— Давайте прошлюзуемся?

— Как?

— Очень просто! На нижней голове шлюза выскочим. Сейчас я все улажу. Ждите меня здесь!

Норин протиснулся сквозь толпу, поднялся по сходням, и вот он уже здоровался с капитаном за руку, протягивая ему сигареты в красной коробочке, похлопывал его по плечу. Через несколько минут он вернулся, бережно взял Лену за руку и потянул за собой. Она очутилась на палубе. Рев сирены заставил ее содрогнуться, но прикосновение сильной руки Норина, его голос: «Не бойтесь, Леночка, вы со мной!» успокоили.

— Поднимемся выше! — предложила Лена и, держась за поручни, быстро побежала по ступеням. — Какая красота! Вы только посмотрите — там совсем не видно берегов. Вот оно, наше море!

Вновь взревела сирена. Далеко в море полетели три коротких гудка: Лена прижала руки к ушам. Норин снова прикоснулся к ее плечу. Она опустила руки, услышала: «…не бойтесь, вы со мной!»

— Что с вами? — строго посмотрев, спросила она.

— Извините, Леночка, — покорно проговорил Норин. — Мне показалось, вам страшно.

— Мне? С чего бы это? Просто он ревет нечеловеческим голосом.

Норин затрясся от беззвучного смеха, приставив кулак к губам.

— Насмешили вы меня, Лена. Нечеловеческим голосом!

— А каким же? — тоже смеясь, возразила Лена. — Человеческим, что ли?.. А мы поехали! Поехали! — закричала она. — Сейчас войдем в ворота. Вы представляете, это мое первое шлюзование в жизни! Притом в моем шлюзе! Разве вам понять это?

— Мне непонятно, почему именно в вашем шлюзе?

— Потому, что я его строила.

— Сидя за столом?

— Я же бетонщица, Петр Иванович! Бетонщица! Идемте на нос! — И теперь уже она схватила его за руку и потянула за собой. — Входим! Входим в ворота! Вы понимаете? — Она забарабанила кулаками по перилам, но тут же смутилась и с серьезным выражением лица прошла вперед и стала смотреть, как сдвигаются железные ворота шлюза.

Ворота сомкнулись наглухо, и тотчас заработали невидимые насосы. Теплоход медленно оседал в камере. От мокрых стен тянуло прохладой и запахом водорослей. Лене наскучило смотреть на черные, мазутные стены, а поднять взгляд на Норина и вновь встретиться с его глазами она не могла. Что-то необыкновенное, тревожащее было в его глазах: они одновременно пугали ее и притягивали своей неразгаданностью. Но вот ворота шлюза поползли в стороны, светлая гладь реки заблестела впереди, и теплоход двинулся ей навстречу, оглашая воздух разнообразием хлопающих и свиристящих звуков.

После совещания с представителями Гидропроекта Груздев почувствовал себя плохо. Он вновь забыл о предупреждении врача — ни в коем случае не волноваться, — расспорился сначала с автором проекта Весениным, потом с Коростелевым. Ни в коем случае не волноваться! Это в его-то должности?..

Груздев нагнулся к плетеной корзине, выплюнул недотаявший кружок валидола, взглянул из-под бровей на сидевшего через стол Коростелева. Ему, конечно, хоть бы что. Нарушил главный закон стройки и сидит себе в ус не дует. Ноготками любуется…

— Ты вот что, Евгений Евгеньевич, — произнес Груздев, стараясь говорить как можно спокойнее. — Сегодня же к вечеру напиши объяснительную записку. Недосыпать пятьдесят тысяч кубов в раздельную стенку!

— В проекте явная перестраховка.

— На то он и проект. Все должно быть надежно. Все рассчитано до последней балки, до последнего кубика земли.

— Дорогой Илья Петрович, если бы мы во всем следовали по пятам этих буквоедов, нам вряд ли пришлось здесь сидеть и мирно разговаривать.

— Где же, по-твоему, нам пришлось бы сидеть?

— Скорее всего на бюро обкома.

— Это по какой такой причине?

— По какой? По той, что навигация наверняка бы сорвалась.

— Для чего в таком случае существует генеральный график работ? И разговор у нас далеко не мирный. Ошибаешься!

— Ну-с, как угодно.

— Слушай, Евгений Евгеньевич, вроде бы за свою жизнь я научился разбираться в людях. Но вот ты, что ты за человек? Недосыпал пятьдесят тысяч кубов земли и сидишь спокойно, нога на ногу.

— Зато шлюзуются суда. Управление получило поздравительную телеграмму министра. Всем работникам начислена премия.

— А если твоя стенка рухнет?

— Не беспокойтесь.

— Не беспокоиться? Ну уж извини! — вскочив, закричал Груздев. — Там же люди! Люди, черт возьми! Они погибнуть могут! В любую минуту! — Илья Петрович чиркнул спичкой, прикурил папиросу и размашисто зашагал по кабинету, выпуская клубы дыма, потом неожиданно остановился и понизил голос почти до шепота: — Сегодня же напиши объяснительную для министерства, а сейчас немедленно организуй засыпку грунта. Иначе я освобожу тебя от исполнения обязанностей главного. — Он нажал кнопку звонка. Вошла Лена. Встала у двери.

— Проходи ближе. Садись. Бери бумагу и пиши.

Груздев нагнулся к столу, взял неловкими толстыми пальцами листы с записями и начал диктовать приказ. Он отмечал грубые нарушения заданных норм по ряду основных объектов, безответственность Коростелева, допустившего отклонения от проекта. Заканчивался приказ строгим выговором исполняющему обязанности главного инженера стройки с занесением в личное дело.

— Все! — сухо сказал Груздев. — Отпечатай побыстрей и вызови машину.

Лена не уходила. Она смотрела на Коростелева, на его побледневшее, напряженное лицо. Он сидел, наклонив голову, покусывая тонкие губы.

— Ну, чего ты? Можешь идти.

— Я хотела спросить, не примете ли вы… Там товарищ с Разъезда. Второй день не может попасть.

— Кто такой?

— Норин, из снабжения.

— Норин?.. Почему обязательно ко мне?

— Петр Иванович Норин, — объяснил Коростелев, — очень инициативный работник. По пустяку он не придет.

— Разберись с ним сам. Я не успеваю. Леночка, проси. — Груздев поспешно собрал в папку бумаги и направился к двери. Отступив на шаг, он пропустил Норина, внимательно взглянул на него. — Проходите, товарищ Норин. Прошу извинить. Изложите суть вашего вопроса Евгению Евгеньевичу.

— Спасибо, Илья Петрович! — Норин чуть улыбнулся. — Большое спасибо! С удовольствием!

Коростелев продолжал сидеть перед столом. Жестом руки он показал на кресло, стоявшее напротив. Норин сел.

— Евгений Евгеньевич, чем-то расстроены?

— Тут расстроишься, — ответил Коростелев и взял сигарету из коробки, протянутой Нориным. — Опять ваша «Фемина». Где вам удается их доставать?

— Это не сложно. Я и вам привез блок, вечером занесу.

— Фемина, Фемина, — меланхолично проговорил Коростелев, постукивая сигаретой по коробке.

— Что все-таки произошло? Не секрет?

— Какой секрет! Раздельную стенку доверху не заполнили. Ну и что? Стенка стоит. Суда идут.

— Еще как! Сам вчера шлюзовался. Признаться, не ожидал, что пустят в срок.

— В том-то и вопрос. Правда, официально шлюз еще не сдан. Важно было вовремя открыть движение. Я это обещал и выполнил. Конечно, может быть, я и не прав, — пожав плечами, сказал Коростелев. — Скорее всего… Взял на себя ответственность, пока не было Груздева. А зачем? Десятью днями раньше, десятью позже — какая вроде бы разница? Правда, не было бы премии, притом значительной. А благодарственных звонков из области сколько получил!..

— Премия тоже вещь. Дураков работать за спасибо теперь нет.

— Нет, говорите? Есть, дорогой Петр Иванович, сколько угодно. И дураков, и просто посредственных личностей. Но мне, знаете ли, это все надоело. И дураки, и бездари, и хамы. Я вот подумываю, не согласиться ли на директорство в институте. Пока не поздно. Ставка плюс лекции. И потом, не забывайте о моем кандидатском звании. Получится не меньше, чем здесь, а ответственности… Боже мой, какая там ответственность? Институт вечерний. Научной работы — раз, два и обчелся. Поверьте, Петр Иванович, ничего нет более благодарного и, если хотите, благородного, чем вузовская работа.

— Это конечно, а у меня другое дело.