Ярунчиков слушал оторопело.
— Но откуда вам все это известно? — спросил он недоверчиво.
Лейтенант усмехнулся, положил на стол свои документы.
— Как же мне не знать, если я руководитель этой группы.
— Как?! — поднялся Ярунчиков и бросил взгляд на закрытую дверь.
— Не беспокойтесь, я ваш… Разыскивать вынужден, связь с Михаилом Степановичем Пригодой у меня безнадежно прервалась. Я — Цыган.
И он стал рассказывать о том, как перед этим был заброшен с группой подо Львов взорвать мост, пытался созвониться с Пригодой, но не смог и принял решение лично уничтожить диверсантов, что и сделал. Мост оказался разрушенным при бомбежке, и Антон вернулся в разведцентр, доложил о выполненном задании, о бое, который якобы пришлось принять немногочисленной группе, в котором все, кроме него, погибли. Ему поверили, наверное, только потому, что другая такая же группа — их забросили вместе — на другом участке железной дороги вовсе не смогла выполнить задание, была обстреляна, в основном уничтожена, лишь двоим легкораненым удалось добраться до передовых немецких частей.
— Это не вы ли сообщили по телефону о двух группах диверсантов нашему сотруднику во Львове? — вспомнил Ярунчиков доклад Плетнева.
— Точно так, моя работа.
Ярунчиков приказал дежурному вызвать к нему Грачева. Мирон Петрович знал о разведчике Цыгане, с которым работал Пригода, и сейчас, разглядывая его, спросил:
— Беспрепятственно добрались к нам с липовыми документами?
— Проверяли, но сходило.
Заметное недоумение появилось на лицах особистов.
— У вас, конечно, мало времени, — торопливо заговорил Мирон Петрович, обращаясь к Антону. — По-моему, сегодня же надо захватить всю группу.
— Немедленно, — согласился Ярунчиков и спросил разведчика: — Где и как это надежнее сделать?
— Очень просто, до темноты все в разведке, сбор в девять вечера. — Антон развернул карту, указал на лесок севернее станции Кобыжча. — Здесь озеро, а западнее от него — брошенная ферма. Так вот сбор в сарае, крыша которого уцелела.
— Покажете на месте, — остановил Ярунчиков и приказал Грачеву: — Возьмите оперативных работников и взвод красноармейцев. Не мало будет?
— Да нет, — отмахнулся Антон. — Мы их поодиночке заловим.
— И чтоб ни один не улизнул! — построже предупредил Ярунчиков.
— Не уйдут, — в тон ему твердо заверил Грачев и помечтал вслух: — Такую игру можно затеять с абвером, ой, ой! Подкрепления будут слать…
Глава 23
Всего три дня ушло на подготовку чекистско-разведывательной группы Стышко перед заброской в тыл врага. В нее включили Лойко, Ништу и шестерых отобранных комсомольцев. Перейти линию фронта решено было тремя группами на участке 5-й армии. С Василием Макаровичем отправлялись бывший комсорг школы Леша Буланов, Платон Пилипчук и Сева Бугаенко. За дни учебы Ништа подружился с Романом Строкачем и Володей Рафаенко, поэтому его группа определилась вроде бы сама собой. Миша Глухов отправлялся на пару с Лойко почти что в свои родимые края с главной задачей — держать надежный контакт со Стышко и Ништой, связываться с центром по рации.
Будущие разведчики расположились на пустующей свиноферме у речки, в стороне от Броваров. Всем, кроме Миши Глухова, укоротили волосы, вроде они успели малость отрасти после заключения. Чекисты тоже облачились кто во что. Всем подыскали кирзовые развалюхи-ботинки, а на большущую ногу Стышко пошили новые. Неизвестно, где Грачев раздобыл каждому заношенную кепчонку. И когда Михеев пришел на ферму и увидел всех сразу переодетыми в обноски, он, сдвинув от удивления фуражку на затылок, с восхищением произнес одно слово:
— Натурально!
Выслушав доклад Стышко, комиссар пожал ему руку.
— Не прощаюсь, сапер, — сказал он с уверенностью в голосе и затем обратился ко всем: — Успехов вам, товарищи. На очень ответственное и опасное задание отправляетесь. Знать перемещение войск противника к фронту, иметь другие разведывательные данные о враге для нас жизненно необходимо. Это слова командующего фронтом.
В отделе Деревянко докладывал Михееву:
— В хозяйственных тылах не задерживается ни одного вагона с боеприпасами. Разгрузка идет моментально. А вот техника совершенно не поступает. Мой разговор с начальником тыла о нехватке саперных лопаток на передовой оказался бесполезным.
Молча и хмуро слушавший Михеев спросил:
— Вы были на передовой, в окопах?
— Нет, не довелось.
— Нынче же с заданием отправитесь в Киевский укрепрайон. Завтра, надеюсь, разговор о саперной лопатке вы повторите более настойчиво.
Анатолий Николаевич заметил на крыльце Плесцова, по его виду угадал какую-то добрую весть. Спросил:
— От Плетнева что-нибудь?
— Кононенко от него вернулся. Приехал Капитоныч.
— Где он?! — огляделся Михеев, не замечая на стоянке своего размалеванного желто-зеленого автомобиля.
— На заправку поехал.
— Скажи Капитонычу, пусть зайдет ко мне.
— Под бомбежку попал в Пирятине, капот осколками побило.
— Сам-то он цел?.. Значит, все нормально, — поднялся на крыльцо Михеев.
…Кононенко вручил Михееву донесение Плетнева. Разворачивая его, Анатолий Николаевич заметил:
— По-командирски: «Боевое донесение».
— Он там целое ополчение собрал, вооружил. С оборонительных работ увлек народ, — восхитился организаторской хваткой Плетнева Кононенко.
Михеев читал донесение, написанное мелким витиеватым почерком:
«Обстановка на участке прорыва мотомеханизированной дивизии противника остается прежней и напряженной. Разрыв между войсками КУРа и 5-й армией на отдельных участках увеличился до 40 км. В результате принятых мер на рубеже действия чекистской группы противник успеха не добился. Создан полк ополчения, батальон из тыловых подразделений. На правом фланге подошел полк 171-й стрелковой дивизии, только что прибыл на участок батальон мехкорпуса Туркова.
Плохо с боеприпасами. Потерь оперсостава не имею. Связь неудовлетворительная. Обстановку к концу дня доложу особо.
Старший оперативной группы
Д. Плетнев».
— Он там верхом на коне носится, шумит, — добавил Кононенко, видя, что Михеев прочитал донесение. — Пушки откуда-то пригнал…
Вошел Ярунчиков.
— Что за арестованных привезли давеча? — сразу с вопросом к нему Анатолий Николаевич.
— Коменданта переправы, майора, и командира взвода подрывников взял под арест. Мост не успели подорвать через Ирпень, тот, что возле Белгородки, и немцы проскочили, а потом машинка сработала, мост вдребезги разнесло, — доложил Ярунчиков.
Анатолий Николаевич постоял, задумчиво склонив голову, затем спросил:
— И как собираетесь квалифицировать их действия? Как пособничество врагу?
— Пособничество или нет, еще не знаем, только преступный факт налицо.
Михеев приблизился к Ярунчикову вплотную.
— Тут и знать-то нечего, прошляпили с машинкой… Преступной халатностью пусть занимается прокуратура.
Ярунчиков согласился.
— Вообще-то у меня самого возникала мысль вынести такое заключение…
— Что им тогда грозит?
— Разжалуют, наверно.
— Подготовьте заключение и доложите вместе с делом, — распорядился Михеев. — Им врага надо бить на передовой с винтовкой, а не у нас околачиваться!
И комиссар быстро ушел.
…Плесцов заканчивал докладную в Москву, начало которой — о положении на Юго-Западном фронте — Михеев написал сам, не сглаживая жестких выводов о том, какими неимоверными усилиями сдерживается враг.
— Давай, что тут получилось, — попросил Михеев, прерывая Ивана Михайловича, быстро вписывающего сбоку листа вставку. Заметил фамилию Пригода, спросил: — Что-нибудь получили от Михаила Степановича?
— Коротенькую радиограмму, вроде с трудом передал. Бьются в окружении. Части шестой армии перемешались с двенадцатой. Нет точных данных о силах противника.