Прихотливый сценарий Главного Сценариста подразумевал иной ход событий. Неожиданно из глубин дикой боли стало возникать знакомое чувство. Что это? Внутреннее тепло… Радость… Эйфория… Дрожь… Смерть? Нет, «сладкий взрыв»! Долгожданный переход в очередное ПВ! Путь, найденный там, где найти его невозможно, — как и написано в Книге. Ну, в самом деле, какой путь может найти человек, накрепко привязанный к столбу? Просто путь — не найдёт. А Путь — его может найти Бегун. Через боль — к силе.

Незнакомая доселе волна высвобождающейся энергии рвала Чернова изнутри, заглушая боль от ударов плети. Ещё немного… Ещё каплю…

Последняя мысль Чернова, оставшаяся в этом ПВ, была такой: «Дикое удовольствие через дикую боль… А не мазохист ли я?»

И всё. И тишина.

— Эй! Отвяжет меня кто-нибудь?..

Чернов уже минут пять стоял в кромешной темноте, привязанный к столбу. Имеющийся опыт подсказывал, что переход в новое ПВ осуществлён, и при этом — успешно, действительно страшненькая экзекуция закончилась, злобные викинги остались в своём мире ни с чем — разве что с плётками наперевес, — на пустой стройплощадке, а где ещё секунду назад стоял вполне отстроенный город, теперь — пусто. Город — где-то в другом месте. В каком — Чернова даже не очень волновало, приелись, знаете ли, эти ПВ-переходы, рутиной стали и обыденностью. Придёт час — всё выяснится само собой… В новом мире царила темнота, причём какая-то странная — физическая, абсолютная, будто плотная на ощупь. Чернов знал: поднеси он сейчас руки прямо к глазам — ничего не увидит. Но попробовать было невозможно — крепкий скандинавский узел держал железно…

Железность узла заставила повториться:

— Долго мне так ещё стоять?

И соседи по столбам подали голос:

— Про нас забыли!.. Где все?..

Им тоже было непонятно, почему вокруг темно и почему никто их до сих пор не отвязал.

— Мы-то здесь. А вот вы где? — раздалось из темноты.

Ну, слава Сущему, не перевелись ещё в Вефиле живые души. Чернов быстро смекнул, что вдруг погружённые в темноту люди, бывшие на площади во время показательной порки Чернова сотоварищи, сейчас потихоньку приходят в себя, Им тоже удивительно было обнаружить себя ослепшими.

— Идите на мой голос, — сказал Чернов и запел первое, что пришло в голову:

— Взвейтесь костра-ами, си-иние но-очи! Мы-ы пионе-е-еры, де-ети рабо-очих…

Пелось плохо — всё болело, и каждый вздох давался с трудом. Благо Чернову не пришлось долго мучить себя и вефильцев своим далёким даже от попсового совершенства пением — его нашли чьи-то быстрые руки, ловко нащупали узел, развязали, поддержали, аккуратно положили на землю. То же сделали и с остальными. Народ постепенно начинал ориентироваться в пространстве, хотя и не без труда. Послышались возгласы:

— Принесите воды!..

— Нет, сначала свечи! Захвати свечи!

— Лучше факел!

— А-а, проклятие! — Это восклицание сопровождалось звуком упавшего тела — человек явно споткнулся впотьмах.

Через некоторое время Чернов попривык к темноте — она хоть и была почти непроглядной, но людей и предметы в метре от себя различить стало возможным. Вскоре появились свечи, затем факелы. При свете люди успокоились, многие разбрелись по домам — осмысливать, высокопарно выражаясь, новое бытие. Чернова бережно перенесли в дом Кармеля, промыли раны, перевязали, дали какое-то горьковатое, терпкое питьё. Постепенно расслабляясь, он наблюдал с кушетки, как Кармель и пара женщин наводят порядок в развороченном викингами доме. Свет нескольких свечей отбрасывал на стены замысловатые тени, и банально подметающая пол женщина в своей двухмерной проекции на белой поверхности стены казалась бьющейся в каком-то диком танце…

Спать не хотелось. Что странно, на разведку идти тоже особого желания не наблюдалось. Ныли раны, слегка кружилась голова, и не было ни капли того первооткрывательского энтузиазма, который Чернов сразу испытывал всякий раз, попадая в очередное ПВ. Может быть, это из-за пережитого стресса, вяло думал Чернов, а может, потому, что стоит ночь… И в самом деле, как говаривала матушка, утро вечера мудряннее: вникнуть в ситуацию можно и утром, никуда это ПВ не денется, пока Бегун не стронется с места. Хотя ночи здесь объективно странные — ни звёзд, ни луны… В подземелье оказался весь город, что ли?

Кармель и женщины, подметая и двигая мебель, порядком напылили в доме, так что Чернов закашлялся. Это причинило ему новую боль, но тем не менее он решил попробовать встать и пойти подышать свежим воздухом. То, что воздух свежий, Чернов запомнил, ещё вися на столбе. Кармель смотрел на морщащегося и охающего Бегуна с сомнением вперемешку с жалостью. Каждый черновский «ой» отображался на тоже помятом лице Хранителя так, будто ему самому было больно. А и было, наверное. Наконец он сказал:

— Может, не стоит тебе двигаться, Бегун? Раны должны затянуться…

— Дышать тут у вас нечем, — склочно огрызнулся Чернов. Понял, что выбрал не тот тон, добавил потише: — Пыль уляжется — вернусь. Я в порядке, Кармель, спасибо.

— Не за что, — пожал плечами Хранитель.

Чернов прошаркал к двери, вышел в темноту, вдохнул полной грудью. Несомненным достоинством нового мира была хорошая тёплая погода. Комфортные, чуть влажные плюс двадцать — двадцать два, лёгкий ветерок… Жаль, не видно ни фига. Кряхтя и закусывая всё же от боли губы, Чернов ощупью по внешней лестнице поднялся на крышу дома, где имелись удобная скамейка и столик — комплект для праздного времяпрепровождения. Об этот столик он тотчас ударился ногой, не разглядев его в темноте, выдал короткое и громкое ругательство на родном языке, спровоцировав обеспокоенный крик Хранителя снизу:

— Бегун! Ты в порядке? Ты где?

— Всё в порядке, Кармель.

Он нащупал скамейку, уселся с облегчением, улыбнулся, представив встревоженного Кармеля, недоумевающего, с чего бы это Бегуну взбрело в голову впотьмах забираться на крышу. Ну да ладно, пусть удивляется, Чернов с удовольствием разглядывал, если можно так выразиться, кромешную темноту и вдыхал ночную свежесть. Забавно: в обычной жизни ему не так часто доводилось оказываться в совсем уж полной тьме — нет в городе Москве таких условий, если специально не искать. Откуда-нибудь куда-нибудь обязательно проникает свет. Ночью даже в парках и жиденьких московских лесах можно бегать без фонарика. Чернов вспомнил, как он иногда ни с того ни с сего в ночи срывался из дома в Сокольнический парк — носиться по влажным, мягким, наизусть знаемым тропинкам. Жена поначалу роптала — не понимала, ради чего Чернов вылезает из-под её тёплого бока и исчезает в невесть каком часу, чтобы под утро вернуться и принести с собой зябкую прохладу и букет утренних запахов. А Чернову нравилось. Вот и сейчас ему нравилось сидеть на крыше (пусть и на смешной высоте, не важно, главное — открытое пространство), пялиться во мрак и думать о том, что последний раз он видел похожую темень дома, в квартире, когда выбило пробки или какую-то там фазу. А в буйном отрочестве такая темнота жила в подвалах старых домов, заброшенных бомбоубежищах и извилистых кабельных коллекторах — излюбленных местах приключенческих изысканий Чернова-школьника и банды таких же, как он, шалопаев. Смакуя эти воспоминания, Чернов вертел головой по сторонам и вдруг заметил свет. Далёко или близко — непонятно, темнота не давала представления о расстоянии, не было видимых ориентиров. Точка света неторопливо и немного дискретно перемещалась по чёрному заднику ночи, оставляя за собой быстро гаснущий шлейф — так бегают огоньки на световых рекламах. Но на рекламах огней много, а этот был одинок. Жёлтая световая точечка, угасая, тотчас возникала рядом, вновь гасла, вновь возникала, гасла, возникала… Чернов проследил движение: огонёк шёл по прямой, чуть мерцая в тёплом воздухе. Видение продолжалось минут пятнадцать, затем таинственный светляк исчез — концентрированная ночь снова стала непорочной. Чернов поймал себя на том, что он сидит с вытянутой шеей и уже долго не моргает. Закрыл глаза, дал им отдых: одинаково черно — что так, что эдак. Интересно, что это было?.. Находись он в Москве и лети такая точка по небу, версий было бы немного — самолёт или НЛО. А здесь… Чернов смотрел не наверх, а перед собой, значит, видел нечто, перемещающееся по земле или вблизи неё…