Мы скоро убежали от них и не сказали им, что с восточных гор будет виден океан и Новый Свет.
Мы бежали и в долинах нагнали полки солдат, идущих на битву. Мы, сорванцы, без шапок, в одних блузах, бросили их барабаны в воздух, оборвали команду, остановили армию: «Товарищи, стоп!»
Армия замерла, но не вышла из строя. Самый младший из нас схватил рубильник, который всегда носил с собой, и начал включать.
Армия снова пошла.
Миллион людей без барабана, без музыки шел в ногу.
Наш мальчишка крикнул им: «Верите ли вы, что пройдете со своим миллионом сквозь хребет, что растет перед вами?»
«Мы не верим, мы… знаем теперь», – загремели ста* рики солдаты.
А мальчишка радостно хохочет и кричит им, уходящим в гору: «Это я сделал из вашей груди железо, а из армии – великана-машину!»
Мы убегали от солдат и издали им пели:
«А винтовки ваши ни при чем!»
Через полчаса мы всей нашей тысячей летели в одном поезде через Европу и прямо правили на океан.
По пути всюду, особенно в селах и полях, нам выкидывали тревожные сигналы: «Остановитесь! Через океан нет мостов, и туннель еще не прорыт!»
Но мы были влюблены в свой поезд.
И что же:
– Мы заставили весь мир поверить в железный призрак: поезд несся по воздушным рельсам.
Нас встретили миллионы товарищей в Новом Свете.
Мастерские там тянулись на целые мили. В них делали все, начиная с мостов и кончая оптикой.
Директора заводов собрали всех нас на митинг и говорили о новой индустрии:
«Мы гордимся Новым Светом. Мы создали новую машинную пластику, недоступную древним. Мы создали работников, любящих резец и микрометр».
Директора знали, что мы по-своему привязаны к машине.
«Мы тоже приверженцы этого мира!» – крикнули мы к эстраде.
«Да? Попробуйте это доказать».
Мы не заставили себя ждать: наши молодые сорванцы в тот же вечер кинули из Чикаго депеши всему Старому и Новому Свету, и на другой день во всем мире в одну и ту же минуту прогудели сирены.
Это была первая мировая музыка.
А теперь смотрите: есть ли уголок земного шара, где дремлют и не говорят о чудесах переворота?
Наш праздник*
Мы хотели, чтобы наш выход из земли был чудом.
В подземные ходы мы заложили горы мелинита.
О, мы уверены, что взрыв был слышен на Марсе.
Земной шар застонал и бился в агонии. Весь мир на мгновение замер. Но через лаву, пепел и дым мы вырвались своим быстрым миллионом из подземелья.
Были бешены, рвали и метали. Залили целые мили нашей толпой.
В рабочих куртках, в синих костюмах, в нашем защитном индустриальном цвете.
Мы смеемся, мы молодо хохочем. Покрыли землю тысячью прожекторов. Пусть знают во всей вселенной: на нашей планете едут по миру посланники чудес и катастроф.
– Песни!
– Музыки!
– Оратора! – загремели было толпы.
– Ни песен, ни музыки! – заревели железные мосты и постройки.
Наши создания – башни, рельсы, виадуки – подняли гул:
– Мы просим слов, слов новых, вековечных… железных.
– На эстраду! На эстраду! – закричали мы.
Минута – и по воздушным рельсам, за небеса, выше гор, на неведомую трибуну мира помчался силач-локомотив.
Он несся, пылая…
Впереди он воздвигал молнии и радуги синего дрожащего света.
Радуги строились в небосклоны. Купола новых небес теснились друг на друга, в эфире вырастал лучезарный туннель и все манил, все манил нашего железного делегата выше, все выше.
Локомотив рычал, радостно стонал и бил по воздушным рельсам.
И чудо: он не уменьшался, он рос.
Железные лязги всё громче.
Каскады железного рева заглушали смерчи и бури, схоронили весь гомон ярмарок, заводов, военных снаряжений, заставили забыть землетрясения и вулканы.
Вверху гремел над нашими толпами агитатор труда.
Он бил по рельсам, как по струнам.
С железного Монблана неслась в наши рабочие толпы воздвигнутая нами поэма… восторженный крик машины, торжествующая песня кованого металла:
– Миллион!
Мой отец и ученик мой.
Мое дитя и родитель.
Я… угрожаю!
Твоим именем, стальной душой твоей, твоим смелым телом, бесстрашным чудесным мозгом твоим, твоей пылающей улыбкой и железным замахом твоим…
Я угрожаю!
Ко мне, ко мне, миллион, твое внимание.
Я знаю, чего ты ждешь.
Ты хочешь переворота… катастрофы.
Я делатель, я автор катастроф!
Она – пришествие.
Она – крушение.
Провал миров.
Явленье новых.
Но, миллион мой, ратник инструмента, мой гений рычага, мой друг.
Гордый и спокойный.
Я гремлю на весь мир твоим голосом и всему дрожащему, всему паническому, грожу своим железным неумолимым расчетом:
Катастрофу я рассчитал до секунды и до миллиметра…
* * *
Тише.
Считайте секунды.
Огонь доходит до светопреставления…
Пар грозит безумьем взрыва и грохота…
Смотрите: на небе – манометр. Он победно говорит о решительном кануне.
Мгновенья…
Последние…
Локомотив мгновенно титанически и мятежно вырос. Он восстал.
Рельсы загремели радостью и ужасом риска…
* * *
– Мальчик, мальчик, выключи!
Выключи.
Это пока репетиция…
– Сделано!.. – произнес малютка среди полной тишины и картавым детским голосом спокойно сказал:
– Теперь мы готовы к этому чуду в каждое мгновенье.
Ответьте срочно!*
Это было?
Котельщик из Дублина вышел на эстраду рабочего театра в Берлине.
Рабочую залу спросил:
– Хотите?
Вуду ударять молотком по наковальне.
И, во-первых, буду ударять ровно 60 раз в минуту, не глядя на часы.
Во-вторых, буду ударять так, что первую четверть минуты буду иметь темп на 120, вторую четверть – на 90, третью – 60.
И начал.
На экране за спиной котельщика вся зала увидела рассчитанный темп по первой работе и по второй.
Из залы высыпали 20 сорванцов.
Из них сделали первый номер…[2]
На втором все сорвались.
Котельщик из Дублина был признан чемпионом клепки.
Это было?
Это будет.
Дежурный
Ворота Земли
Оратору*
Оратор кончил, а мы ему всей толпой отвечаем:
– Нас целый новый легион. Мы несем тревогу всему миру, но ему же и радость.
Мы пришли с новой вестью, достоверной, как железо, и бодрой, как звуки мотора в пустыне.
Песен небывалых и сказок нерассказанных мы хотим.
Не тех пропетых, говоренных человеческих слов. Хотим выше.
Лязги молота и штампы, трепет приводов и трансмиссий, грохот кузниц, звон ударов, шепот пил – слова и призывы.
Ненасытный бег колес – наше знамя.
Мы их поднимем, возвеличим, механизмы!
Пусть же тревожней и выше загудят валы.
Стремглав ударят миллионами рук кузнецы.
И прервут.
Прольется лавина чугунного грохота.
Дрогнет земля под паровыми молотами, зашатаются города стальные, машинные хоры заполнят все пустыри и дебри рабочим трепетом.
И прервут.
Помчатся огненные вестники подземных мятежей.
И еще прервут зловеще.
Загогочут черные пропасти.
Выйдут силачи-чудеса-машины-башни.
Смело провозгласят катастрофу.
И назовут ее новыми днями творенья.
Оратор, замолкни.
Певучие легенды, застыньте.
Ох, послушаем, –
Заговорят возведенные нами домны.
Запоют вознесенные нами балки.
Наш отряд*
Мы – дети этого дня.
