Он сказал это так, как будто это все объясняло. Но мне этого недостаточно. И я спрашиваю:

 — Как долго ты за мной наблюдаешь?

 Отвечая, он смотрит мне прямо в глаза:

 — Давно.

 Откашливаясь, потом он наклоняется вперед, и говорит то, чего я никогда не ожидала услышать:

 — Когда ты – наркоман, легко стать зависимым от каких-то вещей. И это отчасти похоже на меня. Я — личность со склонностью к привыканию. Так что я перестал наркоманить, но пристрастился к конфеткам. Затем, раз в неделю, я начал посещать тренажерный зал, чтобы отделаться от конфеток. Но это стало навязчивой идеей. Мне нужно тренироваться три раза в день. Потом ты... — его взгляд смягчается, — я сказал себе, что какое-то время должен за тобой понаблюдать... — и он замолкает.

 И хотя он ничего не произносит, я и так понимаю, что он хочет сказать.

 Это должно было заставить меня вспотеть, а не заставить мое сердце наполниться подобными чувствами.

 — Я – привычка?

 И он тихо отвечает:

 — Худшая. Не существует никакого лекарства от этой зависимости.

 Я хрипло отвечаю:

 — Ох.

 Внезапно нахмурившись, он заявляет:

 — Я нехороший человек.

 Отстранившись от меня, он добавляет:

 — Ты думаешь, что такой человек, как я, заслуживает такого совершенства, как ты? Нет. Я расскажу тебе прямо сейчас, что не заслуживаю.

 Он кажется расстроенным собой, покусывая ноготь большого пальца:

 — Дело в том, что я эгоист. И мне плевать на то, чего я заслуживаю. Все, что меня беспокоит – это то, чего я хочу. И я так чертовски сильно тебя хочу, что сделаю все, что угодно, чтобы тебя удержать.

 В моей голове звучит тревожный сигнал, но сердце машет ему руками, утихомиривая его. Еще раз.

 — Ох, — я говорю так тихо, что едва себя слышу.

 Я открываю рот, готовая задать следующий вопрос, когда замечаю Джо, идущего к нам с двумя мужчинами, руки которых заполнены тарелками с едой. Не могу сдержать смешок, и Твитч поворачивается, чтобы посмотреть в их сторону. Он улыбается и качает головой.

 К Джо подходит еще один официант, который пододвигает дополнительный стол под все наши тарелки. В тот момент, когда он их ставит, он подробно объясняет состав каждого блюда, и из какой части Италии оно родом. Нам принесли: стейк, пасту, ньокки6, суп, тарелку сырной нарезки, и тонко нарезанную прошутто7.

 Все это выглядело божественно.

 Подмигивая, Джо нас оставляет, чтобы мы поели, и я не жду Твитча, накидываясь на ньокки с розовым соусом. Я люблю ньокки. Я думаю, что ньокки серьезно недооценивают. А эти ньокки – легкие и воздушные, как маленькие облачка, которые тают во рту. Я полагаю, что мое мнение нужно озвучить:

 — Ньокки такие вкусные. Я думаю, это одно из самого недооцененного блюда. Люди должны знать, насколько вкусны ньокки.

 Твитч жует свою пасту, и дразнится:

 — Я думаю, тебе просто нравится говорить «ньокки».

 Я подтверждаю его догадку, с практически королевским поклоном, тихо говоря:

 — И это тоже.

 К моему восхищению, мы много болтаем, и я узнаю, что Твитч сбежал из дома, потом на четыре года попал в тюрьму для несовершеннолетних, до своего шестнадцатилетия. Мне хотелось бы возразить, что эта история неправдоподобна, но по опыту своей работы, подобное я вижу постоянно.

 — За что ты попал в тюрьму для несовершеннолетних? — спрашиваю я, жуя небольшой кусочек сыра.

 — Нападение с нанесением побоев.

 — Слишком много для ребенка за нападение.

 Тут он, вспоминая, добавляет:

 — Нападение на офицера полиции.

 Я сжимаю губы. Да. За это могут.

 Сворачивая кусочек прошутто, я вожусь с ним дольше, чем полагается:

 — А татуировки?

 Он пожимает плечами:

 — Первую я сделал в тюремной камере, когда мне было четырнадцать. Потом это вошло в привычку, — он поднимает брови на слове «привычка». — У нас не было нужных инструментов, чтобы хорошо все сделать. Мы использовали чернила от ручки и булавки. Как правило, все они были заражены, — он смеется: — Много первичных татуировок я покрыл новыми, но у меня все еще осталось несколько, которые для меня кое-что значат. Они важны. Я сохранил их, чтобы быть уверенным, что не забуду.

 Хотя мой разум хватает меня за плечи, и трясет, визжа: «Забыть, что? Спроси его! Пожалуйста, спроси!», я не спрашиваю. Кажется, это слишком много для сегодняшнего вечера. Поэтому улыбаясь, я позволяю разговору перейти в удобную тишину, пока мы едим.

 Заканчивая нашу трапезу, я облокачиваюсь назад на свой стул, а Твитч смеется. Я быстро впадаю в пищевую кому. Когда я замечаю Джо, приближающегося к нам еще с одной тарелкой, имитирую рыдания, и говорю ему, когда он подходит:

 — Больше не надо. Пожалуйста. Не надо. Если я съем чуть больше, я взорвусь. И тогда ты должен будешь отовсюду счищать все части Лекси, и я уверена, что это было бы нарушением правил техники безопасности. Не говоря уже о впустую потраченной восхитительной пище, которую я хотела бы сохранить в желудке.

 Поднимая свои апатичные глаза к обоим мужчинам, смотрящим на меня сквозь прищуренные глаза, я бормочу:

 — Это правда. И это было бы печально.

 Джо, вместе со счетом, ставит тарелку перед Твитчем, и я смотрю, как Твитч ест весь тирамису сам, наблюдая за мной. Он кладет несколько сотен долларов под тарелку, подходит ко мне, и помогает мне встать.

 Сплетая наши пальцы, он притягивает меня ближе к своему боку. Люди смотрят на нас, должно быть, думая, что мы вместе. И мне нравится эта мысль.

 Провожая меня до своего гладкого, спортивного черного “Мерседеса”, он помогает мне сесть в машину, затем садится сам. Внутри он чуть наклоняется, и копается в бардачке. Вытащив маленькую жестяную баночку, он открывает ее, а мои глаза расширяются от шока. Наклоняясь к нему, я шепчу:

 — Ты серьезно крутишь дуби8?

 Тело Твитча сотрясается от тихого смеха:

 — Они не называются дуби уже лет так десять. Но да, я это делаю.

 Внезапно, я чувствую себя, как черлидерша, зависающая с городским хулиганом. Он смотрит на меня, и слегка усмехается, когда заявляет:

 — Держу пари, что ты никогда раньше не курила.

 Я морщусь от раздражения из-за его поддразнивания:

 — Да. Я курила. Когда-то давно я была подростком.

 Он ухмыляется, протягивая мне незажженный косяк. Я долго смотрю на него, прежде чем качаю головой:

 — Я не могу. Мы на работе выборочно проходим тест на наркотики.

 Твитч ухмыляется сильнее:

 — Это всего один день будет в твоем организме. Вы сдаете слюну?

 Я киваю, и он наклоняется ко мне ближе:

 — Накурись со мной. Мне нравится видеть тебя раскрепощенной. Раскрепостись сегодня со мной.

 Я опускаю подбородок, и мое лицо горит. Я, должно быть, похожа на полную идиотку.

 Не позволяя мне подпортить его вечеринку, он зажигает сигарету и глубоко затягивается. В машине распространяется острый запах, и мой рот наполняется слюной.

 Я поворачиваюсь к нему, он задерживает дыхание, и вместе с ним и дым, и наблюдает за мной сквозь полуприкрытые глаза. Мой мозг шипит, а затем прекращает работать. Неспособная остановить себя, я наклоняюсь к нему. Он встречает меня на полпути. Так близко, что наши губы соприкасаются, а я закрываю глаза, и открываю губы. Он медленно выдыхает, а я вдыхаю, пробуя сладкий, насыщенный вкус дыма.

 Я удерживаю его так долго, что кажется, проходит вечность.

 Голова кружится, и я медленно моргаю.

 Наконец выдыхая, я поворачиваюсь к великолепному мужчине, смотрю на его слабо освещенное лицо, и спрашиваю:

 — Куда мы направляемся теперь?

 Не поворачиваясь ко мне, он заводит машину, и отвечает:

 — Сегодня у нас вечеринка.

 Подъехав по длинной подъездной дорожке к моему дому, я останавливаюсь, и замечаю, как Лекси рассматривает все автомобили, припаркованные в линию на подъездной аллее. Не так много времени прошло с тех пор, как последний раз мы устраивали вечеринку в доме. Хэппи сказал, что давно пора уже устроить вечеринку, и Линг его поддержала. Так что, вот мы здесь. Крутая вечеринка в моем доме.