— Неприятная история...
— Не вынимается?
— Даже двинуть не могу.
— Может, устроиться как-то поудобнее?
— Хорошо бы... Надо постараться, чтобы тяжесть тела не падала только на втянутую в унитаз ногу.
В таких случаях чем больше нервничаешь, тем хуже. Нужно сохранять спокойствие и не расходовать попусту силы на бессмысленную суету, — в общем, главное — не терять присутствия духа. Чтобы тяжесть тела равномерно падала на обе ноги, я попытался выпрямиться и зажать коленями край унитаза. У меня было ощущение, словно одна нога обута в ботинок-унитаз. Тяжесть тела распределить поровну удалось, но в такой позе долго не пробудешь. Колени оказались неестественно вывернутыми. Нельзя ли придумать что-нибудь получше? Самое удобное положение — согнуть колени под прямым углом и усесться, как на стуле. Но нет главного — на что сесть. Нужна подставка подходящей высоты. Но чтобы сделать ее, повторив форму унитаза, потребуется немало времени и определенное мастерство. Женщине это не под силу. Может, попросить того шимпанзе, вдевающего нитку в иголку быстрее человека?
Напрягая память, я попытался мысленно представить соединение суставов и мышц. Женщина настороженно наблюдала за мной. Наверное, она опасалась новых неприятностей.
— В таких случаях звонят обычно по сто девятнадцать.[23]
— Послушай, ты же когда-то служил в пожарной команде, у тебя нет их телефона?
— Тебе, наверное, приходилось слышать, какие дают советы, когда человек не может снять с пальца кольцо?
— При чем тут кольцо?
— Обязательно дадут ценные указания: подними руку вверх, выше сердца, послюни палец, намыль его. Но поднять ногу вверх я не могу, а если намылю, результат будет прямо противоположный.
— Ты говорил, что у тебя есть пила.
— Ну есть.
— Штука, которая лежит на столе наверху, это электропила?
— Брось шутить, нужно уметь пользоваться ею, просто так ничего не выйдет. Одно неловкое движение — и ноги как не бывало.
— Хорошо бы вытащить твою ногу до того, как мне понадобится...
— Ты же только что ходила.
— Да ничего, я, в общем-то, могу сделать это где угодно.
Ощущение, точно щиколотку придавило тяжеленной гирей. Мысли смешались. Будто оборвалась нить слишком туго смотанного клубка.
— Помоги мне. Я все-таки хочу попытаться вытащить ногу. Чем дольше она там пробудет, тем сильнее отечет, а уж тогда ее ни за что не освободить.
Женщина наклонилась над унитазом. Без всякого стеснения она обняла меня за плечи и прижалась всем телом. Ее волосы пахли сухой травой. Если бы не комизм положения, в котором я оказался, происшедшее могло бы полностью перевернуть всю мою жизнь. Но отказываться от надежды не следовало. А вдруг она будет обнимать меня и после того, как удастся освободить ногу? Сжав ее локти, я выпрямился. Но изменилась лишь поза женщины. Плечи дернулись книзу, она стала клониться вперед и, схватившись за мое колено, упала. Я чуть не закричал от боли. Из нашей попытки ничего не вышло, и лишь близость женщины не давала мне впасть в отчаяние.
— Ничего не выйдет, ведь в трубе вакуум.
— Сколько времени занимает дорога до конторы «отряда повстанцев» и обратно?
— В один конец минут десять.
— Если им удалось быстро договориться, то они должны вот-вот вернуться.
— Договориться не так-то просто, ведь речь идет о трупе. Мне бы хотелось вытащить ногу до их прихода.
— Хорошо бы они вызвали нас по рации. Может, по дороге они заехали куда-нибудь выпить, тогда долго еще не вернутся. Из забегаловки их силой не вытащишь.
— А труп бросили в машине?
— Верно, это было бы рискованно...
Женщина вернулась к лестнице и села на вторую ступеньку снизу. Она отошла буквально на шаг, но теперь дотянуться до нее рукой я уже не мог. Меня охватила тоска: неужели все это было на самом деле — и надежды, и интимность?
— Когда пробка из бутылки с вином не вынимается, всегда становишься в тупик, не зная, что делать.
— Может, чего-нибудь хочется, скажи.
— Нет, ничего не хочется.
— Больно?
— Чешется и щекотно. И онемела.
Некоторое время женщина смотрела вверх, что-то соображая.
— В трубе вакуум, да? Внизу клапан, правильно? Если его открыть, давление станет нормальным, верно?
— Возможно. Я не проверял, но думаю, что в унитазе использована разность уровней грунтовых вод. То есть непосредственным клапаном, создающим внутреннее давление, является сама вода, где-то существует рычаг, перекрывающий ее, который действует по принципу водяного колеса.
— Пойду посмотрю. — Женщина вскочила, точно сорвавшаяся пружина. Сил у нее немного, но зато она легкая, поэтому и может двигаться так стремительно. — Объясни дорогу.
— Объяснил бы, да сам не знаю. Туда попасть никак нельзя.
— Это странно: кто-то ведь проникал туда, чтобы чинить трубу, значит, дорога должна быть.
— Я тоже так думал и собирался как следует все разузнать, но вот видишь...
— Может, ход заделали?
— Не похоже. Я уж думаю, а вдруг какой-то предприниматель, пользуясь неизвестным мне штреком, беспрепятственно проникал в нижние пласты. Борьба за каменоломню была отчаянная, и штольни переплетались, как паутина, это все время приводило к обвалам... Давай попробуем посмотреть план. Когда я поскользнулся, вместе с фотографиями упал и альбом. Подними, пожалуйста.
Женщина неохотно спустилась с лестницы.
— Чуднó все это, никак не пойму. Чтобы можно было пользоваться унитазом наверху, все должно быть как следует сделано внизу. Работы наверху и внизу не могли вестись безо всякой связи между собой.
Остановившись на некотором расстоянии от меня и не приблизившись больше ни на шаг, женщина протянула альбом и поспешно отдернула руку. Каким жалким я, должно быть, ей казался! Конечно, такая нелепая оплошность достойна не сочувствия, а, скорее, презрения.
— Смотри, здесь, в центре плана, машинный трюм...
— Бессмысленно, я в этом ничего не понимаю. Вид у тебя плохой, — может, принести чего-нибудь?
— Я бы, пожалуй, принял аспиринчику. Принеси, пожалуйста. Аптечка должна быть под диваном, зеленая картонная коробка, круглая такая...
Женщина пошла за аспирином, а я стал перелистывать альбом, выискивая места в каменоломне, которые еще не были мной обследованы. Совершенно неизученным остался шурф, куда не вели ни подъемник, ни лестница, не успел я исследовать и глубокую подземную речку. Проникать туда было небезопасно, а кроме того, и шурф, и речка находились за границей того района, который я предполагал перекрыть взрывом. Если провести там тщательную разведку, то, может быть, удалось бы обнаружить ход в помещение, находящееся под унитазом. Я никак не мог сосредоточиться, колени ныли, неожиданно бок пронзила боль.
— Одной таблетки достаточно?
— Давай три. Обычно дозу определяют по возрасту, на самом же деле она зависит от веса.
— Хочешь, я тебя сфотографирую?
— Зачем?
— Человек, посаженный в горшок, как дерево. Интересно иметь такую карточку на память. Я подумала вот о чем: если меня всерьез призовут перечеркнуть прошлое и всё начать сначала, может быть, мне стоит забросить профессию женщины и заняться фотографией?
— Тогда уже будет поздно. Это сегодня, в век рекламы, когда жизнь бьет ключом, фотография может стать выгодным занятием, причем не обязательно быть мастером, достаточно просто иметь коммерческую жилку.
— Как это все-таки ужасно! Сколько времени ты сможешь выдержать?
— Черт возьми, колено болит невыносимо. А икра просто отваливается. Кровь не циркулирует. Если начнут отмирать ткани, еще, чего доброго, придется ампутировать, как при обморожении. Болеутоляющие и антибиотики, конечно, дадут временное облегчение, но боюсь, что в лучшем случае я выдержу дней пять, не больше.
— Еще вопрос, как справлять нужду...
— Важнее другое — как спать. Интересно, сколько времени мне удастся сохранять сознание...
