9 августа в 11 часов 2 минуты утра местного времени Соединенные Штаты взорвали плутониевую бомбу над Нагасаки. Взрывной эквивалент ее составлял 21 килотонну. И снова результат был устрашающим. Как сейчас установлено, к концу года от взрыва одной бомбы погибли свыше 70 тысяч человек{649}. Когда новость о разрушении Нагасаки достигла Токио, в правительстве развернулись мучительные дебаты по условиям, на которых Япония могла бы просить мира. Партия мира соглашалась сдаться, если будут сохранены прерогативы императора как суверенного правителя. Милитаристы искали другие решения. Рано утром 10 августа император беспрецедентным образом принял сторону партии мира и выразил желание, чтобы Потсдамская декларация была принята при единственном условии сохранения роли императора. В тот же день это решение было сообщено союзникам. Ответ союзников, которые настаивали, чтобы император подчинялся Верховному командующему союзных держав, спровоцировал возобновление дебатов в Токио. Наконец 14 августа император решил принять условия союзников. 16 августа Императорский Генеральный штаб отдал приказ японским войскам немедленно прекратить огонь{650}.
Война в Маньчжурии продлилась еще несколько дней. 19 августа генерал Ямада, главнокомандующий Квантунской армией, подписал акт о капитуляции. Красная армия быстро продвинулась, заняв к моменту подписания Японией акта о безоговорочной капитуляции, ко 2 сентября, Северный Китай, к югу вплоть до Ляодунского полуострова, Северную Корею, Южный Сахалин и большую часть Курильских островов. Советский Союз усилил свое стратегическое положение на Дальнем Востоке. Сталин публично заявил: «Это означает, что Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии»{651}.
Но Сталин надеялся на большее. 16 августа он написал Трумэну, предлагая, чтобы советские войска приняли капитуляцию японских войск в северной части острова Хоккайдо. Это обстоятельство имело бы особое значение для общественного мнения в России, писал он, так как японские войска оккупировали советский Дальний Восток в 1919–1921 гг. Двумя днями позже Трумэн ответил, отклонив эту просьбу и повторив, что японские войска капитулируют перед Соединенными Штатами на всех главных островах Японии, включая Хоккайдо{652}. Сталин, однако, неохотно отказался от идеи высадки советских войск на Хоккайдо. 19 августа маршал Василевский приказал 1-му Дальневосточному фронту, чьи войска только что захватили Южный Сахалин, оккупировать как северную часть Хоккайдо, так и Южные Курилы. 21 августа Василевский переслал войскам детальный план этой операции, указывая, что Генеральный штаб планировал такую возможность. Однако 22 августа он отменил приказ об оккупации Хоккайдо, тогда как операции по оккупации Южных Курил был дан ход. Сталин явно сделал вывод, что попытка высадить войска на Хоккайдо вызовет политический скандал и, наверное, даже военное столкновение с Соединенными Штатами{653}.[176] Приказ, отменяющий нападение на Хоккайдо, гласил: «Во избежание создания конфликтов и недоразумений в отношении союзников категорически запретить посылать какие бы то ни было корабли и самолеты в сторону о. Хоккайдо»[177]. Сталин решил удовлетвориться закреплением уступок, которых он добился в Ялте.
Ко времени капитуляции Японии 2 сентября Сталин уже решил придать атомному проекту статус приоритетного. Данные о какой-либо дискуссии в высшем политическом руководстве (в это или более позднее время) о целесообразности такого решения отсутствуют. Предполагалось, что если у Соединенных Штатов есть атомная бомба, то у Советского Союза она тоже должна быть. Но создание атомной бомбы было, как отметил Гарриман, дорогостоящим предприятием. В особенности это было так для страны, экономика которой была разрушена после ожесточенной и опустошительной войны. Тем не менее Сталин не стал урезать проект. Примерно в это время он сказал Курчатову: «Дитя не плачет — мать не разумеет, что ему нужно. Просите все что угодно. Отказа не будет»{654}.
Сталин теперь понял, что в международных отношениях появился новый фактор. Этот фактор мог быть рассмотрен с различных позиций. Соединенные Штаты применили бомбу, чтобы как можно скорее покончить с войной. Американские историки полагают основным мотивом атомной бомбардировки окончание войны, а давление на Советский Союз — мотивом вторичным, хотя и усиливающим первый{655}. Однако в Советском Союзе само по себе скорейшее окончание войны могло быть воспринято как направленное против советских интересов. Сталин боялся, что война с Японией окончится до того, как Советский Союз вступит в нее и обеспечит свои стратегические интересы на Дальнем Востоке. Из его разговора с Гарриманом ясно, что, по мнению Сталина, Хиросима могла вызвать быструю капитуляцию Японии. Следовательно, он считал более чем вероятным, что Трумэн применил атомную бомбу, намереваясь воспрепятствовать осуществлению советских целей на Дальнем Востоке.
Советский Союз напал на Японию, прежде чем закончились переговоры с китайцами. Сталин сказал Гопкинсу, что Советский Союз не вступит в войну, пока договор с Китаем не будет подписан. Это заявление, однако, не следовало воспринимать слишком серьезно. Сталин решил вступить в войну, и время вступления в нее зависело скорее от подготовки советских войск, а не от переговоров с китайцами. Китайско-советский договор о дружбе и сотрудничестве был подписан 14 августа. Договор не охватывал всех требований, которые Советский Союз выдвинул на переговорах. Спешное вступление в войну может означать, что Сталин получил меньше, чем надеялся, но договор включал все главные пункты Ялтинского соглашения, в том числе и пункт о независимости Монголии от Китая{656}.
Бомба была важна и в более широком контексте. Сталин, как сообщалось, сказал Курчатову и Ванникову в середине августа, что «Хиросима встревожила весь мир. Равновесие нарушилось»{657}. Баланс сил, который сложился в конце второй мировой войны, был нарушен новым страшным оружием. Хиросима показала мощь бомбы и американскую готовность применить ее. Сталин хотел восстановить равновесие, как можно скорее получив советскую бомбу. Ученые сказали ему, что это займет пять лет{658}, а до тех пор Соединенные Штаты будут обладать монополией на атомную бомбу.
В своих мемуарах Андрей Громыко, который в 1945 г. был послом в Соединенных Штатах, вспоминает разговор, когда Сталин обсуждал проблемы, связанные с атомной бомбой, с Молотовым, Ф.Т. Гусевым (послом в Англии) и самим Громыко. Он пишет, что этот разговор состоялся во время Потсдамской конференции, однако есть основания сомневаться в том, что память Громыко не подвела его здесь{659}. Сведения об обмене мнениями, тем не менее, звучат правдиво. Сталин, согласно Громыко, сказал, что Вашингтон и Лондон, несомненно, надеются, что Советскому Союзу для создания бомбы потребуется длительное время. В течение этого времени, продолжал Сталин, они используют свою атомную монополию, чтобы навязать свои планы Европе, остальному миру, Советскому Союзу. Но, сказал Сталин, «этому не бывать». Правдив или нет этот рассказ, но, как представляется, он отражает озабоченность Сталина тем, что атомная бомба нарушила баланс сил и позволит Соединенным Штатам обеспечить себе преимущества в послевоенном устройстве мира.
