— Гуляете, Малечек? — остановил я его вопросом.

— Да, — грустно подтвердил он. — Настроение скверное, товарищ поручик.

Такая откровенность меня удивила. Так же, как и выражение, мелькнувшее у свободника в глазах.

— Что у вас случилось? — поинтересовался я.

— Через минуту будет уже двадцать четыре часа с того момента, как я с ней поругался.

Мне стало жаль свободника, и я попытался его как-то успокоить:

— Ничего, Малечек, не переживайте, в следующие двадцать четыре часа все может перемениться к лучшему. В жизни еще будет много подобных потрясений, так что надо быть оптимистом.

Я взял его под руку, и мы вместе пошли к казарме.

У казармы ребята играли в футбол, несмотря на холодный ветер и падавший снег.

Игра была такой азартной, что и мне захотелось присоединиться к ним. Но я быстро отогнал эту мысль, ведь со мной шел грустный Малечек, которого надо было во что бы то ни стало чем-то взбодрить. Я мгновенно выработал стратегический план и начал его реализовывать:

— Что слышно насчет вашего изобретения?

— Моего изобретения? — вяло переспросил он. Но тут же глаза его засветились, что подтверждало правильность моего шага. — Вы об этом знаете?

— Слышал. От поручика Прушека. Не берусь заявлять, что все понял. Объяснили бы, что ли.

Повторять просьбу не было нужды. Он взял прутик и начал воспроизводить на песке какой-то сложный чертеж. Это заняло не меньше получаса, еще полчаса он объяснял мне все технические сложности. Не скажу, что это ему удалось, потому что я понял только одно: речь идет о каких-то дополнительных устройствах к тренажеру на полигоне.

— Какая она? — поинтересовался я в тот момент, когда он объяснял мне функции какой-то детали.

— Стальная, — ответил он. — Из качественной стали.

— Я спрашиваю не о детали, — уточнил я.

Глаза его сразу потухли.

— Вы, наверное, хотели знать, какой она была? — мрачно спросил он. — Все это ни к чему. Я не хочу, понимаете, товарищ поручик, не хочу даже говорить о ней.

— На меня моя Юцка тоже наплевала, — попытался я выйти из положения.

— Юцка? — заинтересованно переспросил он.

— Зовут ее Итка, и учится она на юридическом факультете. Когда-то студенты этого факультета после первого экзамена прибавляли к своему имени сокращение «юц», потому я и зову ее Юцкой. Впрочем, лучше сказать, звал. Теперь у нее не будет возможности слышать это.

— Вам все равно не так уж плохо, — проговорил Малечек. — В вас втюрилась продавщица из нашего магазинчика. Может, вы этого еще не заметили?

Конечно, я это заметил.

— А вы откуда это знаете? — поинтересовался я.

— Нам об этом все известно, всей роте. И поверьте, это вызывает у нас уважение к вам. Что ни говори, плох тот командир, на которого не смотрят женщины. Такие обычно испытывают чувство неполноценности и очень противны.

— Так я, стало быть, не противный? — спросил я не слишком воодушевленно.

— Вы, конечно, не такой. Вас вполне можно терпеть.

Я задумчиво покивал, потом пристально посмотрел ему в глаза:

— Продавщица из «Армы» хороша, Малечек, но это не Юцка.

— Я знаю. У каждого из нас есть своя Юцка, которую не может заменить ни одна другая в мире. И лучше всего мы это понимаем тогда, когда она дает нам, мягко говоря, от ворот поворот.

Малечек явно начинал философствовать.

— Так расскажите мне, какая она, ваша девушка, — попросил я.

На сей раз Малечек не стал говорить в прошедшем времени. Для описания своей девушки он выбрал самые красивые слова:

— Она как та деталь, товарищ поручик, о которой я вам говорил. Тоже из качественной стали.

Это выражение было достойно поэта.

— И моя Юцка тоже как будто из качественной стали, — повторил я его сравнение.

Малечек улыбнулся и начал свой рассказ о крановщице, которая всегда так старательно подавала к его станку заготовку, как будто опускала ее на подушку. И о том, какой прекрасной казалась ему ее комната, когда ей удавалось незаметно провести его в общежитие.

В ответ я рассказал ему, как хорошо было нам с Юцкой в ее комнатке, когда она не готовилась к экзаменам.

В конце концов мы с Малечеком пришли к выводу, что все еще поправимо.

В казарму мы шли в превосходном настроении. По пути Малечек, растрогавшись, попросил меня быть свидетелем на его свадьбе. Я согласился и обещал дать ему увольнительную для поездки к девушке.

Примерно через час я вышел из ворот казармы. На душе было хорошо. Внезапно передо мной появилась продавщица из нашего армейского магазина и приветливо улыбнулась мне.

— Завтра привезут ваши любимые сигареты, — сообщила она. — Если вы зайдете рано утром, я дам вам целый блок.

Я пообещал, что обязательно зайду.

— А чем вы собираетесь заняться вечером? — спросила она. — Какая хорошая сегодня погода!

Мне пришла в голову мысль, что она и вправду влюбилась в меня, если такую мерзкую погоду, как сегодня, называет хорошей. Я ответил ей, что завтра у меня много работы, к которой надо хорошенько подготовиться сегодня.

Она обиделась и направилась к городу. А я пошел в общежитие писать письмо Юцке о том, что вчера я был не прав и что, как только она сдаст экзамены, я снова приеду. Конечно, если она разрешит…

Майор Кноблох пришел к нам, когда я проводил занятие с командирами взводов и танков. К счастью, оно было удачным. Я хорошо подготовился, парни слушали меня с интересом, задавали дельные вопросы, которые совсем не были похожи на те, что задают только ради того, чтобы любой ценой продемонстрировать свою активность.

Командир второго взвода десятник Вопатек выступил с вполне реальным предложением по-иному организовать подготовку к стрельбам. У меня было большое желание обнять его, но вместо этого я официальным тоном ответил, что подумаю. Мне хотелось, чтобы майор Кноблох сделал вывод, что таких предложений у нас вносят по тридцать штук в день.

Командир танка Пехачек предложил новый способ, упрощающий мытье техники. Предложение тоже было заслуживающим внимания, и я сразу же его оценил. Майор Кноблох тоже, как я заметил, согласно кивнул. У меня было такое ощущение, что ребята чувствуют мою тайную неприязнь к майору и хотят поддержать меня.

По их лицам было видно, что они с напряжением придумывают новые предложения, с которыми можно было бы выступить, но я на этом решил закончить занятие. Все должно быть в меру, иначе в своем рвении они могли испортить впечатление от занятия.

Я последовал за майором Кноблохом в свой кабинет, чтобы выслушать его мнение. Но он не спешил с оценкой. Мне было ясно: он не ожидал, что у меня все так хорошо получится, и не может найти ни одного недостатка. Попросив сигарету, он закурил, надолго задумался. Но вот на его лице промелькнуло что-то вроде улыбки. Наконец-то он нашел, за что можно покритиковать меня — за незначительные упущения и-за то, что я разрешил заниматься при закрытых окнах в связи с похолоданием. Я тут же признал ошибки и пообещал, что в дальнейшем их не допущу.

Майор Кноблох докурил, встал и, по своему обыкновению, благосклонно подал мне руку.

Я много читал и слышал о том, что можно благосклонно подавать руку. Но представить себе, как это делается, смог только после того, как узнал майора Кноблоха. А он делал это так: поднимал руку до уровня лица, а потом медленно опускал вниз. Здесь он принимал руку партнера и слегка пожимал ее.

Расставшись с Кноблохом, я поспешил в танковый парк. Ребята вкалывали как черти. Я отошел в сторонку с десятником Вопатеком.

— Ваше предложение по улучшению организации подготовки к стрельбам мне нравится, — похвалил я его.

Это его обрадовало. Он сообщил мне, что уже говорил об этом с поручиком Прушеком. Я тут же прекратил разговор, рассудив, что будет гораздо лучше делать выводы после моего разговора с Прушеком.

Поручик Прушек писал конспект для предстоящего занятия с техниками рот, лежа на кровати, подложив для удобства под тетрадь фанеру.