Раскатистый смех.

— Спрут! Спрут! Он всё-таки не бросил своей добычи.

— Отойдите! — кричит капитан со своего мостика.

Но матросы не очень торопятся отойти — очень уж интересный морской зверь попался! Да и что за опасность. Обовьёт щупальцем — это тебе не в океане, быстренько ножом полоснул — и готово.

Шар со спрутом, который в него вцепился, спускается на палубу. Спрут угрожающе шевелит щупальцами.

— У, гадюка! — Матрос бьёт по щупальцам шваброй, которой мыл палубу. Спрут подбирает щупальце, как хобот, но выпускает другое. Сколько же их у него? Восемь!

— Вот бы такого паука приспособить поднимать со дна моря то, что нам нужно!

— Полюбуйтесь, — говорит один матрос, — Скотт следит за нами в бинокль.

— Пусть следит, — спокойно отвечает капитан. — Спустите вниз «кишку», надо поднять шлюпку…

— И бочонок! — взволнованно кричит Миша. В это мгновение он забывает, что лежит в постели в Москве. Он чувствует себя полноправным участником экспедиции.

— Поднимем и бочонок, — успокоил его капитан.

Матросы тешились со спрутом, но Гинзбургу хотелось скорее осмотреть телеоко, — не повреждено ли оно.

— Обрубите спруту щупальца, — сказал Миша.

Повар, прибежавший с камбуза, вынул длинный острый нож и начал быстро отсекать длиннущие ноги-щупальца. Сверху они были гладенькие, внизу — беловатые, по краям — присоски.

Отрезанные щупальца долго извивались на палубе, истекая кровью.

— Как змеи, — сказал матрос и наступил ногой на отрезанное щупальце. Оно закрутилось и обвило ему ногу.

— Фу, сатана! — выругался матрос, отрывая щупальце. А спрут подыхал от потери крови. По его мягкому телу пробегали судороги.

— Пора опускать телеоко, — сказал Гинзбург. — Сколько времени потеряно зря!

— Скотт всю ночь плавал вокруг, — сказал, зевая, матрос, который сменился после ночной вахты. — Теперь к нам ближе подплыл, вынул очки, усмехается.

Протчев внимательно осматривал концы троса.

— Ты думаешь, это акула перекусила? — спросил он Гинзбурга.

— А кто же?

— А ты когда-нибудь видел зубы акулы?

— Ни разу, — признался Гинзбург.

— Я бы на твоём месте то же ответил. Зубы у акулы, как пилы. Один слой зубов на другом. Когда стираются одни зубы, подрастают другие. Красивые. Филигранная работа. Словно китайский резчик на кости вырезал. Но суть не в красоте, а в том, что зубы акулы оставили бы зубчатые следы. Да и вряд ли акула перекусила бы стальной трос, хотя он и тонкий. На изоляционном слое проводов зубы акулы оставили бы отчётливые рубчики. Я как-нибудь покажу тебе своё плечо, на нём зубы акулы оставили след. Я уж не ошибусь.

— Что же ты думаешь?

— Я думаю, — ответил Протчев, — что акула здесь ни при чём. Трос и провода перерезаны рукой человека — ножом или ножницами, какими режут проволочные заграждения. Это дело рук японца с «Урании», вернее — Скотта.

— Но «Урания» не подходила ночью близко к нашему траулеру.

— А вот мы выясним, — Протчев позвал матроса, стоявшего на вахте в первую половину ночи.

Матрос сказал, что около полуночи «Урания» подошла близко к нашему траулеру.

— Но так как они на «Урании» делали своё дело — спускали драги и лоты, то я и не беспокоился, — говорил матрос. — Ведь и днём «Урания» часто близко подходила к нашим пароходам.

— Скотт дал команду спускать лоты, драги только для того, чтобы отвлечь внимание, — заметил Протчев. — Нам надо быть осторожнее и не подпускать близко к себе «Уранию». А впрочем… — и Протчев усмехнулся. — Может быть, и подпустим… — многозначительно добавил он.

Вбежал радист и сообщил новость: на теплоходе этой ночью тоже оборвалось телеоко. Его ищут.

— За одну ночь две аварии! — воскликнул Протчев.

— Да, это проворный японец, — добавил он почти с увлечением профессионала, умеющего ценить работу другого.

— Вот вредители проклятые! — возмутился один из матросов.

— Ну что же, будем вылавливать шлюпку и бочонок? — спросил Гинзбург.

— Будем, — ответил Барковский, — но станем другим бортом.

— Чтобы «скотты» не напортили, — добавил молодой матрос.

Скотт заметил манёвр и тотчас приказал обойти траулер. Но «Урании» для этого надо было сделать полукруг, и прежде чем Скотт занял новый наблюдательный пост, шлюпка, поднятая со дна моря, уже лежала на палубе.

Она была покрыта илом и ракушками. Одна уключина уцелела, но была изъедена коррозией. Через среднюю банку был протянут завязанный узлом ремень, под ним лежало несколько тазобедренных костей.

— Вот что осталось от человека, — толковали матросы. — Наверное, привязал себя, чтобы не смыло волной, да так привязанный и пошёл на дно. Рыбы сделали своё дело — обгрызли мясо. Остались одни косточки.

Два матроса ножами осторожно соскребли налипший слой с носа и боков шлюпки. Чётко выступила надпись: «Левиафан».

— Мы не ошиблись. Эта шлюпка с «Левиафана». Как известно, он затонул так быстро, что все спущенные шлюпки захлестнуло волной. Следовательно, и сам «Левиафан» должен быть поблизости.

— А почему затонул «Левиафан»? — спросил Гинзбург.

— Это так и осталось невыясненным, — ответил Маковский. — Одна из неразгаданных тайн океана. Ну, теперь что же, поднять кожаную сумочку с груди скелета?

— В кисете табак, наверное, — пошутил матрос.

С «кисетом» пришлось повозиться.

Телеоко довольно быстро разыскало скелет — он лежал на открытом месте, и его было хорошо видно при рассеянном солнечном свете.

Пальцы «паука» были не очень приспособлены для такой мелкой работы. Они сжимались и разжимались несколько раз и никак не могли схватить кожаную сумочку… Она проходила сквозь «пальцы». Гинзбург пробовал поднять всю грудную клетку, но едва железные «пальцы» стиснули скелет, кости рассыпались и упали на дно. Наконец Гинзбургу удалось зацепить ногтем железного пальца за ремешок. Мотя приказал поднимать «паука». Но он допустил ошибку: ему надо было следить за подъёмом с помощью телеока, он же считал, что ремешок прочно зацеплен пальцем. Увы, то ли ремешок перегнил в воде, то ли «паук» раскачался во время подъёма и ремешок при этом выпал. Так или иначе, «паук» явился без добычи. Найти место, куда упала сумочка, было почти невозможно. Гинзбург не мог простить себе этой ошибки. Он готов был искать весь день. Однако несколько часов поисков «кисета» не дали результатов. Возможно, он упал в одну из узких расщелин.

— Придётся прекратить поиски, — сказал Маковский. — Да, возможно, и находка того не стоит. В самом деле, что могло быть в этой сумочке? Всего вероятнее несколько золотых монет или бумажные деньги. А если были бумаги и документы, то они, конечно, давно испорчены водой и, считай, погибли, хотя бы они и имели какое-то значение для нас.

— А бочонок… — хотел крикнуть Миша, но Маковский опередил его желание.

— Поднимем хотя бы бочонок, — сказал он.

— Мой подводный глаз нашёл его, — проговорил Гинзбург. — Подводите «паука» левее.

«Паук», расставив лапы, медленно приближался к своей добыче.

Дирижабль «Ц-6», высадив Карпиловского и взяв на борт Азореса, полетел в северо-западном направлении. Азоресу это было не с руки. Корреспондент уже выработал план поисков. На «Урании» был флаг Аргентинской республики. О том, что «Урания» аргентинский пароход, говорил и Кар. Скотт наверняка отплыл от берегов Аргентины. Значит, Азоресу надо было начать поиски с Буэнос-Айреса, тем более, что этот город он уже знал и там живёт Кар, который также может оказаться полезным.

Но «Ц-6» летел на Нью-Йорк, и Азоресу ничего не оставалось, как высадиться в этом городе и оттуда лететь самолётом в Аргентину. Появление советского цельнометаллического дирижабля вызвало сенсацию, и это дало Азоресу материал для корреспонденции.

В Нью-Йорке Азорес не терял времени зря. Прежде всего он написал очерк об этом капиталистическом Вавилоне: что произошло с городом за два года, в течение которых Азорес не был здесь.