Заботливый Кармель и предусмотрительные жители Вефиля обеспечили Чернову исполнение его нехитрых желаний. Горячая еда, странный на вкус, но приятный напиток из трав, выставленный посреди комнаты очаг с трещащими поленьями — всё это превратило Чернова в человека за каких-то полтора часа. После еды его сморило. Засыпая, укрытый толстым шерстяным одеялом, он вяло думал о том, что сейчас по затихшему Вефилю носится весть: Бегун заснул! Тихо всем! Ну и пусть себе благоговеют, сквозь дрёму заключил Чернов. Это было его последней мыслью наяву.
А дальше был сон. Странный, необычный. То есть начинался-то он традиционно: дорога, впереди горы, очень хочется пить. Привычно принимается решение бежать дальше, искать родник. Но сон не оборвался на этом месте, как бывало раньше, теперь Чернов побежал, добрался до гор и в поисках родника стал забираться всё выше и выше, сначала по козьей тропе, затем просто по скалам, пока не достиг вечных снегов. Родника всё не было, и он полез дальше, цепляясь окоченевшими пальцами за холодные камни, утопая в снегу… И вот ещё один шаг — и он проваливается совсем глубоко, с головой, пытается откопаться, но тщетно, его засасывает ещё глубже, он смотрит наверх и видит, как клочок неба над ним становится всё меньше и меньше, грандиозное снежное чрево глотает его, и вот уже свет тускнеет и грудь сдавливает плотная снежная масса… последний глоток воздуха…
Сон почти точно повторял недавнюю явь.
И в него властно ворвалось постороннее:
— Бегун! Бегун, проснись!
Кармель тряс Чернова за плечо.
— Бегун, ты задыхался во сне… Я испугался, решил разбудить. С тобой всё в порядке? Плохой сон?
— Да… — Мысли ещё не пришли в порядок.
— Это бывает. Хочешь, расскажи мне его, я попробую истолковать.
— Да нет… пожалуй, не надо. Что тут толковать? Умер я во сне, вот и всё.
— Умер… — задумчиво протянул Кармель. — Смерть во сне — это вовсе не плохо, Бегун. Это значит, что ты отказываешься от прошлого и идёшь покорять будущее с новой силой и как новый человек.
Чернов как раз чувствовал себя новым человеком с новой силой. Он выспался, а волшебный эликсир, принятый накануне, похоже, победил так и не расцветшее буйным цветом воспаление лёгких. У него даже достало юмора оценить скромность Хранителя: «сила» прозвучала явно со строчной буквы.
Всплыла мысль: где же мы теперь?
Кармель, по обыкновению, ответил на незаданный вопрос:
— Вефиль стоит в небольшой долине. Со всех сторон горы. За горами…
— Тоже горы, — вставил Чернов.
— Да. Травы совсем нет. Это плохо. Люди не знают, где теперь пасти скот. Есть кое-какие запасы сена, но надолго ли их хватит? Да и с водой плохо, никто пока не нашёл ни одного источника. Ладно, что у людей в кувшинах осталось немного, да и колодцы пока не пересохли…
— Я побегу снова. Вот только отдохну…
— Да, конечно, — грустно сказал Кармель. Как-то совсем грустно.
Они вышли наружу, Чернов хотел посмотреть окрестности. Ничего нового — горы, горы, кругом горы. Вефиль стоял на дне гигантской чаши с неровными краями. А дорога, по которой Чернов сюда пришёл, оказывается, была единственной. Опять — как в первом, испанском, ПВ… Это его совсем расстроило, ибо он-то знал, куда она ведёт. Никуда. Странная дорога.
И кстати: если в пределах выносимого одним здоровым бегуном расстояния нет населённых пунктов, то где искать Зрячего?..
— Пока ты спал, — сказал Кармель, — мы послали восьмерых человек в восемь разных сторон, они посмотрят, что здесь и как, может, найдут кого. Вернутся завтра и расскажут. Должен же здесь кто-нибудь жить?
Наивный вопрос-утверждение Кармеля заставил Чернова внутренне улыбнуться — с чего он взял? Неужто не представляет себе совсем глухих мест, где на многие километры вокруг — ни единой живой души? Рассказать ему про Сибирь, что ли? Не стал. Спросил:
— Как люди приняли новое… Новый мир?
— Спокойно, как всегда. Ты же знаешь уже… Они ждали изменений, поэтому были готовы. Конечно, лучше было бы оказаться, где потеплее, — Кармель засмеялся, — но уж раз так, значит, так. Переживём. Не нам выбирать Путь. Сказано: «Путь может быть только таким, каким может быть, и никаким иным быть не может».
Воистину комсомольский оптимизм, правда, с грустной миной на лице. О тавтологии и говорить не приходится: любимый приём так и не виданной Черновым Книги… Пока не стемнело, Чернов решил прошвырнуться по окрестностям в щадящем темпе — делать всё равно нечего, а усталость от утреннего марш-броска всё ещё давала о себе знать. Произвольно выбрав направление движения, он зашагал по каменистой почве, разглядывая горы в надежде уцепиться за что-нибудь взглядом. Уцепился. На крутом склоне над тонкой полоской леса темнело пятно. Чернов сообразил — пещера. Рукотворная ли, а может, ветер поработал — неведомо. Но почему бы не сходить, поглядеть, тем более солнце ещё высоко, тёплая одежда теперь имеется, а дел на сегодня никаких не запланировано? Усмехнувшись раздумчивой логике вечно занятого горожанина, свободный селянин Игорь Чернов направился по азимуту к намеченной цели.
У гор есть одна черта характера, которая всегда изумляет неподготовленного человека. С расстояния горы никогда не признаются, какие они есть на самом деле. Неприступная круча издали впечатляет, пугает до холода в суставах, а вблизи иногда оказывается дружелюбной и удобной для восхождения, в то же время склон категории «раз плюнуть» при подходе к нему оборачивается отвесной стеной. Малознакомый с горами человек никогда не может понять сразу, какой сюрприз преподнесёт ему гора, к коей он направляется.
Но Чернов об этом не думал. Он шёл своей лёгкой пружинной походкой, на бег не переходил, старался не отпускать из поля зрения замеченную пещеру. Он думал о том, что человеческая натура — штука гибкая, но крепкая. Вот он, Чернов, идёт смотреть пещеру. Зачем? А просто интересно. Интересно также и то, что поговорка «характер — это судьба» права в любом ПВ: он пошёл бы смотреть ту же самую пещеру, окажись она не в безвылазном Вефиле меж времён и пространств, а, скажем, на Кавказе, где, бывало, Чернов проводил короткий отпуск. Соль в том, что в пещеру Чернов полез бы при любых условиях, и сейчас лезет не потому, что скучно и делать нечего, а потому что натура неугомонная, мальчишеская. Всё это здорово замешано на нехилой доле здорового флегматизма и всегда разило наповал экс-жену непредсказуемостью развития событий. Её очередная крылатая фраза: «Чернов, ты такой разный!» — произносилась частенько с полярными эмоциями — от крайнего раздражения до крайнего же удовлетворения.
Размышляя обо всём этом, Чернов постепенно продвигался к намеченной цели. Гора оказалась обманщицей, как и все они, и отдалась Чернову с лёгкостью. Он без труда миновал лесочек и добрался до пещеры. Никакого альпинизма. Лёгкая прогулка.
Вход в пещеру был неожиданно большим — в три человеческих роста. Едва преступив границу света и полумрака, Чернов почувствовал сырой холодок и лёгкий прилив адреналина. С удовольствием вспомнились ощущения Чернова-мальчика, с друзьями или без оных исследующего очередной канализационный коллектор, заброшенный туннель метро или подвал старого дома, предназначенного под снос.
Пещера была глубокой, извилистой и холодной. Пройдя несколько десятков метров и оказавшись в полной темноте, Чернов укорил себя за непредусмотрительность — надо было взять факел, да и мел не помешал бы. Заблудишься, погибнешь, канешь — так и останется Вефиль в горной долине с дорогой, ведущей в никуда и ведущей в это «никуда» без Бегуна. А всё из-за недостаточной спелеологической подготовки. Придётся возвращаться.
Ступая по сырому каменному полу и громко ухая (испытывая терпение пещерного эха), Чернов дошёл до выхода. Шаря взглядом по стенам и полу, чтобы получше запомнить «интерьер», он вдруг увидел нечто, что заставило его замереть и глупо вылупиться, гадая: а не привиделось ли? Присел. Взял в руки. Не привиделось. Всё реально. Чернов держал в руке спичку. Обыкновенную спичку, несгоревшую, с зелёной головкой и обгрызенным кончиком. Будто кто-то ковырялся ею в зубах, потом пожевал и выплюнул. Отмахнувшись от первого удивления, Чернов напрягся и вспомнил, что в его пространстве спички изобрели только в девятнадцатом веке его времени, а такое циничное отношение к ним, как ковыряние в зубах — это точно особенность — если вольно очертить период, — с конца девятнадцатого века до самого начала двадцать первого. Дальше Чернов в своём ПВ просто не успел пожить. Так где же он сейчас? Или, вернее, когда? Да где бы ни был, спичка — это люди, а люди — это возможность найти Зрячего. А оная возможность вполне реально родит следом другую: возможность сменить климат, чёрт бы его побрал!..
