Этот невидимка-домовой до полуночи не дает спать.

Американские летяги, несомненно, изящнее и миниатюрнее наших белок-летяг; несмотря на это, они могут не только разгрызать любые орехи, лазать по шероховатой поверхности, но и долгое время парить в воздухе, пролетая расстояние до сорока пяти метров. Поднимая или опуская лапки, они изменяют высоту полета, а собираясь сесть на дерево, пользуются хвостом как тормозом. Подняв его, они круто взмывают вверх, одновременно вытягивая вперед лапки, чтобы смягчить толчок и уцепиться. Оказавшись на дереве, летяга в тот же миг, вероятно из врожденной осторожности, оказывается на противоположной стороне ствола, спасаясь от возможного преследования хищными птицами.

Летяги, жившие у господина Эрнеста Уолкера, сотрудника вашингтонского зоопарка, были гораздо послушнее моих. Он даже сумел сфотографировать их в полете. Дело в том, что к господину Уолкеру попала парочка ручных летяг, взятых из гнезда в возрасте нескольких дней. Они совсем не боялись людей, были любопытны и непосредственны, словно доверчивые собаки. Днем они спали в спальном ящичке своей клетки, а ночью бодрствовали. Не любя ни дневного, ни даже электрического света, они быстро скрывались в темноту, отчего пришлось для них устроить слабое голубое освещение.

Едва клетку открывали, они бросались к своим друзьям-людям, прыгали по ним, исследуя внутреннюю поверхность куртки, рубашку и штанины. С особенной охотой они заползали в карманы и были бы не прочь устроиться там для сна.

Очень любили они, планируя, спускаться к знакомым людям с какого-нибудь высокого предмета. Для этого их воспитателю достаточно было похлопать ладонью по груди. В тот же миг они оказывались именно там, где им было указано, а это говорит о том, как уверенно и целеустремленно они планируют. Они могли без конца играть в эту упоительную игру. Иногда они, качнувшись вправо-влево, приподнимались на лапках, фиксируя взглядом то место, где им хотелось бы сесть. С помощью этих жестов зверьки, вероятно, определяют расстояние полета.

Летяги питаются всеми сортами орехов, в том числе земляными, желудями, каштанами, иногда и ягодами. Зелени они не едят вовсе. Зато, как и многие грызуны, летяги очень любят полакомиться мучными червями, жуками, кузнечиками и иными насекомыми.

Не было случая, чтобы эти забавные существа укусили своего друга Уолкера. Наоборот, они всячески выказывали ему свое расположение; например, укрепившись на его плече, нежно покусывали ему ухо или, сопя, всовывали в ухо свой носик. Лапками, зубами и языком они ощупывают и чистят волосы и одежду. Им нравилось, когда полусонными их брали на руки, почесывали и гладили. Тогда они нарочно подставляли головку, чтобы их легче было приласкать. Однако всякий раз, когда им (с их точки зрения) грозила какая-либо опасность, например они слышали шелест бумаги, который почему-то повергал их в сильнейший ужас, они, мгновенно обращаясь в бегство, забирались по вещам поближе к потолку или искали убежища у человека.

Индийские газели прекрасно прижились в Южной Америке.

Степные животные, как и люди, прокладывают себе дороги.

Я не ошибусь, сказав, что вы очень бы удивились, если, прогуливаясь где-нибудь под Гамбургом, вдруг увидели, что по полям вместо зайцев скачут кенгуру. В сущности, кенгуру могли бы жить в наших природных условиях. Это подтвердил опыт: несколько десятилетий назад их выпустили в Рейнской области и в Силезии. Они хорошо прижились, стали плодиться, однако в конце концов их истребили браконьеры.

Кое-где на севере Шлезвиг-Гольштейна можно увидеть живущих на воле грациозных японских оленей сика. Эти олени несколько больше косули, но меньше благородного оленя; более двадцати лет назад несколько особей их удрали из заповедника, расположенного в устье реки Шлай. А на заболоченном берегу реки Ампер, притока Изара, лесники неожиданно обнаружили молодых сухопутных греческих черепах, очевидно еще совсем недавно вылупившихся. Их родители — тоже беглецы из заповедника, — вероятно, очень глубоко зарылись в рыхлый болотистый грунт, что помогло им пережить холода.

В течение последних столетий в Швейцарии, Померании, на Рейне, а порой и в Англии охотникам то и дело удавалось убивать фламинго. А в настоящее время в ФРГ то тут, то там встречают представителей нового для этих мест вида животных. Речь идет о южноамериканской нутрии. Оказалось, что нутрии попали в естественные условия здешних мест со звероводческих ферм и быстро здесь расплодились.

Известно, что в Щецинском воеводстве Польши наряду с красными лисами обитает множество чернобурых лис, также бывших воспитанников звероферм. Недавно польское охотничье управление сообщило о появлении этого нового вида диких животных на балтийском побережье.

В 1942 году в северной Швеции со звероводческой фермы сбежало несколько североамериканских норок. В 1943 году охотники убили пару-другую этих животных, в 1944 — двести экземпляров, а теперь их добывают по нескольку тысяч в год.

До сих пор я приводил безобидные факты, но бывают и настоящие бедствия. Так, в 1930 году всю Бразилию охватило волнение: в ее прибрежных районах были обнаружены экземпляры комара анофелеса — переносчика малярии, причем самой опасной ее формы. Когда новым гостем занялись повнимательней, то с ужасом констатировали, что он уже проник на триста километров в глубь страны и продвинулся по побережью на триста пятьдесят километров. Вскоре от малярии умерло более двадцати тысяч человек. Несколько лет подряд пришлось бороться с этим вторжением, затратив огромные средства и труд трех тысяч семисот человек.

Иногда же интродукция проходит исключительно мирно. Соню, которую мы теперь считаем своей, местной жительницей, лорд Ротшильд привез в Англию в 1886 году; теперь она населяет обширные пространства Европы и везде любима.

В 1876 году вблизи Лондона выпустили тридцать серых североамериканских белок. А ныне эти белки вытеснили красную европейскую белку из большинства мест Англии. Скворцы же поселились в Лондоне лишь со времени первой мировой войны. Но теперь их так много, что своими ссорами они подчас досаждают жителям города. Кроме того, они обычно садятся рядами на стрелки башенных часов, нарушая точность их хода. Повсюду, где в Англии выпустили озерных лягушек, заметно меньше стало травяных лягушек и жаб, что, конечно же, никому бы не помешало, если бы их кваканье не было гораздо более надоедливым[6].

Приехав в Аргентину в 1888 году, германский консул Тьетен затосковал по охоте: ведь на страусов нанду и гуанако не поохотишься, как на зайцев. И поэтому он выписал из Германии тридцать четыре зайца-русака. Зайцы благополучно перенесли поездку через океан, но когда их закрыли в вольере, обнесенным проволочной сеткой, они пришли в панику. Бросаясь на сетку в надежде освободиться, они наносили себе серьезные увечья и все до единого погибли. Поэтому, когда прибыла новая партия зайцев, господин Тьетен сразу же распорядился выпустить их. Они обосновались по своему обыкновению неподалеку от места выпуска. Через несколько лет на них устроили первую облавную охоту, которая была лишь забавой. Зайчатину, считавшуюся плохой на вкус, как правило, не ели. Подвергаясь лишь редкому отстрелу, зайцы размножились до сотен тысяч и стали настоящим бедствием для фермеров. По вине зайцев, исподволь заселивших половину Южной Америки, становилось все меньше и меньше местных зверьков мара — короткоухих, величиной с зайца грызунов, которые до тех пор играли там ту же роль, что и зайцы в Европе.