Если грудному младенцу всякий раз, как только он видит мать, говорят «ма-ма», то через некоторое время он станет произносить это и сам. Даже попугая можно научить говорить в подходящей ситуации, например, когда кто-нибудь входит, определенные слова, скажем «Добрый день». Младенец же привыкает говорить «нет-нет», если кто-нибудь уходит. Но первый проблеск человеческого разума проявится у него лишь в тот момент, когда он произнесет «Ма-ма нет-нет», говоря тем самым, что его мама ушла. Образовать из двух понятий новое предложение, хотя бы и самое простейшее, не способно, по моим наблюдениям, ни одно животное[7]. Это в состоянии сделать только человек.
В мозгу животных создаются определенные понятия, хотя некоторые и пытаются это оспаривать. Возьмем такой пример: мышь пустили в лабиринт, и она в нем длительное время блуждает. Но, несколько раз найдя из него выход, мышь научится избегать тупиков и кратчайшим путем достигать цели, где ее ждет корм и надежное теплое убежище. При этом она отнюдь не запоминает, сколько шагов до ближайшего поворота. Ориентируясь не по свету или звуку, мышь правильно решит задачу и в том случае, если мы вдруг увеличим путь лабиринта в три раза, расположим все его ходы относительно сторон света иначе, чем раньше, или вместо прямых углов устроим на повороте скошенные. Вероятно, образ верного пути, представление о нем, запечатлевается в ее мозгу, и поэтому, даже ослепнув, она выйдет из лабиринта. Точно так же слепой человек может верно нарисовать на листке бумаги пройденный им путь по городу, хотя он и не видел его. И человек, и мышь способны на это, даже будучи лишенными зрения, но, если у них окажется поврежденным зрительный центр мозга, они будут беспомощны. По-видимому, именно в этой зоне мозга и возникает представление о правильном пути. Такие понятия тоже лежат в сфере безъязыкового мышления.
Много лет назад некий любитель животных написал мне о лошади, которая всегда оборачивалась и смотрела, сколько мешков с углем грузят на телегу. Если их было больше двадцати, лошадь отказывалась везти телегу. Значит, поспешно заключил писавший, лошади могут считать. Вряд ли, однако, он был прав, достаточно предположить, что лошадь просто чувствовала по избыточному весу, когда поклажа становилась слишком тяжела.
И все-таки на вопрос, могут ли считать животные, ответить нелегко. Профессор Отто Кёлер с группой сотрудников проработал над этой темой двадцать семь лет. Было отснято много километров пленки, запечатлевшей подопытных животных. Полученные ими результаты помогают продвинуться в решении этой задачи и в то же время слегка приоткрывают завесу над тайной становления человеческой речи.
Первый эксперимент был очень простым. Перед голубем ставились две коробки, накрытые картонными крышками. На одной из них была изображена точка, на другой две точки. Если голубь ударом клюва пытался сбросить крышку с одной точкой и съесть пищу, находящуюся в этой коробке, в него «выстреливала» струя сжатого воздуха. После сотен удачных и неудачных попыток подопытный голубь усвоил, что есть можно лишь из коробки, на крышке которой изображены именно две точки, а не три или одна. Важно заметить, что он руководствовался именно количеством точек, а не выражением лица или вздохами экспериментатора, ибо тот сидел за толстой стеной и мог взглянуть на голубя лишь в крошечный глазок с оптическим устройством. Всякая возможность подачи знака звуками или жестами исключалась. Это было необходимо, чтобы избежать ошибки, как в опытах со знаменитой лошадью по кличке Умный Ганс или с собакой, якобы обсуждавшей с помощью лая политические вопросы. В конце концов голубь научился отличать две точки от трех и три от четырех, а затем и четыре точки от пяти. Дальше этого дело не пошло.
Волнистые попугайчики и галки за время опытов, длившихся неделями и месяцами, научились отличать пять точек от шести, а вороны, сороки и белки — шесть от семи. И, пожалуйста, не говорите, что это весьма скромные результаты в сравнении с нашим искусством счета, с помощью которого мы можем даже определить расстояние от Солнца до Земли и вычислить орбиты галактик. Когда нас просят не сосчитать, а лишь определить, какая из двух групп точек больше, а какая меньше, то и мы сумеем сделать это лишь в том случае, если количество точек не превышает шести или семи. Кёлер доказал это в экспериментах со студентами. Он проецировал на экран изображение двух групп точек. Изображение сохранялось одну секунду, поэтому студенты могли лишь прикинуть, какая группа больше, но не успевали сосчитать точки. Оказалось, что в большинстве случаев студентам не удавалось справиться с заданием, если им предъявляли группы в шесть или семь точек. Часть из них правильно определяла группы, содержавшие пять или шесть точек, а для некоторых приходилось упрощать задачу до групп из четырех и пяти точек. Сравнивая большее количество точек, нам приходится, хотя и про себя, пересчитывать их.
Животные не владеют речью, им незнакомы числительные. Поэтому они в состоянии производить оценку лишь по принципу «больше» или «меньше». А здесь предел возможностей и человека, и вороны одинаков. Поэтому и результаты совершенно одинаковы. Представление о «большем» или «меньшем» для человека и для животных не что иное, как самые настоящие понятия. Судите сами. Одна галка хорошо усвоила следующее задание. Из нескольких ящичков, на крышках которых было нанесено различное количество точек, ей можно было открыть лишь ящичек с четырьмя точками. И вот однажды зоологи-экспериментаторы коварно положили вместо крышки с нарисованными на ней точками пять мучных червей. Галка вышла и, увидев новую ситуацию, поначалу пришла в явное замешательство. Но потом, посмотрев на лакомых червячков, осторожно клюнула одного, другого. Наконец, склевав четырех червячков и не тронув пятого (!), она ушла. Не посвященному в таинства науки о поведении животных этот факт, возможно, покажется совсем не примечательным, но тот, кто давно работает с животными, может отказаться поверить в это и тогда, если даже ему покажут фильм, документально запечатлевший такое удивительное поведение птицы.
Вороны, которые, как известно, отличаются особым умом, научились большему. Однажды Кёлер распорядился поставить пять ящичков с различным количеством точек, нанесенных на их крышки. Выйдя из своей крошечной комнатки ожидания и, как всегда, направившись к ящикам, черноперый испытуемый вдруг обнаружил у себя под ногами пластинку с несколькими канцелярскими кнопками. А так как, проходя мимо нее, он склюнул кусочек яичного желтка, очень любимого им, то по-видимому, прекрасно запомнил количество кнопок. Во всяком случае, вскоре, если на пластинке лежали две кнопки, он стал открывать ящичек с двумя точками на крышке, а когда кнопок было семь, то ящичек с семью точками, и так далее. Следовательно, он обнаружил причинную связь между постоянно меняющимся числом кнопок и количеством точек на крышке искомого ящичка, причем для него не имело значения, были ли эти точки большими или маленькими, зубчатыми, круглыми или угловатыми.
Пытаясь истолковать столь выдающиеся результаты, кое-кто стал поговаривать о телепатии. Люди, которым трудно или недосуг вникнуть в столь кропотливые и трудоемкие исследования, склонны объяснять подобные феномены вмешательством сверхъестественных сил. Но Кёлер утверждает, что часто, глядя сквозь систему линз в глазок, он страстно желал, чтобы ворон правильно решил задачу, а он как нарочно все ошибался и ошибался. Да что ворон. Экзаменуя своих студентов, он также почти всегда напряженно и настойчиво думал о правильном ответе, который как бы висел у него на кончике языка, но ни разу ему не удалось мысленно передать его экзаменуемому, если тот не знал его и сам. Проводя эксперименты с воронами, Кёлер часто, поставив ящики, уходил в институт; через два часа, возвращаясь оттуда, он обнаруживал, что крышка нужного ящика была открыта, а другие оставались нетронутыми. Но ведь все это время Кёлер вообще не думал о птице и не мог, следовательно, подсказать ей ее поведение. Очевидно, животные думали сами.
