Однако к моменту моего появления в экспедиции, особенно во время второго полевого сезона, когда я помогал Экку управляться с лагерным хозяйством, страсти улеглись и отношения между двумя отрядами наладились. Мне нравились французы. Я постоянно контактировал с ними и частенько заходил в гости.

Вскоре у меня появились друзья среди французских ученых. Осенью, вернувшись в Париж для окончания работы над черепами шимпанзе, я навестил их. Однажды на какой-то вечеринке меня представили молодому геологу по имени Морис Тайеб, который с интересом отнесся к моему рассказу о южной Эфиопии.

— Я сам собираюсь в Эфиопию, — сказал Тайеб.

— Вы? И куда же?

— В Афарский треугольник, к северо-востоку от Аддис-Абебы. Тема моей диссертации — геологическая эволюция долины реки Аваш.

Три этапа в геологической истории Хадара, связанной с изменениями климата, землетрясениями и вулканической активностью. Вверху представлено состояние местности 4,0–3,6 млн. лет назад, с небольшим озером, формирующимся в низине. С плато и с горных хребтов, расположенных на западе, в долину уже устремился поток наносных пород, образовав ряд аллювиальных конусов выноса. Вулкан (в нижнем правом углу) извергает базальтовые породы. На среднем рисунке (3,6–3,3 млн. лет): реки, прорезавшие плато, приносят все больше ила и гравия в озеро, которое благодаря более влажному климату значительно увеличилось в размерах. На нижнем рисунке (3,3–2,6 млн. лет): климат вновь изменился, стал более засушливым, и озеро уменьшилось. Гоминиды жили вдоль края воды на протяжении всего представленного здесь периода (4,0–2,6 млн. лет). Слой базальта «Кадада Моумоу», возраст которого определял Джеймс Аронсон, был скрыт под толщей аллювиальных отложений. Нынешний Хадар — почти пустыня. Озеро исчезло, сохранилась лишь небольшая речушка Аваш, на берегу которой расположился наш лагерь. Слой базальта вновь оказался на поверхности.

Он объяснил мне, что это место представляет особый интерес, так как здесь сходятся три рифтовые системы. Их история связана с движением тектонических плит, огромных континентальных массивов, которые, как стало теперь известно, перемещаются по поверхности земли. Всего лишь четверть века назад мысль о том, что континенты движутся, почти у всех ученых вызывала только усмешку. В этом мире, где все изменяется, если что-то и признавали стабильным, так именно материки.

Однако немецкий геолог Альфред Вегенер доказывал, что это не совсем так. Пораженный сходством очертаний Южной Америки и Африки, он высказал предположение, что эти континенты некогда плотно примыкали друг к другу, а потом разошлись в разные стороны. Он начал собирать данные в поддержку своей теории и обнаружил на обоих континентах сходные геологические формации и элементы сходства в фауне и флоре.

Идеи Вегенера получили признание только в 50-х годах, когда началось изучение дна Мирового океана. В океанах были обнаружены грандиозные продольные трещины, наполовину опоясывающие земной шар, через которые происходит непрерывный выброс вулканических пород, извергающихся из недр земли и расталкивающих континентальные плиты в разных направлениях. Последние достижения в области лазерной техники позволяют даже измерить скорость этого «дрейфа континентов».

Великая Рифтовая долина в Африке — это тоже одна из континентальных щелей, продолжение подводной трещины, которая начинается в Антарктике; эта щель пересекает Африку, проходя через Танзанию, Кению и Эфиопию, и оканчивается в Мертвом море, между Израилем и Иорданией. Рифты — самые беспокойные зоны земной коры. Здесь силы, бушующие в недрах земли, выплескиваются наружу, создавая цепь вулканов, рождающихся и умирающих на протяжении миллионов лет. Олдувайское ущелье с его исчезнувшим озером и окружающими вулканами, потухшими и действующими, — это часть рифта. Туркана — небольшое рифтовое озеро. Красное море-водоем посолиднее. Африка раскалывается вдоль этого шва: одна часть ее со скоростью несколько сантиметров в столетие скользит по направлению к Аравии, другая — приближается к Европе. Именно в результате того, что эта вторая, северо-западная плита теснит европейскую, на последней образовалась складчатость, известная под именем Альп.

Афарский треугольник — одно из редких мест на Земле, где сталкиваются три рифтовые системы. Тайеб, занимаясь там картографическими работами, обнаружил обширную зону выветренных отложений, содержащих ископаемые остатки, по его мнению плио-плейстоценовые. Они были разбросаны по всей территории и, как ему показалось, отлично сохранились. Не будучи палеонтологом, он, конечно, не имел ни малейшего представления, кому они принадлежат.

— Вам надо бы поехать со мной и заняться ими, — сказал Тайеб.

Это было в высшей степени заманчивое предложение. Проработав два сезона в Омо, я начал думать, что там никогда не будет сделано выдающихся находок гоминид. Между тем я знал о ряде весьма перспективных мест, расположенных вдоль северного рифта. Например, Кооби-Фора, где работал Ричард Лики. А что если Афар окажется не хуже и по количеству, и по качеству находок? Ричард рискнул и напал на золотую жилу. Может быть, и мне повезет?

С другой стороны, мои личные дела находились в крайне запутанном состоянии. Я не закончил диссертацию, не мог пока рассчитывать на преподавательскую работу, не имел лишних денег. Я уже дал согласие приехать еще на один сезон в Омо. Хотя я женился всего два года назад, моя семейная жизнь разваливалась на глазах из-за интенсивной работы, поглощавшей все свободное время, и продолжительных отлучек, связанных с экспедиционными выездами.

Но если я откажусь, Тайеб наверняка пригласит кого-нибудь другого. Он показал мне несколько фотографий афарских окаменелостей. Я тотчас узнал их: пара зубов плиоценовых свиней; необычайно хорошо сохранившийся череп слона. Этот череп и решил мою судьбу. Для человека, зациклившегося на далеком прошлом, эта фотография была тем же, чем будет редкостная марка для филателиста — непреодолимым соблазном, стоящим любого риска.

«Хорошо, едем», — сказал я, понадеявшись, что так или иначе найду способ увязать путешествие в Афар с массой других дел, которыми мне предстояло заняться. Мы договорились, что вместе с Тайебом я приму участие в недолгой рекогносцировочной экспедиции в апреле-мае 1972 года, до начала полевого сезона в Омо. Чтобы попасть в Афар, я воспользуюсь своим авиабилетом, сделав дополнительную остановку в Аддис-Абебе. Все остальные проблемы я тоже рассчитывал как-нибудь разрешить.

Когда, вернувшись в Соединенные Штаты, я обо всем рассказал Кларку, он счел мои действия крайне неразумными.

— Вам нужно закончить диссертацию и получить степень, — втолковывал он. — Без нее вы ничто: ни денег, ни карьеры.

Я задумался.

— Вы не сможете даже добиться денежной субсидии, — добавил Кларк.

После этого разговора я чувствовал себя подавленным. Однако через несколько недель на горизонте блеснул луч надежды: я получил предложение вести курс антропологии в университете «Кейс-Вестерн» в Кливленде. Отправившись туда, чтобы обсудить условия, я ошеломил своих работодателей заявлением, что смогу осенью приступить к чтению лекций, если получу аванс в 1000 долларов для летних полевых исследований.

Молодой человек, не закончивший аспирантуру, вообще не может претендовать ни на какие денежные субсидии, пока его не приняли на работу. Не знаю, как я осмелился заикнуться об этом. Но, видимо, иногда нужно идти напролом. Мне повезло, что я познакомился с Тайебом, и еще раз повезло, когда я получил предложение из Кливленда. Услышав о тысяче долларов, администраторы факультета потеряли дар речи. Однако я был нужен, приехал с отличными рекомендациями, и мне все-таки выдали необходимую сумму.