Ее внезапное изменение поведения должно было вызвать тревогу, но я знала, что она просто защищает себя. Я собралась с силами, чтобы сказать ей, что всегда свободна если ей захочется поговорить и, чтобы она по возможности сообщила мне, если ей что-то понадобится. Она что-то промямлила мне в ухо и сказала, что в этом нет необходимости. Мы сдержанно попрощались друг с другом, и Талия уронила телефон, вероятно думая, что завершила звонок. Но она не нажала «отбой».

 Я слушала как она плакала, примерно, целый час.

 Я не могла заставить себя повесить трубку. Я чувствовала, что если так сделаю то, будто брошу ее. Я не могла так поступить. Ни с одним из моих подопечных. Так что я ревела вместе с ней.

 Чарли дал мне отпуск на оставшуюся часть недели. Я пыталась скрывать то, насколько сильно меня это затронуло, но он видел меня насквозь. Чего он не знал так это то, что это неделя станет для меня настоящей пыткой. Мой мозг будет возвращаться к тем событиям, к которым не должен.

 Всю неделю я проведу, виня себя в случившемся. Всю неделю я буду ненавидеть Твитча. И скучать по Майклу.

 Я уснула под утро, выплакав море слез. Мое сердце было разбито на мелкие осколки.

 Чувство вины съедало меня изнутри.

 Почему он должен был умереть, в то время как мне позволено жить?

 Ему было семнадцать лет.

 В полудреме я чувствую, как кто-то опускается на кровать рядом со мной. Я сразу же узнаю его запах. Не до конца проснувшись, мой рот приоткрывается, и я всхлипываю, угадывая причину того, почему он так тихо прокрадывается ко мне. Он обнимает меня руками. Он прижимает меня к своей груди, убаюкивая меня и шепча что-то в мои волосы. Иногда, я различаю, что именно он шепчет. Его горячие слезы скатываются по моему виску.

 Он говорит мне, что все будет хорошо. Он говорит, что он все наладится. Он говорит, что ему жаль. И повторяет это снова и снова.

 Наши тела и конечности сплетаются воедино. И последнее, о чем я думаю, прежде чем уснуть – это о том, что сейчас не самое подходящее время, чтобы сообщить ему, что я беременна.

 Проснувшись в темноте, я понимаю, что одна и на мгновение паникую. Подняв голову с подушки, улавливаю какое-то движение на кухне, и моя голова с глухим ударом падает обратно.

 Мне снился Твитч, пока я спала.

 Он был прекрасен, сидел верхом на белом жеребце, облаченный в сияющие, серебряные доспехи. Его татуированная рука опустилась вниз ко мне. Я долго смотрела на ту руку, прежде чем отошла от него и наблюдала, как он растворяется перед моим мысленным взором.

 Возможно, я так нафантазировала его себе, что теперь не вижу его таким, какой он есть на самом деле.

 Мне не нужен рыцарь в сияющих доспехах.

 Я хочу рыцаря в потертых доспехах.

 Я хочу, чтобы на его шлеме были вмятины. Я хочу, чтобы мой рыцарь был настоящим, мрачным и неукротимым. Я хочу, чтобы мой рыцарь умел выживать. Чтобы он был кем-то, кто проверен временем и прошел через испытания. А не какая-то размазня в блестящих доспехах.

 Мне не нужен блестящий метал. Мне даже не нужен гребаный рыцарь. Мне нужен бесстрашный воин.

 Мне нужен Твитч.

 Подойдя к кухне, я останавливаюсь в конце коридора и заглядываю внутрь. Мое сердце обливается кровью при виде него.

 Он сидит ко мне спиной, плечи опущены, а подбородок покоится на груди. Не желая тревожить его, я поворачиваюсь, чтобы уйти.

 — Мне нужна помощь, — шепчет он.

 Не поворачиваясь к нему, я крепче хватаюсь за дверную раму и отвечаю так же тихо, через плотный комок, застрявший в горле:

 — Я знаю, малыш.

 Проходит какое-то время, прежде чем он тихо спрашивает:

 — Как бы мне, я-я имею в виду, как я.... — мне отчетливо слышна растерянность в его голосе: — Как?

 Наконец повернувшись, я окидываю взглядом его поникшую фигуру.

 — Я помогу тебе.

 — Нет. Кто угодно, кроме тебя.

 Я повторяю, на этот раз тверже:

 — Я помогу тебе, Твитч.

 Я изо всех сил напрягаю свой слух, чтобы разобрать то, что он шепчет:

 — Я не заслуживаю твоей помощи.

 Он прав. Он не заслуживает. Но это не значит, что я проигнорирую мольбу в его голосе. Я не могу так поступить. Пересекая комнату, я кладу руку на его голое татуированное плечо. Он вздрагивает.

 Тут же придя в себя, он кладет свою руку поверх моей и легонько сжимает ее:

 — Мне нужна помощь.

 Я сжимаю его за плечо, таким образом выражая свою безмолвную поддержку. У меня покалывает переносицу. Глаза наполняются слезами. Я отчаянно пытаюсь сдержать их. Все напрасно.

 Мое тело сотрясается в тихих рыданиях. Это приносит мне облегчение.

 Я не могу поверить в это. Я ошеломлена. Я никогда не думала, что наступит этот день. Он готов.

 Он хочет, чтобы ему помогли.

 Этот несчастный случай передается по всем новостям.

 Как мальчик, семнадцати лет, распространяющий наркотики, попал в перестрелку и был убит наркодилерами в подозрительной части города. Как по счастливой случайности, оказавшийся в том же месте уважаемый бизнесмен выжил после того, как попытался помочь мальчику. Но каждый, кто слушает эту историю качает головой, будто хочет сказать: «этого и следовало ожидать». Потому что Майкл был очередным никому не нужным подростком. Очередным мятежным мальчишкой, который делал все возможное чтобы шокировать других людей и был источником неприятностей. Он был просто куском грязи, который заслужил такой конец.

 Мое сердце разрывалось на части от обиды за него, разбивалось с каждым ложным пересказом этой истории. И каждый гребаный раз события того злополучного происшествия портятся и искажаются все больше.

 Никто из этих людей не был знаком с ним лично. У него было светлое будущее. Он хотел жить. Правильной жизнью. Он много работал, чтобы достичь своей цели.

 Но судьба распорядилась иначе.

 Твитч ушел утром, до того, как я проснулась. Я планировала рассказать ему о нашем скором прибавлении. Увы, сегодня не вышло. Я не представляю, как он отнесется к этой новости. Я ведь сделала это не специально. Проводя все те ночи в его доме, я действительно забывала принимать эти проклятые, противные таблетки. Они лежат на моей тумбочке, чтобы я не забывала принимать их перед сном. К сожалению, проведя в его доме целую неделю, я забегала домой только чтобы проверить почту, напрочь забыв про таблетки. И теперь, я нахожусь на раннем сроке беременности. На настолько раннем, что мне нужно поговорить с ним, чтобы я могла планировать как мне дальше быть.

 Оптимистичная часть меня мечтает, чтобы, как только он услышит эту новость, он поклянется исправиться и станет лучшим человеком начиная с той же самой минуты. Реалистичная часть меня – усмехается.

 Вряд ли.

 Хотя, я готова взвалить это на себя в одиночку.

 Не буду лгать. Иметь частичку Твитча внутри себя...это обалденно.

 Сжимая пульт от телевизора мертвой хваткой, я не могу заставить себя отвернуться, когда они приписывают Майклу все то, чего он не делал. Я хочу вскочить и крикнуть: «Вы его совсем не знали!»

 Кровь закипает в моих жилах.

 Я выключаю телевизор и кидаю пульт.

 Если эта ситуация чему и научила меня, так это тому, что жизнь коротка и если ты хочешь что-то, то тебе нужно протянуть руки и схватившись за это обеими руками, крепко держать и никогда не выпускать.

 Я улыбаюсь сама себе.

 В хорошем он настроении или плохом, но сегодня Твитч узнает, что я беременна. Я надеюсь на лучшее, ожидая худшего.

 Никки и Дэйв сидят передо мной с открытыми ртами в полной тишине. Потягивая зеленый чай, я терпеливо жду их реакцию.

 Дэйв первым приходит в себя:

 — Беременна – это, типа, у тебя будет ребенок? Или беременна – это, когда тебя так переполняют эмоции, что ты, как бы беременна ими и готова взорваться в любой момент, забрасывая жителей Сиднея смесью счастья и печали?