— Нам надо найти что-нибудь, с чем можно сравнить нашу находку, — сказал я на следующий день Тому Грею. — Я не настолько доверяю своим знаниям анатомии. Нам нужен коленный сустав человека.

— Кто у нас в лагере самый большой болван? — сказал Грей. — Может быть, он одолжит нам свое колено?

— Будь немного серьезнее, — попросил я. — Мне действительно надо удостовериться.

Возникала еще одна проблема, о которой Грей не подозревал. Согласно договоренности с эфиопским правительством, каждая ценная ископаемая реликвия, которую мы собирались вывезти из страны, должна быть до этого описана на пресс-конференции. Это ставило меня в затруднительное положение. Если я неверно определю принадлежность коленного сустава, то испорчу свою первую самостоятельную интерпретацию ископаемой находки. А если не опишу ее, то вообще не смогу вывезти.

— Уловка-22[8] — сказал я. — Нам нужен коленный сустав человека.

— Дай мне неделю, — сказал в ответ Грей, — и за это время я прикончу кого-нибудь из французов.

После полудня мне пришла в голову блестящая мысль, и я предложил Грею пройтись со мной к ближайшим холмам.

— Зачем? — спросил Грей.

— Там расположено кладбище афаров.

— Подожди-ка минутку, — сказал Грей. — Ты хочешь оставаться в хороших отношениях с афарами и при этом собираешься осквернить их могилы?

— Я только хочу взглянуть на них.

— А мне совсем не хочется этого делать. Ты не забыл тех стариков, что приходили к нам в лагерь?

Конечно, я их помнил — старейшин племени, которые появились в лагере через неделю после того, как мы его разбили. Они сидели на корточках, а за их спиной с ружьями в руках стояли молодые соплеменники. С помощью переводчика они потребовали, чтобы мы убирались прочь, так как чужеземцы приносят несчастья. «Какие именно?» — спросил я. Оказалось, что единственными незнакомыми людьми, с которыми раньше сталкивались афары, были правительственные чиновники, топографы и землемеры. Они пытались отобрать землю, строили плотины, словом, так или иначе вмешивались в кочевую пастушескую жизнь племени. Афары были мусульманами и не испытывали любви к христианам амхара, которые управляли страной в далекой Аддис-Абебе. Амхара со своей стороны пренебрежительно относились к афарам. В случае голода, засухи или других экстренных ситуаций правительство не оказывало афарам никакой помощи. С точки зрения горцев, все средства, затраченные на кочевников пустыни, считались брошенными на ветер. К тому же афаров подозревали в симпатиях мусульманам Эритреи и Сомали, с которыми у правительства Эфиопии были очень натянутые отношения. На границах постоянно вспыхивали вооруженные конфликты, грозившие перерасти в настоящую войну. Все это крайне ухудшало отношения между амхара и афарами.

Тайеб и я, потратив на это почти весь день, терпеливо уговаривали старейшин афаров. Мы объясняли, что пришли сюда только затем, чтобы собирать древние кости и древние камни. Разумеется, старейшины не верили ни одному нашему слову. Вся земля здесь состояла из камня — на что он нужен? А костей полно повсюду. Есть их нельзя, сжигать тоже. Проще всего отшвырнуть их ногой; так делали афары на протяжении сотен лет… Однако нам все же разрешили остаться — после обмена небольшими подарками и предложения прикрепить к лагерю в качестве наблюдателей пару членов племени, которые воочию убедились бы, чем занимаются европейцы. Когда спустя несколько недель выяснилось, что сумасшедшие иностранцы действительно собирают камни и кости и ни о чем ином не помышляют, наши инспекторы удалились. Вместо них в лагере появились другие афары. Они продавали повару Кабете коз, некоторые нанялись рабочими. Вслед за ними пришли их жены с детьми. В нескольких сотнях ярдов от основного лагеря как грибы выросли хижины афаров. Вскоре застой местной экономики кончился и началось ее процветание.

— Мы можем все испортить, — сказал Грей. — А вдруг нас поймают?

— Уже поздно. Они ничего не заметят.

— Нас они пристрелят, а отряд выгонят.

— Мне нужна бедренная кость.

Между тем мы уже подошли к могиле. Это была пирамида из камней, сложенная, должно быть, много лет назад, так как одна из ее сторон совсем обвалилась. Я заглянул внутрь и увидел груду костей: захоронение было семейным. А на самом верху, как нарочно, лежала бедренная кость. Том схватил ее. Мы оглянулись — вокруг не было ни души. Завернув кость в рубашку, Том принес ее в лагерь. В ту же ночь я сравнил ее с нашей находкой. Если не считать размеров, они почти ничем не различались.

Коленный сустав, найденный в конце первого полевого сезона, вызвал невероятное оживление в лагере. Хотя в последующие годы будут сделаны другие находки — в большем количестве и лучшей сохранности, — ни одна из них не подействует на меня так остро, как эта. Наверное, есть что-то особенное в первом самородке. Я думаю, золотоискатель чувствует нечто подобное. Ведь по натуре он игрок, мучимый надеждой. Он живет одной лишь верой, что в этом лотке грязи или в крайнем случае в следующем он обнаружит драгоценный металл. Если он однажды нашел золото, его существование, смысл самых тайных его поступков оправданы. Занимаясь сбором окаменелостей, вы испытываете приблизительно те же чувства. Пейзаж здесь очень однообразен, жара стоит невыносимая. Вы приехали издалека, и немало людей поставило на вас, веря в успех вашего предприятия. Конечно, кости и сами по себе интересны, но вы скоро пресыщаетесь. Как говорит Том Грей, наступает момент, когда вы уже не в силах поднять еще один лошадиный зуб. Но вы все же подбираете его. Постепенно перед вами начинает вырисовываться рамка складной картинки. Каждый новый кусочек дополняет ее. И вдруг вы находите ключевую деталь вашей головоломки! Это мгновение вы будете помнить всю жизнь.

Коленный сустав был самым выдающимся открытием первого полевого сезона. Поскольку проксимальный (верхний) конец бедренной кости не сохранился, мы не могли сказать, как он сочленялся с тазом. Однако неподалеку от первой находки были обнаружены еще два фрагмента — обломанные верхние части бедренных костей. Одна лежала совсем рядом с коленным суставом, другая примерно в пятнадцати метрах от него. На второй были заметны следы зубов хищника, который, видимо, тащил ее с места на место, а потом грыз. Кости относились к тому же горизонту, что и коленный сустав. Они были одного с ним цвета и размера. Я думаю (хотя не могу доказать), что это были остатки ног одного индивидуума.

Полевой сезон близился к концу. Тайеб со своей командой вернулся во Францию, мы с Греем остались сворачивать лагерь. Мы упаковали все имущество и сложили его в грузовики, покончили с писаниной, подчистую доели все остатки пищевых продуктов. Потом расплатились с местными рабочими, которых наш внезапный отъезд привел в не меньшее изумление, чем несколько месяцев назад — приезд.

Афары в то время уже вполне привыкли к нашему присутствию. Мы покупали у них коз по хорошей цене — около 15 долларов за штуку (до нашего появления ходовая цена была намного ниже). У них появились деньги, немалый запас консервированных продуктов и еще масса всякой всячины, с которой мы охотно расставались, чтобы иметь «никому не нужные» кости и камни. Некоторые из наших рабочих выучили несколько английских слов и с радостью узнали, что мы собираемся вернуться на будущий год. Они даже пообещали, что снова придут работать к нам.

Однако через год только один или два человека появились в лагере. Афары — прекрасные люди, но нельзя полностью доверять их словам. С другой стороны, назвать их ненадежными я бы не мог, это было бы несправедливо. Мы не должны оценивать их поступки по нашим стандартам. Кочевники совсем другие люди, у них иное ощущение времени.

Они не имеют понятия об историческом прогрессе, потому что их собственная жизнь не изменяется и за тысячу лет. У них нет никакого представления о размерах и форме Земли. Почти никто из них не бывал за пределами Афарского треугольника.