Маршал некоторое время сидел молча, сосредоточенно, прищурив глаза. Было видно, сообщение начальника управления контрразведки прозвучало для него неприятным подтверждением какого-то коварного замысла гитлеровского руководства. Он придвинул к себе докладную записку Михеева, бегло прочитал — суть он уже знал из состоявшегося разговора — и указал:

— С подобными сообщениями приходите сразу, не копите вопросов. Нацельте сотрудников на особую важность этих сообщений и подтверждений. Учтите, за фашистской разведкой сейчас мало смотреть в оба и только фиксировать ее интерес. Надо наперед знать, куда она целит и ради чего. Ищите возможности проникнуть в их разведцентры, нам нужна более глубокая информация.

— Мы занимаемся этим, товарищ маршал, результаты скоро должны быть.

— Скоро — недостаточно, необходимо теперь знать. И поимейте в виду: в ближайшее время у нас в западных районах начнут формировать новые танковые части, а в мае, вероятно, перебросим несколько соединений из Приволжского и Уральского военных округов. Враг постарается сунуть нос в это дело. Так вы опередите его, подготовьте соответственно оперативный состав. Кроме того, сейчас активизированы работы на оборонительных сооружениях. И тут у врага есть бесспорный интерес. А ваши сотрудники, мне почему-то думается, упустили этот важный участок.

— Возможно, — согласился Михеев, не имея данных для конкретного возражения.

— И еще, товарищ Михеев. Не давайте сотрудникам до рассвета корпеть в кабинетах. Я понимаю, много работы. Надо уметь сосредоточиться на главном, не распылять силы на всякие там мелочи. И не пытайтесь оправдаться, я знаю эту привычку особистов, съедает она уйму времени в ущерб главным делам. Оперработник всегда должен быть со свежей головой. Чаще с людьми ему необходимо общаться. Они подскажут больше, чем надумаешь в кабинете. Мы, кажется, еще в Киеве говорили с вами об этом.

— Да, было. И я разделяю ваше мнение, добиваюсь того же. Но мы работаем с документами, — все же пояснил Михеев и воспользовался моментом, доложил о возникающих досадных конфликтах у строевого командования с особистами, по пустякам отвлекающего контрразведчиков от выполнения как раз этой-то главной задачи, о которой упомянул нарком.

— Даже так, — покачал бритой головой маршал. — Не годится это, товарищ Михеев, с командованием надо уметь ладить. Не мне же учить особистов, как это делать.

Михеев посуровел.

— Чего хмуришься? Не ладят, сам же говоришь. Поди, чуть чего, с гонором. Так пусть особисты и показывают пример выдержки, умения строить деловые, одним словом хорошие отношения. Тогда и неурядицы решать легче.

— На это постоянно нацеливаем. К сожалению, командование не знает либо попросту не хочет знать в отдельных случаях, — сдержал Михеев прорвавшийся недовольный тон, — истинного назначения военной контрразведки, некомпетентно вмешивается административно…

Нарком досказал:

— …отвлекая от решения главной задачи. Мы поправим эту неувязку. Для того и передали военную контрразведку в Наркомат обороны, — поднял вверх крупный указательный палец Тимошенко, — чтобы сообща, в тесном контакте решать все, для чего мы сюда поставлены.

— Товарищ маршал! Меня все больше одолевает сомнение в целесообразности прошедшей реорганизации, — высказал наконец свое мнение Михеев. — Я не первый день думаю об этом, потребовалось время убедиться в своей правоте.

— В какой же? Вы напрямую, коли рубите не сплеча, — снял очки нарком, словно бы этим малозначащим движением приглашая на откровение.

— Появился ощутимый сбой в работе особистов из-за передачи их в подчинение Наркомата обороны.

Маршал Тимошенко пристально вгляделся в спокойное и в то же время решительное лицо начальника управления контрразведки.

— Надо понимать, в мое подчинение, — вставил он. — Понимаю, не о взаимных симпатиях речь. Но что конкретно вы имеете в виду?

— Военную контрразведку искусственно отторгли из своей среды — НКВД.

По тому, как слегка поднялись брови наркома, как он вдумался в услышанное, было заметно — ответ его озадачил.

— А что, разве Наркомат обороны не совсем подходящая среда для особистов? — спросил он уже с официальным нажимом. — Я полагал, наоборот.

— Признаться, мне больше по душе военное ведомство. Вполне естественной кажется такая структура.

— В чем же неестественна? — внимательно и заинтересованно ждал ответа нарком.

— Чекистская работа, армейская и территориальная, так сказать, гражданская, тесно связана и зачастую переплетается. У нас одна цель. Чаще в контактах нуждаются особисты. Нет у нас более менее серьезного дела, по которому бы не проходили гражданские. Нам нужен постоянный контакт. У территориальных органов большие возможности. При едином руководстве крепче и как должное осуществлялись деловые связи. И выглядело это просто, отработанно, понятно. В государственном плане все стекалось в один чекистский центр под единоначальное руководство.

— Можете не продолжать, — поднялся маршал и прошелся вдоль ряда стульев, придвинутых к приставному столу. Размышление длилось недолго. — Вашу озабоченность понимаю и, не скрою, в какой-то степени разделяю. Когда решался этот вопрос, верх взяло довольно веское соображение: особисты — составная часть армии, с ее заботами и задачами, они должны врасти в нее, в свою кровную среду, так же, как службы управления, ну, наконец, военная прокуратура. Ну а коли в составе Красной Армии, значит, и подчинение единоначальное. Однако подчинение подчинением, а ваша специфика особая… Вопрос вы подняли очень важный. Я посоветуюсь. Подготовьте четкое обоснование, может скоро потребоваться.

— Я уже подготовил, — раскрыл Михеев папку, — предполагая, что может потребоваться.

Маршал улыбнулся, взял из рук Михеева документ и сел за стол, говоря попросту:

— Нравится мне в тебе небоязнь, напористость, предусмотрительная оперативность, просто прямота. Видишь, сколько лестных определений выдал тебе, а ты бежать от меня хочешь.

— Чтобы лучше защищать армию от вражеских разведок, товарищ маршал.

— Ради пользы и соглашаюсь, — прихлопнул ладонью по столу нарком.

…В управлении Михеева ждало сообщение Ярунчикова:

Прочитав шифровку, Михеев раздосадованно крутнул рукой: к приятной вести примешалось огорчение от запоздалости сообщения. Поступи оно чуть-чуть пораньше, тогда бы не пришлось объясняться у Наркома обороны о досадном факте исчезновения этого злосчастного агента. Михееву захотелось сейчас же позвонить маршалу по телефону. Но он не стал этого делать, отложив до следующего доклада. Главное заключалось в том, что враг пойман. И на душе стало спокойно.

Под выходной Пригоде дали разрешение съездить в Москву за семьей. Пора было устраиваться на новом месте основательно, по-людски, а то уже стало неловко работать и ночевать в кабинете. Квартиру он получил, но порог ее переступил однажды, глянул на голые стены и ушел.

В столицу он приехал рано утром и, вместо того чтобы сразу и побыстрее направиться домой, не утерпел, пешком зашагал от Киевского вокзала в сторону Смоленской площади, где жил в девятиэтажке. Он шел не спеша, разглядывая все вокруг, будто никогда и не был тут. А он бывал, но ничего не мог припомнить, даже вот этот горбатый мост, на котором остановился, смотря на тихую мутноватую воду, не зная, канал под ним или Москва-река. И ему стало грустно оттого, что здесь, возле своего дома, ощутил себя приезжим человеком.

Едва Михаил Степанович успел раздеться и умыться с дороги, как к нему явился посыльный Михеева.