— Как ты теперь доберешься до интерната? — озабоченно спросил старший брат. — В это время уже ничто не ходит.

— Так же, как и сюда, — заявил он. — Бегом. Шесть кэмэ до тебя и шесть обратно — это для меня пустяк. Я ведь тренируюсь.

— В субботу придешь?

— В субботу нет, брат. Едем в Прагу. На следующей неделе приду. Ну, пока!

Влчек-младший был уже в дверях, когда вспомнил, что в комнате есть еще один человек, и попрощался: — До свидания!

— Хороший малый, — сказал я, когда мы остались с поручиком одни. — Ваши, верно, на него не нарадуются.

Влчек помрачнел:

— Радовались. Еще год тому назад. Сейчас их уже нет в живых. Они погибли из-за одного растяпы. — Поймав мой вопросительный взгляд, он продолжал: — Они возвращались из Моравии, где были в гостях у знакомых и заодно навестили могилу маминых родителей. Дело было в ноябре, и в четыре часа дня уже нужно было включать фары. Целый час они тащились за колонной машин. Обгон был невозможен, узкая шоссейка петляла по лесу. Потом началось широкое шоссе, ровное как ладонь, и отцу захотелось наверстать упущенное время. Он спешил, так как не любил ездить ночью. На скорости девяносто километров он обошел пару автомобилей и оказался за грузовиком с прицепом, едущим впритык к разделительной черте. Отец немного взял влево, чтобы посмотреть, что там впереди грузовика. Встречных машин видно не было, поэтому он решился на обгон. Включив левый свет, он рванул вперед. И в этот момент обнаружил, что на него несется машина с погашенными фарами. Однако он был — уже на уровне кабины грузовика. Водитель не мог его видеть, так как машина отца как раз находилась вне видимости его зеркала заднего вида. А это означало, что водитель грузовика не возьмет вправо и не сделает ничего, чтобы помочь ему.

Все зависело от отца. Отойти обратно за грузовик он за такое короткое время не мог, поэтому прибегнул, к единственному, что ему оставалось, — нажал на газ до отказа. Его машина оказалась на полкорпуса впереди грузовика. Только тогда водитель грузовика заметил его, затормозил и постарался взять как можно больше вправо, чтобы отец смог проскочить между машинами. Водитель машины с выключенными фарами наконец-то тоже прореагировал. Он рванул свою «шкоду» вправо и выехал на обочину. Однако его машина при этом потеряла управление. Отцу уже не удалось проскочить, и он врезался в ее левое заднее крыло, от него отскочил вправо — прямо под грузовик.

Мама умерла на месте, отец — через два дня, успев еще все это рассказать.

Влчек умолк. Всегда решительный замполит превратился в человека, нуждающегося в утешении. А я не знал, что ему сказать. То, что приходило в голову, казалось неуместным.

После минутного молчания он продолжал:

— В суд я шел с одним желанием — отомстить. Однако это желание быстро пропало. На скамье подсудимых сидел растерянный человек, который тогда, во время аварии, отделался синяками. Заботливый отец семейства, образцовый работник, он в жизни и мухи не обидел. В тот ноябрьский день ему показалось, что удобнее ехать без фар, поэтому он их и выключил. Он забыл, что дело не только в том, чтобы он хорошо видел, но и в том, чтобы и его видели.

Когда суд удалился на совещание, чтобы вынести приговор, я сбежал. Не хотел ничего слышать. Я бы должен был ненавидеть этого человека, но не мог…

Остались мы с братом одни. Павел на севере Чехии, а я на западной границе. Мне было ясно: он должен находиться со мной рядом, чтобы я смог хоть в малой степени заменить ему отца. Уже давно было решено, что Павел поступит в гимназию. Это можно было бы сделать и здесь. Но не может же он жить со мной в общежитии.

После некоторых размышлений я предложил, один вариант, и Павел с ним согласился: он будет учиться на столяра в училище при фабрике в нескольких километрах отсюда. Там и получит аттестат зрелости. Он живет в интернате, имеет все необходимое. Хорошо учится, отлично бегает. Мне бы хотелось, чтобы было наоборот. Чтобы он отлично учился и хорошо бегал. Но что поделаешь? На субботу и воскресенье Павел приезжает ко мне. Я кормлю его тут обедами собственного приготовления. В последнее время я преуспел: с яичницы с колбасой перешел на котлеты. Так что девушка, которая согласится выйти за меня замуж, должна принять и Павла. С его пропотевшими тренировочными костюмами и грязными комбинезонами, с его способностью съедать все, что ни попадет под руку. Согласись, что я не лучшая партия…

Я согласился. Однако, если быть честным, я не находил это дело таким уж безнадежным и сказал, чтобы утешить его:

— Я уверен, найдется девушка, которая решится на это… Лишь бы ее избранник оказался на высоте…

— Я тоже так считаю, — кивнул он мне и тотчас же воскликнул: — Да мы не пьем совсем! — Он протянул свою рюмку, чтобы чокнуться. Чувствовалось, что он хочет улучшить испорченное настроение. — Ну а теперь очередь за мной спросить о твоих делах, как у тебя с девушкой. Однако я не буду спрашивать. Если решишь, что я тебе могу в чем-то помочь, приходи. Буду рад.

Потом мы перешли на служебные проблемы. При этом я не упустил случая высказать пару критических замечаний в адрес штаба батальона, имея в виду майора Кноблоха. Влчек против чего-то возражал, с чем-то соглашался.

— Я вижу, тебе нравится служить в армии, — сказал он неожиданно.

Я посмотрел на него непонимающе.

— Это лучше всего узнаешь, когда люди высказывают свои замечания, — поспешил пояснить он. — Замечания замечаниям рознь. По замечаниям и по критике сразу становится видно, болтовня это или стремление действительно улучшить что-то.

Я признал, что он прав, и разговорился:

— Я знал, что стану офицером, когда был еще маленьким. Отец с малых лет приучал меня к этой мысли… Во взводе мне не нравилось. Там меня водили за руку и все время нагоняли страху, чтобы я чего-нибудь не напутал. А здесь иное дело. Я здесь командир. Могу сам принимать решения и нести за них ответственность. Если решу плохо, получу взбучку и совет, как в будущем сделать лучше. Это очень хороню.

— У меня такое впечатление, что тебе твоя рота начинает нравиться. Продолжай в том же духе. Рота должна быть единым коллективом. Один ты ничего не сделаешь, — сказал Влчек.

Я кивнул в знак согласия.

Мы допили бутылку, время было уже позднее. Я поднялся.

— Ну как, согласился с мыслью об отличной роте? — спросил Влчек, подавая мне руку.

— Еще нет, — отрицательно покачал я головой.

— Слишком долго перевариваешь, — заметил он. — Но как знаешь. Ведь ты командир, который не любит, чтобы его водили за руку.

Я пытливо взглянул на него, стараясь понять, зачем он повторил мои слова…

Члены ротного бюро ССМ во главе с Метелкой примчались ко мне сразу же после обеда.

— Трагедия, товарищ поручик! — начал свободник Душек. — А мы-то думали, что становимся настоящим коллективом! Не можем теперь в глаза друг другу смотреть.

— И еще эта драка, — присоединился к Душеку свободник Гисек.

— Может быть, объясните, в чем дело? — спросил я с наигранным спокойствием, хотя и чувствовал, что приятного меня ожидает мало. — Пусть говорит председатель, иначе мы никогда не дойдем до сути дела, — взглянул я на Метелку.

— У Незбеды кто-то взял пятисотенную, — взволнованно начал он. — Вчера получил ее, а сегодня перед обедом обнаружил, что она пропала. Вместе с записной книжкой, такой… как будто из змеиной кожи. Я сам ее видел у него, и она мне очень понравилась.

— Пятисотенная? — спросил я.

— Нет, записная книжка. Пятисотенную я не видел… Я даже не знаю, как она выглядит.

— Кто-то упомянул и о драке. — Мне не терпелось поскорее узнать все плохие новости.

— О драке, собственно, и говорить нечего, — заметил Метелка. — Незбеда заявил, что это мог сделать только тот, кто уже сидел за кражу. Пецка случайно услышал это и дал ему пару затрещин. Не очень сильно. Никаких следов, товарищ поручик.

— Да здравствует отличная рота! — в сердцах воскликнул я.