— Пан командир, мой тоже где-то там, может, такой же голодный…

— Сын? — спросил Жвирко.

— Сын, Винценты, ему двадцать лет. Жил в Чарнухе у родных и был членом какой-то организации. А потом — в лес, — Заневский кулаком вытер глаза, так как слезы навернулись при воспоминании о сыне.

— В каком он отряде? — поинтересовался Жвирко.

— Не знаю, где-то вблизи Кольницы. Командир сосредоточенно смотрел на карту.

— Нам пора, отец. Спасибо. — Он протянул Заневскому руку.

— Заходите почаще. А это на дорогу, — хозяин протянул хлеб и кусок свиного сала.

Он отдавал последнее: в доме не оставалось почти ничего. Вышел проводить гостей и смотрел, как партизаны исчезали в темноте…

Это было в памятные дни июля 1944 года, дни, принесшие свободу Белостокской земле. В те дни на поляну в глубине леса Вротки прибывали из лесных убежищ вооруженные люди и строго по-военному становились в строй. Это были партизаны VII округа Армии Крайовой на Августовщине. Они прибыли сюда по приказу командования. Речь шла о принятии важного решения. Среди собравшихся был Бронислав Ясиньский (Комар), командир VII округа.

Слово взял капитан Земста, инспектор Белостокского округа АК.

— Земляки! Братья! Солдаты! С востока вместе с Советской Армией идет какое-то Войско Польское. Это коммунисты! Мы, верные присяге, будем бороться против коммунистов! Приказываю разойтись по домам, переждать грозный момент, а потом взяться за оружие и бороться до последнего. Кто против нас — тот враг!

Капитан Земста умолк. Долго стояла напряженная тишина. Слышен был только гул орудий с востока и лязг танков, двигавшихся по шоссе за лесом.

Вдруг Чеслав Граевский (Вирский) медленным, тяжелым шагом вышел на середину поляны, передвинул автомат на грудь и взволнованно заговорил:

— Братья! Враг у нас только один — фашизм. Вот враг, и с ним мы должны вести борьбу не на жизнь, а на смерть! Кто со мной — против фашистов?.. — повернулся, поднял руку и замер в ожидающей позе.

Из рядов стали выходить поодиночке с оружием. Бронислав Бондзюл, Винценты Заневский, Ян и Чеслав Шостаки, Станислав Дычевский, Александр Мёдушевский, Чеслав Белявский. Около Вирского встало человек двадцать.

Две молчаливые шеренги смотрели друг на друга. Казалось, что между ними вырастет пропасть, через которую еще в этот момент можно было перешагнуть. Это был поворотный момент в жизни этих людей.

Чеслав Граевский подал команду. Повернули налево и скрылись в кустах. Шли на восток…

Городок Липск на Августовщине кишел войсками. С востока непрерывно двигались танки и артиллерия. Проходили нескончаемым потоком колонны пехоты. Все стягивалось к фронту. Престарелые люди в грубой поношенной одежде, подростки и матери с детьми на руках — все со слезами на глазах подходили и целовали тех, кто пришел сюда.

Призывная комиссия расположилась в небольшом доме. Здесь регистрировали и зачисляли в ряды Войска Польского добровольцев и призывников по мобилизации. Их провожали матери, невесты, жены.

Капитан, возглавлявший призывную комиссию, от усталости валился с ног, а ожидающих было еще очень много. Вошел очередной доброволец и браво представился. Капитан взглянул уставшим взглядом на него и спросил:

— Имя и фамилия?

— Винценты Заневский, родился в Грушках в 1924 году, — выпалил тот.

— Медленней, медленней! — унял его капитан. — Место жительства?

— Чарнуха.

— Партизан?

— Так точно! Партизан Армии Крайовой из отряда Чеслава Граевского.

— Долго пробыл в отряде?

— Почти год.

— Почему хочешь вступить в ряды Войска Польского?

— Я бил фашистов, был партизаном. Хочу стать офицером… — Он покраснел до самых ушей.

Капитан с минуту смотрел на статного парнишку, потом что-то отметил в бумагах.

— Это значит, что я принят, пан капитан?

— Принят. Следующий!

— Пан капитан, рядовой Ян Шостак, прошу принять в Войско Польское. Как бывший партизан Армии Крайовой, хочу продолжать воевать с фашистами и дойти до Берлина! — отрапортовал Шостак.

— Спасибо, вольно! В армии служили?

— Так точно!

— Сколько вам лет?

— 44, пан капитан.

— Семья?

— Жена и семеро детей. У меня просьба, пан капитан. Сыну Чеславу 16 лет. Он был со мной в партизанском отряде. Можно и его записать в армию?

— Слишком молод.

— Пан капитан…

— Достаточно! Хозяйство у вас есть?

— Нет. До войны был лесником, охранял озеро Сайно. Трудно было. А земли не имел.

— Приняты. Следующий…

Миновала полночь, мороз усиливался. Шел снег. Был январь 45-го.

Ян Шостак стоял на наблюдательном посту и всматривался в заснеженный берег Вислы. За рекой вырисовывались руины города, где еще был враг. Шостак напрягал зрение, но темнота мешала что-либо рассмотреть, Вот он заметил саперов в белых маскировочных халатах. Они разминировали предполье, по которому через несколько часов должно начаться наступление. Из землянок доносились голоса. Никто перед атакой не спал.

Сменили Яна через час. Он снова проверил оружие, положил еще несколько гранат в сумку.

Загрохотала артиллерия. На другой стороне реки разгорелось настоящее пекло. Пехотинцы ожидали команды, прижавшись к земле. По приказу все с криком «ура» лавиной ринулись по льду Вислы. Прижатые пулеметными очередями врага, прятались за мостовые быки. Но цель становилась все ближе…

Шостак с двумя солдатами продвигался в направлении пулеметного гнезда. Были уже близко, и тут один из солдат, вскочивший, чтобы броситься к окопу, был сражен пулей и упал. Теперь их осталось двое. Все отчетливее видели они тех, кто преграждал им путь к Варшаве. Измерили взглядом расстояние и, разгоряченные сражением, возбужденные, опьяненные наступлением, ринулись к противоположному берегу, бросая гранаты.

Шостак подскочил к вражескому пулеметному гнезду один. Когда он перепрыгивал через окопы противника и тела убитых немцев, увидел, что слева и справа лавиной наступает в сторону города пехота его полка. Он присоединился к группе, которая атаковала укрепленный дом, и тут был сражен пулеметной очередью. Упал на снег. Он пришел в сознание, когда санитары подняли его на носилки.

— Шостак, Варшава свободна! Наши пошли вперед! Не умирай! — крикнул ему в ухо санитар.

Танковые части советских войск, словно клещами, рвали гитлеровскую оборону. Наступление шло в направлении Одера, Балтики через Восточную Пруссию. Редко доходившие на Августовщину газеты приносили радостные сообщения: «Познань освобождена», «Быдгощ освобожден», «Силезия освобождена», «Войско Польское штурмует Померанский вал»…

Зигмунт Василевский (Мартин), командир террористской банды на Августовщине, просмотрел газету, показанную ему хозяином дома, у которого они квартировали, смял ее с ожесточением и бросил в печь. Вошел Мечислав Суровецкий (Сабля), который, по мнению Мартина, всегда приносил более интересные известия, чем газеты. Много дней он находился в разведке по району.

Летом 1940 года Мечислав Суровецкий добровольно явился в шпионский центр гитлеровской военной разведки, который находился в Сувалках. Начальник этого центра полковник Петро Дьяченко и зондерфюрер Шпитценпфайль (Фогель) сразу же приняли предложение Суровецкого, и они быстро сторговались. Суровецкий стал агентом абвера, получил псевдоним Сабля и регистрационный номер А-34. В 1940–1941 годах он выполнял много шпионско-диверсионных заданий гитлеровцев в Белостокском воеводстве. Дьяченко и Фогель высоко ценили работу Суровецкого. В мае 1941 года он был направлен в школу разведки и диверсии абвера, которая находилась в местности Гроссмюль под Кенигсбергом.

Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз вынудило прервать «обучение». Из шпионской школы абвер перебросил Суровецкого в Витебск в целях проведения там диверсионной деятельности. После выполнения задания Суровецкий возвратился на Августовщину, где действовало польское подполье. Агент гитлеровской разведки предал своих хозяев — немцев. Он изменил политическую «ориентацию» и вступил в отряд Армии Крайовой. Тогда никому не было дела до того, чем раньше занимался Мечислав Суровецкий.