— Потом, потом, — суетились мы вокруг него.

— Потом и полезу, — решил Витька. — Тоже дурака нашли — за бесплатно тонуть!

Мы растерянно посмотрели на Гришку.

— Витька, смотри, на том берегу лошадь без хвоста! — неожиданно воскликнул он, подмигивая Федьке.

Витька, разинув рот, уставился на лошадь, а Федька, не теряя времени, дал ему хорошего «солдатского хлеба». Витька с воплем полетел в воду.

— Тону! — заорал за него Гришка, и мы бросились спасать утопающего.

На этот раз на берегу собралась порядочная толпа. Вероломный Витька, хныча, тут же выдал нас с головой.

Наутро Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян, получив все, что им причиталось, были развезены на все четыре стороны.

Мушкетерами я заболел внезапно. Они обрушились на меня, как смерч, и завертели в вихре сказочно прекрасных приключений. Я был потрясен, раздавлен, смят, вопил от восторга и от ярости, любил, ненавидел и страдал вместе с героями этой необыкновенной книги. За одну неделю я получил столько двоек, сколько не получал за все предыдущие годы учебы. Мог ли я корпеть над уроками, когда бредил наяву? Я не хотел замечать, что д'Артаньян — эгоистичен, Арамис — дамский угодник, Атос — жесток, а Портос не очень умен. У тех, кого любишь слепо и беззаветно, нет недостатков. Все, что предпринимали мушкетеры, казалось верхом геройства, ума и добродетели. Да что говорить! Даже сейчас, когда прочитана уйма классиков, я могу забыться за «Тремя мушкетерами».

Они заразили мальчишек, как скарлатина. Не прошло и месяца, как наш класс стихийно разбился на четверки. Из них выдержала испытание на прочность лишь одна: Федька, Гришка, Ленька и я. Мы поклялись в вечной дружбе, а Федька, бесстрашный Федька, выколол на руке повыше локтя: «Один за всех, все за одного». В школе по этому поводу было много шуму, и мы очень гордились нашим железным Портосом.

Именно к этому периоду относится моя первая любовь. Это была романтическая и возвышенная любовь, с первого взгляда и на всю жизнь — так решил совет мушкетеров. Мы бросали жребий, и мне выпала Надя. Не могу сказать, чтобы я был сильно обрадован: мне больше нравилась Галя, но по долгу чести в нее влюблялся Ленька. Меня утешала ярость Федьки, которому досталась Нина, заносчивая и вздорная девчонка с острым носом. Федька заявил, что, если она будет кривляться, он залепит ей в ухо, но мы его пристыдили, поскольку такая грубость недостойна королевского мушкетера.

Начал я с того, что при появлении Нади принимал задумчивый вид, вздыхал и бросал на нее томные взгляды — обычный арсенал начинающего волокиты. Надя со свойственной женщине интуицией быстро осознала преимущества своего положения и потребовала вещественных доказательств. Я дал клятву, но это ее не устроило. Пришлось купить Наде мороженое, которое она, разрывая мое сердце, съела на моих глазах, после чего милостиво разрешила проводить ее до дому.

Чем дальше в лес — тем больше дров. Я таскал Надин портфель, решал за нее задачи по арифметике и вечерами торчал под ее окнами, в то время как ее подруги хихикали из-за шторы. Так я уже тогда познал, что любовь и страдание сопровождают друг друга. В будущем я понял, что в этом и заключается вся прелесть любви, которую именно страдание делает глубокой и прекрасной. Но в то время я не утруждал себя столь умными мыслями и, набравшись мужества, сообщил Наде, что мы расходимся характерами. Я понимал, что нарушаю клятву в верности до гробовой доски и что это недостойно Атоса, но ничего не мог с собой поделать. Надя ужасно обиделась и потребовала купить ей за это миндальное пирожное. Я навел жесткую экономию в своем хозяйстве, наскреб несколько ливров, и мы расстались, весьма довольные друг другом.

К этому времени Ленька позорно удрал от Гали, которая изводила Арамиса упреками за то, что у него большие уши. Что же касается Портоса, то он уже давно остался без возлюбленной. Его лирическая история продолжалась ровно одну минуту — рекорд, который еще никем не побит. Сразу же после совета мушкетеров Федька сообщил Нине о своей внезапно вспыхнувшей любви. Нина приняла это как должное и тут же потребовала, чтобы Федька отныне вытирал за нее доску. Федька обозлился и заявил Нине, что она гремучая змея. Нина побежала к Елене Георгиевне жаловаться, и Федькина любовь, не выдержав сурового испытания, перешла в ярую ненависть — простая и доходчивая иллюстрация знаменитого афоризма: «От любви до ненависти один шаг». Я не раз потом задумывался над этим афоризмом и решил, что любовь — самое хрупкое и нелогичное из человеческих чувств, если одного шага достаточно, чтобы оно превратилось в свою противоположность. Да, нелогичное — ставлю голову на отсечение, что это так. Потому что как бы вы ни пыжились и ни лезли вон из кожи, вам не удастся сколько-нибудь толково объяснить, почему вы превращаетесь в идиота при виде именно этого существа, а не другого. То ли дело — ненависть. Она насквозь логична и естественна, потому что ее можно доказать с математической логикой. Для ненависти всегда есть причина, которую можно изложить, не вызывая подозрения в том, что вы сошли с ума.

Гришке выпал трудный жребий. Клава была на два года старше, на голову длиннее д'Артаньяна и вдвое его тяжелее. Когда Гришка объяснился даме своего сердца, Клава так удивилась, что взяла его за шиворот и трахнула о классную дверь, после чего доблестный д'Артаньян с неделю ходил украшенный лиловым фонарем. Но — женское сердце! — сердобольная Клава, которая едва ли не вывела из строя красу и гордость королевских дуэлянтов, воспылала к Гришке трогательной любовью. Она называла его «бедненький», приносила ему в школу коржики с маком и даже провожала домой, не обращая внимания на шпильки подруг и умоляющие просьбы Гришки оставить его в покое. Гришкина мама, тихая и одинокая женщина, привыкла к Клаве, поручала ей разогревать сыну обед и следить, чтобы у Гришки были чистые ногти.

На очередном совете мы решили до конца жизни не влюбляться и предоставить Гришку его участи. В утешение мы позволили ему называть Клаву «госпожа Бонасье», хотя большая и бесхитростная Клава меньше всего на свете напоминала таинственную и прелестную Констанцию.

Однако сердцу не прикажешь. Я все-таки нарушил решение совета мушкетеров и влюбился, причем по самые уши. Она была несколько старше меня — кажется, лет на двадцать, но ведь сам Бальзак считал, что для молодого человека тридцатилетняя женщина полна неизъяснимой прелести, а я как раз и был десятилетним молодым человеком, недостаток возраста которого с лихвой перекрывался избытком воображения.

Вера Васильевна, учительница географии, действительно была очень хороша собой. В ее присутствии старшеклассники глупели на глазах, и даже Аким Иванович, директор школы, молодецки расправлял плечи, крякал и втягивал в себя легендарный живот. Когда она проходила по улице, встречные мужчины нажимали на все тормоза и ошалело поедали глазами этот каприз природы, причудливо образовавшей из своих кирпичиков-атомов черноглазую красавицу с томным лицом Юдифи Джорджоне и походкой принцессы Вероники. Женщины города с присущей всем женщинам доброжелательностью распускали про Веру Васильевну разные слухи, но у неблагодарных мужчин, которые ценят добродетель своих жен и презирают ее у других, эти слухи лишь распаляли воображение. Однако — это стало известно всему городу — один наиболее упорный соискатель благосклонности Веры Васильевны имел с ее мужем-инженером короткий, но чрезвычайно тяжелый разговор, после которого влюбленный спустился с лестницы значительно быстрее, чем позволяли физические возможности человека. И постепенно все привыкли к тому, что любоваться Верой Васильевной издали доступнее, а главное — безопаснее.

Для того чтобы обратить на себя внимание своего кумира, я ударился в географию. В какой-нибудь месяц я стал непобедимым игроком в города и мог с закрытыми глазами указать на карте любую страну. Вместе с Ливингстоном я обошел Африку, блуждал с Арсеньевым по Уссурийской тайге, голодал с Магелланом, открывал терра инкогнито с Колумбом и мерз как собака с капитаном Скоттом. Слепец! На уроках географии я непрерывно поднимал руку, блистая эрудицией, а когда Вера Васильевна рассказывала новую тему, залезал вперед, вставлял дополнительные подробности и в конце концов добился своего: учительница меня возненавидела и во всеуслышанье заявила, что я самый противный выскочка из всех, кого ей доводилось учить.