Следует различать три слоя мифопоэтических представлений о Гильгамеше: Гильгамеш исторический, Гильгамеш культовый и Гильгамеш эпический. Все эти слои, безусловно, связаны между собой, но не каузально, а посредством ассоциаций. Гильгамеш исторический представлен двумя фактами: а) сообщением о том, что он был верховным жрецом Урука и при нем это поселение было обнесено стеной; б) сообщением о переходе верховной власти от Киша к Уруку после победы Гильгамеша над кишским царем Аггой. Из текста «Гильгамеш и Агга» мы знаем о том, что титул лугаля урукский жрец получил по решению только одной части народного собрания — совета юношей города. Следовательно, его власть была нелегитимна с точки зрения ниппурского жречества, и Гильгамеш исторический выполняет в шумерской культуре двоякую роль: он одновременно и первый преступник перед законами богов, и первый государь с претензией на абсолютную власть в стране (в обход Энлиля и Ниппура). Можно сказать, что Гильгамеш исторический является предшественником и вдохновителем всех претендентов на абсолютную монархию в Двуречье: и Саргонидов, и царей-богов Ура, и имперских деспотов Ассирии. Он олицетворяет собой сам принцип государства, которое нельзя построить более законным способом. Потому-то походы Саргана за строительным лесом часто сравнивались с походами Гильгамеша на гору кедров; по той же причине Ур-Намму возвел к Гильгамешу свой род, и с той поры каждый урский царь считался братом Гильгамеша; потому же и Саргон II, царь Ассирии, украсил вход в свой дворец изображениями Гильгамеша и его слуги Энкиду.

Кроме любви к строителю государства, была и еще одна причина для почитания Гильгамеша у деятелей типа Саргонов или Ур-Намму. В Царском списке сказано, что матерью Гильгамеша была богиня Нинсун, а отец его лиль. Слово это буквально значит «воздух», во втором значении «дух, призрак». То есть у Гильгамеша не было отца. Отсюда возникает предположение либо о его внебрачном рождении, либо о рождении в результате священного брака. Гильгамеш был явно нецарского рода; но царским происхождением не могли похвастаться и оба Саргона, и Ур-Намму. Поэтому можно сказать, что Гильгамеш был близок этим правителям как пример человека незнатного, но энергичного, который достиг своего положения собственным разумом и волей. Таков Гильгамеш исторический, ставший образцовым примером государя и встроенный в царскую идеологию Месопотамии.

Гильгамеш культовый значительно сложнее. Его обожествили уже в XXVI веке; тогда он появляется в списке богов из Шуруппака рядом со своим предшественником на троне Лугальбандой. В хозяйственных текстах XXIV века из Лагаша есть название кладбища — «берег Гильгамеша». В заклинаниях и царских гимнах из Ура Гильгамеш называется покровителем мертвых, а с послешумерского времени он вообще считается судьей мертвых в загробном мире и, кроме того, помощником в борьбе с демонами. В комментариях на календарные праздники сообщается, что в пятом месяце Ниппурского календаря устраиваются соревнования юношей, проводимые в честь героя Гильгамеша. Соревнования эти сопровождались возжением факелов и заклинаниями против демонов. На то же самое время приходились и массовые поминальные жертвы умершим предкам. Связь между всеми перечисленными аспектами культа имеет единую мифопоэтическую основу: Гильгамеш культовый — мертвый предок, не желающий смириться с участью смерти и забвения и стремящийся во что бы то ни стало преодолеть запрет на выход из загробного мира. Чтобы, выйдя наверх, он не мог слишком сильно навредить забывшим о нем людям (особенно родственникам), нужно убеждать его в том, что он жив, силен и славен (т. е. кормить), и одновременно заклинать его всеми доступными средствами — от возжения факелов до соревнований, на которых демонстрируется неувядаемость тела и возносится хвала победителю. В противном случае блуждающий дух мертвеца может прихватить с собой пару-тройку родственников во имя соблюдения священного принципа «за голову — голову», по которому живет подземный мир.

Гильгамеш эпический нашел отражение не только в гимно-эпических песнях, но и в произведениях глиптики. Всюду он выступает не один, а в сопровождении своего слуги Энкиду. На печатях старошумерского и аккадского времени Гильгамеш и Энкиду сражаются со львом и диким быком, в памятниках словесности они совершают множество предосудительных деяний: убивают хранителя леса Хуваву, убивают небесного быка, срубают священное дерево, пытаются проникнуть в подземный мир. В отличие от аккадского, шумерский Энкиду вовсе не друг, а слуга и наперсник Гильгамеша, подобно спутникам множества шумерских богов (Исимуд у Энки, Ниншубур у Инанны). Однако он еще и советчик своего господина: не кто иной, как Энкиду, склонил Гильгамеша к убийству ни в чем неповинного Хувавы, обладавшего «лучами жизни». Эпический Гильгамеш немыслим без Энкиду, и здесь имеет место близнечный мотив, не находящий отражения ни в исторической, ни в культовой ипостаси облика Гильгамеша. Два близнеца отправляются покорять мир, лежащий за границей их священной территории, и всякий раз их попытка заканчивается неудачей (Энлиль отбирает у Гильгамеша «лучи жизни»; Энкиду, посланный в подземный мир, не возвращается оттуда).

Итоги шумерских размышлений о Гильгамеше лучше всего подводит плохо сохранившийся текст, условно названный «Смерть Гильгамеша». Бог Уту говорит, обращаясь ко впавшему в уныние герою: «Великая Гора Энлиль, отец богов, — о Гильгамеш! — во сне… для царственности судьбу твою определил, для вечной жизни не определял». Аналогичные слова читаем мы и в «Плаче о разрушении Ура»: «Решение Собрания неизменно, слово Ана и Энлиля необратимо! Уру царственность дана, (а) вечное правление не дано!.. Долгий срок правления утомителен!» Иными словами, царь не должен забывать о том, что он смертен и все его могущество когда-то прекратится, потому что все на свете изнашивается и утомляется долгой жизнью. Поэтому желание славы, желание победы над смертью через произвольный подвиг, через убийство безвинных существ — такая же суета, как и любое человеческое желание достигнуть вечной жизни. Так думали традиционно мыслившие общинники, которых следовало бы назвать благочестивыми. Но люди сильной воли и душевного порыва всегда считали иначе. Для них Гильгамеш оставался самым прекрасным примером человека, пытавшегося вырваться за пределы ненавистного естественного порядка и одолеть предначертанную смертным судьбу.

Потоп (шумер, а-ма-ру) — сложный образ, семантика которого менялась с ходом месопотамской истории. По-видимому, следует различать два представления о потопе. Согласно текстам шумерского времени, потоп является атрибутом бога-воина Нингирсу, который передает его царю-воину, выполняющему предначертанную ему миссию победителя внешних врагов. Так, в «Стеле коршунов» Эанатума и гимнах урским царям правитель сам является потопом, уничтожая враждебные ему силы. В шумерских контекстах под потопом имеется в виду наводнение, сопровождаемое порывами ураганного ветра, молнией и громом. В послешумерское время появляется представление о царе, спасшемся от потопа, причем называется место, где он произошел, — город Шуруппак. В Царских списках и фрагментах мифа о потопе возникает образ праведного местного царя по имени Зиусудра («жизнь (на) долгие дни»). В единственном списке мифа Зиусудра назван царем и жрецом-умастителем, но город, в котором он правил, не упомянут (или эта часть текста разбита). В старовавилонском списке «Поучений Шуруппака» Шуруппак, сын Убар-Туту, наставляет своего сына Зиусудру: «Зиусудра! Слово я хочу тебе сказать! Ухо наставь!» Все упомянутые тексты записаны после III династии Ура. Никаких сведений о Зиусудре в источниках старошумерского времени не обнаружено, и есть все основания считать эту фигуру вымышленной. Основания эти вот какого рода:

1. Старошумерские списки «Поучений Шуруппака», сделанные в Абу-Салябихе, не приводят имени сына Шуруппака.

2. В списке богов из Шуруппака есть обожествленные цари Урука Лугальбанда и Гильгамеш, однако нет получившего атрибуты бога местного правителя Зиусудры.