— А привезли? — спрашивал красноносый писец попа.

— Как же! Привезли, привезли!

— О! — удивлялся писец. — А по вкусу ли великому государю?

— Дурень! — оскалил зубы поп. — Чай, я не государь, и не моего ума сие понимание.

— Ладные? — приставал писец.

— Самые что ни на есть доподлинные лесные тунгусы! — торопливо бросил поп и побежал.

Писец покачал головой и тоже побежал.

Данилка вертелся у воеводского дома. Слышал он, что привезли эвенков из самых что ни на есть дремучих лесов.

Вдруг Данилка увидел Артамошку. Тот несся по двору.

— Артамошка! — крикнул Данилка.

Но Артамошка замахал руками: «Не до тебя, бегу по делам!» — и скрылся в поварне. Вылетел из поварни и, бегом перебежав двор, скрылся в мыльне, из мыльни опять побежал в воеводскую избу.

Артамошка подрос, раздался в плечах. Данилке обидно: он старше Артамошки на год и ростом Артамошка был ему только до плеча, а сейчас Артамошка выше его, да и по силе куда сильнее. Несколько раз встречал и провожал Данилка глазами Артамошку, но каждый раз вспотевший, озабоченный Артамошка отмахивался от друга. Лишь после обеда подошел он к Данилке, утирая шапкой со лба капли пота:

— Заждался?

Данилка нетерпеливо суетился:

— Покажешь?

— Покажу, — ответил Артамошка, зная, о чем спрашивал Данилка.

— Боязно? — крутился Данилка и заглядывал в глаза Артамошке.

— Мне не боязно.

Данилка позавидовал, а все же спросил:

— А ты их видел?

— Как вели, то видел.

— Почитай, страшнее аманатов?

— Страшнее!

— Одноглазы?

— Нет, — ответил Артамошка, — глаза два. С лица все желты, и у мужиков и у бабы косы, и баба в штанах и мужик в штанах из шкур волчьих да медвежьих. Парнишку с ними поймали, и тот в шкурах медвежьих, и тот с косичкой и так же по-ихнему лопочет.

— Ой-ёй-ёй!.. — удивился Данилка.

— Пошли! — торопил Артамошка.

Мальчишки, пригибаясь и оглядываясь по сторонам, шли по грязным закоулкам.

Вот и изба караульная — прошли. Вот и вторая изба, для пленников, тоже прошли.

— Куда? — удивился Данилка.

— В избы их не взяли, — объяснил Артамошка, — тепла они не терпят. Живут в углу двора под караулом.

— И в дождь сидят?

— Сидят. Караульный казак дерюгой накрывается, а они так сидят.

— Дрожат?

— Нет… Страсть подарков сколь навезли казаки нашему воеводе.

— Много? — удивился Данилка.

— Шкур лис, белок, медведей, волков — целая гора! — хвастал Артамошка. — А самому правителю подарил атаман Терешкин лук со стрелами. Вот это лук! Все диву дивятся. Огонь, а не лук, десять пищалей заменит! Атаман сказывал, что стрела из этого лука пять деревов зараз прошибает.

Данилка так и застыл от удивления. Артамошка ткнул его в бок:

— Ложись!

Они легли и приникли к щелке в заборе. На земле, прижавшись друг к другу, сидели на корточках пленники. Саранчо уставил потухшие глаза в землю, ветер трепал его серые космы, скуластое лицо отливало синевой. Талачи дремала, свесив голову на грудь, крепко сжимая в руках маленького Учана. Чалык смотрел в небо, встречал и провожал набегающие облака. Косичка смешно торчала на его взлохмаченной голове. Он совал в рот былинку, кусал ее и сплевывал.

Данилка был недоволен:

— Такие же аманаты, как и те: лицом желты, с косичками, только в шкуры обрядились.

Щелка была очень узкая. Друзья решили зайти с другой стороны. Услышав шорох, Чалык оглянулся, блеснул глазами.

— Вот черти! — сказал Артамошка. — Скорчились, притихли, как умерли, а вот подойди к ним, то ногу или руку живо отхватят напрочь!

Данилка и Артамошка перелезли через старые бревна, обошли караульную избу, упали на животы, тихонько поползли. Теперь пленники были близко, их хорошо видно. И когда караульный казак выбил из кремня искру, закурил трубку и, лениво раскачиваясь, пошагал в противоположный угол дворика, Данилка вполголоса крикнул пленникам:

— Эй ты, мужичок с бабьей косой! Это хошь? — и показал кулак.

Чалык взглянул, опустил глаза, печальный и приниженный.

Данилка не унимался:

— Эй вы, кукарлы-мукарлы!

Артамошка и Данилка засмеялись. Чалык посмотрел на них в упор.

— Ага, — обрадовался Данилка, — видно, я на их речах молвил, понимать начинают!

И опять пробормотал:

— Эй ты, кукарлы-мукарлы!

— Погодь, — перебил его Артамошка, — он у меня заговорит.

Артамошка схватил сухой комок глины, пустил его в Чалыка.

Друзья закатились приглушенным смехом, но тут же умолкли. Комок глины попал Чалыку в лицо, разлетелся пылью, оставив на щеке багрово-грязное пятно. Чалык слегка вздрогнул, но спокойно поднял голову, печальные глаза его встретились с озорными, смеющимися глазами Артамошки. Артамошка съежился, отвел глаза. Чалык не сводил глаз с обидчика.

«Крепкий, другой бы взвыл», — подумал Артамошка. Взглянув искоса, будто украдкой, на Чалыка, Артамошка вздохнул — ему показалось, что мальчик низко склонился к земле и плачет. Данилка горячился:

— Дай-ка я, у меня, небось, запляшет! — Он схватил огромный комок отвердевшей, как камень, глины и замахнулся.

Артамошка рывком остановил руку Данилки:

— Не трожь!

— О, испужался! Трус! Трус!

Артамошка выбил комок из рук Данилки. Комок упал к ногам. Узкие щелки глаз Чалыка расширились, брови вздрогнули, и светлые бисеринки посыпались одна за другой, оставляя на измученном, грязном лице его светлую дорожку.

Птицей встрепенулось сердце Артамошки. Дергая за рукав опешившего Данилку, Артамошка торопливо шептал:

— Не надо, Данилка, пошли, пошли… Смотри, караульный схватит!

— Да-да! — загромыхал чей-то раскатистый бас чуть не над самым ухом Артамошки.

Данилка и Артамошка едва успели отскочить в сторону и припали к земле. К пленникам, опираясь на посох, важно шагал сам правитель городка. Рядом с ним шли две женщины, письменный голова и воеводский поп.

Молоденькая женщина, с острой, как у мышки, мордочкой, густо нарумяненной и набеленной, в шелковом кафтане, расшитом золотой парчой, в мягких сафьяновых, татарской работы сапожках, высокая и стройная, шла рядом с правителем. Она весело смеялась. А рядом тащилась, кряхтя и охая, старуха. Она строго поглядывала на молодую женщину:

— Не гоже молодке на зверье лютое засматривать, не гоже! Куда сладше сидеть в светлой горенке…

Молодая, капризно вздернув плечиком, ответила:

— И нисколь не страшусь! Нисколь!

Подошли к пленникам. Никто из них не поднял головы, никто не пошелохнулся. Правитель ткнул посохом Саранчо в грудь:

— А ну, покажись молодке, пусть подивится! Покажись!

— Страшенное обличье, не богово творение… — забормотал поп и, отвернувшись, украдкой закрестился.

— Государю подарочек. Вот-то удивится! — рассмеялся правитель.

Письменный голова слегка склонил голову. Молодая женщина быстро повернулась на каблучке и носком своего сафьянового сапога ткнула Учана:

— Ребеночек? Пусть покажет!

Пленница судорожно сжала руки и, дрожа, изогнулась, прикрывая всем своим телом ребенка.

Когда молодая женщина отошла, пленница подняла голову, открыла рот, высунула язык и положила на него палец.

— Еды требует, — объяснил письменный голова.

Молодая женщина с притворной добротой вздохнула:

— Дай, дай, посмотрим. Это так забавно.

Правитель, повернувшись, крикнул:

— Артамошка! Артамошка!

— Нету его! — донесся голос.

Правитель сдвинул брови.

Артамошку колотило от страха. Правитель послал казака. Казак принес большой кусок мяса.

— Дай ей, — показал правитель на Талачи.

Данилка ткнул Артамошку в бок:

— Смотри, мяса дали!

Талачи с жадностью смотрела на кусок, хотела вцепиться в него зубами.

— Сколь алчны! — забормотал поп.

Все напряженно ждали. Но пленники не прикасались к мясу.

— Ну, ешь! — крикнул правитель, слегка ткнув посохом Талачи.

Ждали, ждали, так и не могли дождаться почетные гости, как лесные люди на их глазах будут есть мясо. Талачи тяжело дышала, от запаха мяса темнело в глазах. Она оглянулась, сверкнула глазами, потянула рукой кусок. Вскочил Саранчо, вырвал мясо из рук Талачи и бросил под ноги самому правителю.