— Так точно, товарищ командир!
— Тогда за дело…
* * *
На этот раз диверсионная группа партизанского отряда имени Кутузова выбрала место расположения среди болот Беловежской пущи, недалеко от Семёнувки. Здесь стоял сооруженный из веток шалаш. Сюда приходили с донесениями партизаны-разведчики из далеких рейдов.
— Товарищ командир, задание выполнено. Принесли шесть артиллерийских снарядов и три тротиловые шашки, — доложил Петр.
— Товарищ командир, наши товарищи из железнодорожного узла в Хайнувке передали график движения воинских эшелонов и пассажирских поездов на линии Хайнувка — Семёнувка — Волковыск. — Василий передал командиру свернутый в трубочку лист бумаги.
— Товарищ командир, на интересующем нас участке движения усилена охрана. Патрульную службу несут армейские подразделения. Даже тесно от постов. Подходы очень трудные, — доложил Николай.
— Они боятся приближающегося Первого мая, — пробурчал командир. — Учитывают опыт прошлых лет. Но ничего, мы свои первомайские обещания все равно выполним. Приготовить две мины…
* * *
Часть дозорных еще не возвратилась из разведки. Те, кто находились в лагере, приводили в порядок снаряжение, оружие. Брились, чистили одежду, пришивали к шапкам красные ленточки, которые неизменно украшали головные уборы партизан. Невдалеке, под сосной, лежали обвязанные проволокой две самодельные мины, похожие на увесистые «колбасины». Они были начинены тротилом, извлеченным из артиллерийских снарядов, а взрывателями служили прикрепленные к ним гранаты. На грубой обшивке мин кто-то большими буквами написал углем: «Да здравствует Первое мая! Смерть фашистам!»
Шел последний день апреля 1944 года. Вечер был холодный, мглистый. Время шло, а командир, которого все с нетерпением ожидали, не возвращался из разведки. Партизаны разожгли костер и расселись вокруг него — русские, поляки, белорусы — товарищи по оружию.
Командир вернулся лишь в полночь, уставший. Он сел на пень, но, видя праздничное настроение в лагере, усмехнулся и объявил о собрании. Его окружили партизаны.
— Я изучил обстановку на месте. Поезд оставим другим, это уже решено…
Партизаны посмотрели на него вопросительно.
— Есть лакомый кусочек… Вечером в Наревку прибыла военная автоколонна. Там у них ночевка. Утром поедут дальше. Их маршрут проходит по нашему району.
— А что везут? — спросил Василий.
— Не проверял. Машины охраняет полевая жандармерия. Похоже, едет ягдкоманда. В конце концов, разве это важно?
* * *
Неторопливый лесной ручеек пересекал дорогу. Через него был проложен деревянный мостик. Партизаны залегли цепью в густом лесном кустарнике, отсюда хорошо просматривался мостик и ровный участок дороги, убегающей в лес.
Лейтенант Макар, командир группы, командовал левым флангом. Василий — правым. К флангам, прикрывая их мхом и хвоей, партизаны вели два провода, прикрепленные к взрывателям. Место засады было хорошо замаскировано, и с дороги никто не смог бы обнаружить притаившихся партизан.
Все теперь в напряжении ждали. Их беспокоило то же, что и командира: не изменит ли колонна маршрут и удастся ли атаковать ее внезапно? Ночью они слышали доносившиеся откуда-то издалека взрывы — все знали, что это партизанские отряды выполняли свои первомайские обязательства.
Уже совсем рассвело. Партизаны окоченевшими пальцами ежеминутно стирали иней с прицелов автоматов.
Нет, теперь это уже не обман. Издалека явственно донеслась стрельба и шум моторов.
— Внимание! — пронеслось шепотом по цепи.
— Почему стреляют? — тихо спросил Петр, обращаясь к командиру.
— Может, для придания себе смелости? Они часто так делают, когда проезжают по лесу.
Рев моторов, усиливаемый лесным эхом, нарастал. Командир обернул шнур вокруг ладони и шепнул лежавшему рядом Петру:
— Лишь бы у Василия не сдали нервы и он не начал бы первым…
Он не успел договорить, как на дороге появился первый грузовик. Через одинаковые интервалы вслед за ним двигались остальные одиннадцать машин.
Партизаны плотнее прижались к земле. Командир неотрывно следил за первым грузовиком. Сидевшие в машине солдаты были в боевой готовности и смотрели на молчаливый лес.
Первая машина въехала на мостик. Макар дернул шнур. Три долгие секунды… Вдруг столб желто-черного дыма заслонил машину и мостик, и по лесу разнесся мощный гул взрыва. Обломки дерева, разбитая машина, разбросанные трупы фашистов, пылающий бензин…
В ту же секунду по моторам и брезентовым навесам машин, сгрудившихся на дороге, забарабанили очереди партизанских автоматов. То здесь, то там рвались бензобаки или ящики с боеприпасами. Крики раненых и бессвязные отрывки немецких команд смешались с грохотом стрельбы.
— Почему, черт бы его подрал, Василий не взрывает! — крикнул со злостью Макар, выдергивая чеку из гранаты.
В эту секунду рванул второй мощный взрыв в двухстах метрах от моста в тылу колонны — это Василий взорвал свою мину. Взрыв заблокировал отход немецкой колонне. Несмотря на неожиданность нападения и большие потери, противник имел, однако, еще превосходство в людях и в вооружении. Партизаны это понимали. И вот последние очереди партизанских автоматов, взрывы гранат и обратный бросок в чащу. Потерь не было. Операция продолжалась несколько минут. Немцы атаковали уже опустевшее место засады. Нет, нет, оно не было пустым. Там, на сосне, развевался флаг с надписью: «Да здравствует Первое мая! Смерть немецким фашистам!»
Дух с красного болота
Землянка была небольшая. Керосиновая лампа бросала тусклый, мерцающий свет. На бревнах, которыми были выложены стены и потолок этого убежища, блестели кое-где капли смолы и инея. На стене висели автоматы, ручной пулемет, бинокли и несколько связок гранат. В углу стоял самодельный столик, на нем — рация, какие-то приборы и бумаги. Нары, устланные ветками и мхом, служили одновременно скамейкой. Рядом с ними стояла небольшая печка. Когда в ней горел огонь, убежище наполнялось приятным теплом.
Над землянкой раскинулся старый, мрачный, уходящий вершинами в небо бор. Густые заросли делали его труднопроходимым. Лесную чащу окружали топи и болота. Среди непроходимых топей лениво несли свои воды Бебжа, Ленг и другие реки, тут же проходил Августовский канал. Ландшафт здесь был равнинный, однообразный. В эти топи и лесные чащи редко кто забредал. Населенные пункты были расположены далеко, и лишь немногие знали здесь проходы.
В землянке жили четверо. Рослый брюнет лет тридцати, с резкими чертами лица и орлиным носом, был командиром. Звали его Леон. Самым молодым был Яшка, паренек с взъерошенной белокурой шевелюрой, круглым лицом и добродушными глазами. Он обслуживал рацию. Был еще невысокого роста, молчаливый и худощавый шатен по имени Василий. И наконец, последний, самый старший по возрасту, среднего роста, с темно-русыми волосами, продолговатым, смуглым лицом, с усиками, с острым, пронизывающим взглядом, с движениями, которые так отличали его от других людей. У него была кличка Кубер.
В этот день жильцы землянки решили не ходить, как обычно, на разведку. Полная опасности работа и трудности лесной жизни сблизили их. Однако, несмотря на близкие отношения между ними, Леон, Василий и Яшка — трое пришельцев издалека — почти ничего не знали о четвертом, Кубере. Знали только, что он коммунист, человек надежный, проверенный, отчаянно смелый — и все. Иногда они пытались вызвать его на откровенность, расспрашивая о его приключениях, но он каждый раз отделывался улыбкой и обещал рассказать в следующий раз.
— О чем ты думаешь, Кубер? — спросил вдруг Леон. Тот взглянул на товарищей и улыбнулся.
— Да так, ни о чем… — ответил он неохотно.
— Вылазки не будет. А ты нам обещал, как только выпадет свободное время, рассказать о себе и своих приключениях, — сказал Леон, глядя ему пристально в глаза.
— Подай кисет! — обратился Кубер к Леону, а потом медленно проговорил: — То, что я расскажу о себе, о событиях и людях, связанных со мной, не будет чем-то особенным или необычным. Меня зовут не Кубер. Так меня прозвали Сильвестр и Борис. Моя фамилия Куберский, Вацлав Куберский из Тайно-Подъезёрного. Это недалеко отсюда. Мне 45 лет. В Тайно-Подъезёрном я провел свои детские годы. Наступил 1914 год. Началась война. Фронт переместился вначале в Восточную Пруссию, затем немцы вторглись в глубь России. Мне исполнилось 18 лет, и вот тогда-то все и началось…