Дмитров уже спрашивал, как идет профилактика. Обычно ему было легко объяснять. Евгений Сергеевич перед Высшим училищем имени Фрунзе учился в институте инженеров путей сообщения и любил во время ремонта заглянуть к мотористам:

- Доверьте пошабрить клапан. Ей-ей, не подведу.

- Зачем это вам, товарищ лейтенант?

- Чтобы дело не забывать. Вот кончится война, и подамся к своим паровозам…

Евгений Сергеевич Дмитров наверняка бы понял, что клапан провалился в цилиндр случайно. Старшина первой статьи Иванов хотел было признаться, но Николай Рязанов с эдаким смешком сообщил: так, мол, и так, меняем пружину на клапане, закончим - доложим.

Нытик обомлел, но тут же получил тычок под бок: дескать, молчи, поперед батьки в пекло не лезь. Когда лейтенант ушел, Александр Иванович Иванов сказал только одно слово:

- Зачем?

- Успеем еще повиниться, - ответил Рязанов.

Иванов загасил окурок и добавил:

- Есть выход… Только трудно…

- Через свечные отверстия? - тотчас отозвался Рязанов. - Ну что же? Попытка не пытка.

Попыток оказалось столько, что им потеряли счет. Все попытки заканчивались плохо. В авиационных двигателях для надежности зажигания были предусмотрены по две свечи в каждом цилиндре, которые вкручивались с противоположных сторон. В эти отверстия осторожно пропускали суровую нитку с незатянутой посередине петлей. Узел-удавку норовили накинуть на упавший внутрь цилиндра стержень клапана и затянуть. Это напоминало ловлю хитрых окуней, когда поплавок пляшет попусту, а удочка вымахивает из воды одну лишь обглоданную наживку. Нытик умолял обоих старшин кончать бодягу и поскорее доложить обо всем по начальству.

«Я урок вам сейчас преподам…» - непреклонно напевал Николай Рязанов, подергивая суровую нитку. Петля сминалась в горловине, следующая петля, благополучно проникнув в стальной цилиндр и побывав рядом с клапаном, затягивалась впустую. У Рязанова постепенно накипало раздражение, а кропотливую работу нельзя выполнять со зла. «Надо сделать большие глаза…»

- Травани еще про свою Малиновку, - просил он Малякшина.

- Да что мне рассказывать, - отзывался Андрей, глубоким бархатным басом. - Разве про то, как эрьзя и мокша собрались на рыбалку.

Эрьзя и мокша - два племени мордовского народа. Национальность одна, а языки мало похожи. Вот и разговаривают они вроде как два глухих, а потом, для верности, переходят на русский.

В отсеке хохот. Сам Андрей Малякшин тоже мордвин и до службы на флоте не раз слышал такие сценки. Повод, может быть, пустяковый, зато для разрядки нервов лучше смеха ничего не найти. Как назло, цилиндр на моторе скособоченный. Поставили бы его вертикально, как на автомобиле, и затолкать в дырки петельку из суровой нитки было бы легче.

На обед никто не пошел. Кроме Нытика, всем было некогда. А его не пустили, чтобы не сболтнул лишнего. Развернув вручную коленчатый вал, подвели поршень поближе к крышке цилиндра. Уже истратили клубок парусиновой нити, с каждым разом действуя увереннее. Появились навыки, выработались приемы. Не хватало до успеха чуть-чуть, и в этой малости заключалась вся закавыка.

На окрестных горах посинел снег, по нему протянулись и густели фиолетовые тени. В начале марта сумерки ранние. Заполярье недалеко ушло от полярной ночи. На палубе затопали, послышался громкий разговор. Старшина первой статьи Иванов, махнув остальным, чтобы не отвлекались, вышел к лейтенанту наверх. Пытаясь объяснить причины задержки, он не называл истинной. Дмитров уже начинал сердиться, находя все доводы неубедительными. Вдруг на палубе катера появился Николай Рязанов и, вытирая руки ветошкой, небрежно сообщил:

- Порядок!

- Какой-такой «порядок», - не поверил Иванов. - О чем говоришь?

- О клапане, - заулыбался командир отделения мотористов. - Пружина заменена. Мотор в сборе…

- Ну, друг! - воскликнул Александр Иванов и, обернувшись к Дмитрову, добавил: - Вы уж извините нас, товарищ лейтенант. В машине неувязочка произошла. Раньше времени решили не беспокоить.

- В чем дело?

- В общем, к примеру… - замялся старшина и вдруг решился: - А, да чего там: просто клапан провалился в третий цилиндр.

- Неувязочка, говорите, - нахмурился лейтенант. - А не чрезвычайное происшествие?

- Никак нет! - с достоинством возразил Иванов. - Потому как профилактика закончена и механическая часть готова к боевому походу.

Спустившись в отсек, лейтенант Дмитров убедился в исправности двигателей, а также увидел пук рваных, замасленных ниток со множеством затянутых впустую узлов.

- Сказать кому - не поверят, - поразился Евгений Сергеевич. - Как же вам удалось?

- Да ничего, товарищ лейтенант, - басил Андрей Малякшин. - Озябли вот только…

Глава 3. В ПОХОДЕ

6 марта 1943 года

На палубе катера ближе к носу возвышалась ходовая рубка, а сразу за ней справа и слева тянулись до самой кормы две блестящих стальных трубы, длиной по шесть метров и по пятьдесят три сантиметра в поперечнике. С обоих концов трубы были заделаны наглухо: спереди - полушарием, вроде половинки глобуса, сзади - скашивались на конус, похожий на пологую воронку. И еще по концам труб торчали крылатки: спереди по маленькому, вроде игрушечному, вентилятору, сзади - по два массивных винта, литых из бронзы, которые крутились на трубках-осях в разные стороны.

Вот эти блестящие цилиндры и были главным оружием катера. Внутри их спрятались мощные двигатели, запасы воды и керосина, баллон воздуха, стиснутого под давлением в двести атмосфер. Стоило откинуть курок на корпусе цилиндра, как внутри вспыхивала пороховая свеча. Свеча поджигала керосиновую горелку - примус, который кипятил воду. Сжатый воздух раскручивал волчок, размером не больше кулака. Бешено крутясь, он ни за что не отклонится в сторону и, автоматически командуя рулями, сохранит направление на цель. Другими рулями - горизонтальными - управляет гибкая пластинка - мембрана, на которую жмет давление воды. Чуть больше чем нужно притонет движущийся цилиндр, и мембрана тут же задерет рули «на всплытие», чересчур уменьшится глубина, и рули отклонятся в обратную сторону.

Между тем примус уже превратил воду в пар, и пар вместе со сжатым воздухом рванулся в поршни главной машины. Самодвижущаяся мина, или, короче, торпеда, мчалась под водой со скоростью двадцать, а то и двадцать пять метров в секунду. Она несла в головной части несколько центнеров взрывчатки и могла отправить на дно крупный корабль.

Катера стали страшны для любого большого корабля. Им удавалось проскочить сквозь заградительный артиллерийский огонь, выпустить торпеды с такого близкого расстояния, что враг не успевал от них увернуться. Специальное устройство сдвигало тяжелые торпеды к бортам катера, опрокидывало их в воду, и они прытко устремлялись к цели.

Но так бывало в бою, если нигде ничего не заржавело, или не обледенело, или не закоротило соленой водой электрические провода приборов.

Вот почему накануне боевых выходов старший торпедист Пятнадцатого катера Владимир Яшенко и его молодой помощник Коля Ипатов возились на палубе весь день. Яшенко проверял исправность механизмов, а его ученик не расставался с банкой густого минерального жира, черпая его ладошкой и щедро ляпая на зубчатую каретку аппарата бортового сбрасывания, размазывая жир по длинным корпусам торпед, которые стали отливать тусклым золотом. Парусиновое рабочее платье Ипатова тоже замаслилось до блеска, а вот бескозырку с черной ленточкой и гордой надписью: «Торпедные катера СФ» он берег, избегая касаться ее руками. Круглая бескозырка плохо держалась на стриженой Колиной голове, совершая за час тридцать полных оборотов, и этим уникальным свойством прославила своего владельца на весь флот.

Боевые торпеды катера обычно получали со склада главной базы. И на сей раз портальный кран, осторожно подняв их со специальных тележек, бережно уложил в полукруглые гнезда на палубе. Едва оружие было надежно закреплено - так, чтобы не смыло волной, - Коля Ипатов стал старательно обмазывать все солидолом.