И пошел с Плесцовым к широкой, заросшей кустарником балке, чтобы скрытно направиться к передовой, по которой нещадно била вражеская артиллерия. Чем дальше, тем больше прибавлял шагу Михеев, словно чувствуя по артобстрелу, что может не поспеть к чему-то очень важному. И вдруг замедлил шаг, увидя пустующие окопы со следами недавнего боя, глянул на убитых красноармейцев — они лежали за поваленными рядами колючей проволоки возле не подобранного еще оружия, нацеленного в сторону противника, и Анатолий Николаевич понял, что бойцы шли в атаку, должно быть, совсем недавно: свежо темнела бурая кровь.

Командный пункт пограничного полка, в расположении которого они оказались, находился на крутом, с выгрызенными боками холме — до войны тут добывали светло-желтый, как пшенная каша, песок. Уцелел лишь пологий склон, по которому легче всего можно было попасть наверх; он зарос терновником, таким цепким и колючим, что Михеев даже выругался, пробираясь через заросли.

Отсюда хорошо была видна окрестность. Редкий кустарник позволял наблюдать за противником полулежа, не таясь, и Михеев, познакомясь с командиром полка майором Штыхно, стал внимательно рассматривать вражеские позиции.

Гитлеровцы окопались метрах в трехстах. На ничейной полосе недвижимо, с беспомощно повернутыми в разные стороны пушками, стояли два наших танка. Из-под башни дальнего танка попыхивал легкий дымок.

Вдалеке, у сереющей полосы реки, Анатолий Николаевич увидел вражеские танки. Они шли, расходясь, и по клубам пыли отчетливо угадывался их маневр для атаки. Михеев придвинулся к командиру полка, не выпускающему из рук трубки полевого телефона, и, немного помедля с разговором, оглядел майора — худого, с тонкой перевязанной шеей. Тот повернулся, и Михеев спросил:

— Командующий армией не был у вас? Где-то здесь должен находиться.

— Был тут пятьдесят минут назад, — посмотрел на часы майор и указал рукой в сторону правого фланга: — Туда отправился, сказал, в соседний полк и к танкистам генерала Туркова.

— Очень хорошо, найду… — удовлетворился Михеев тем, что Белозерский, наверное, уже возле командарма и можно быть спокойным за обеспечение его безопасности. — Скажите только, что у вас против танков?

— Полк по штату, батальон в наличии, — указал тот телефонной трубкой на позиции. — Гранаты, понятно, бутылки… на пушки есть надёжа.

Еще яростнее ударили с той стороны пушки. Враг пристреливался к передовой, снаряды ложились впереди траншей, с перелетом свистели над холмами.

Успев про себя оценить неуязвимость командного пункта, Михеев бегло оглядел свои окопы, кинул взгляд на вражеские танки, снова на окопы, будто бы спешно выбирал себе место среди тех бойцов, для которых особенно трудно мог сложиться бой.

— Давайте туда, — указал он Плесцову на окопы по правую сторону холма и расторопно двинулся к склону, стремясь успеть проскочить участок, куда нацелились вражеские танки.

А командир полка, подняв с земли каску, бросился за Михеевым.

— Возьмите, товарищ комиссар, сгодится… — настойчиво, привычным командирским тоном предложил майор.

Михеев машинально протянул руку, но, увидя майора без каски, отмахнулся, бросив:

— Вам она нужнее…

— Да у меня их под боком… — втиснул каску в руку Михеева майор и вдруг спросил: — Стоит ли вам туда-то?

— Вы что? — изумленно вспыхнули глаза Михеева. — За кого вы меня принимаете? А за каску спасибо, майор Штыхно! Только и вы ею не пренебрегайте.

В неглубоких, наспех вырытых траншеях лишь кое-где можно было пройти во весь рост. Без привычки и забываясь, Михеев неосторожно распрямлялся на быстром ходу, и тогда Плесцов, сам маявшийся в траншее из-за высокого роста, бесцеремонно осаживал начальника за плечо, произнося: «Срежет!»

Не противясь, Анатолий Николаевич где перебежкой, где боком обходил цепочку редко стоящих, готовых к бою красноармейцев и все стремился к отдаленным высоткам, на одной из которых, по его предположению, должен был находиться командарм Горбань.

Но пришлось остановиться — траншея кончилась, а соседняя начиналась за дорогой, перебегать к которой стало уже крайне рискованно: к окопам, гулко ухая пушками и звонко стуча пулеметами, неслись вражеские танки.

Воротившись немного назад, Михеев облюбовал себе свободную ячейку возле сержанта с медалью «За отвагу» на груди, руками пощупал бруствер, как будто по-инженерному в точности хотел определить его надежность.

Плесцову место не понравилось: голый, открытый пустырь с бугорушками позади, подсказывающими, что оборону тут занимали без расчета на отход.

Молчаливую решимость перед боем и вместе с тем любопытство к себе заметил Михеев во взглядах бойцов, среди которых он оказался. Они, должно быть, никогда не видели военного с тремя ромбами в петлицах. Анатолий Николаевич, далеко не равнодушно следя за мчащимися в атаку машинами, захотел быть таким же уверенным, как они — фронтовики.

— Горит! — закричал справа сержант с медалью.

Дымящий танк повернул назад, чуть было не наскочил на встречный — и встал… А за остальными уже появилась пехота. Она кучно жалась позади машин, еле поспевая за ними.

— По танкам!.. — раскатисто крикнул лейтенант. — Гранатами!..

Прямо на Михеева шла мощнолобая махина с торчащим стволом пушки, который от тряски ходил вверх и вниз, словно бы выбирал момент послать снаряд именно в него, а из-под орудия визгливо тараторил пулемет.

«Головы не высунуть… — подумал Анатолий Николаевич, пригнувшись в окопе. — Хорошо, что догадался надеть каску». Он на мгновение снова выглянул из окопа, достал маузер, переложил его в левую руку, а в правой зажал связку гранат — ими поделился сосед — сержант.

Слева, справа грохнули разрывы гранат, рвануло впереди — это сосед Михеева швырнул связку и моментально схватил вторую…

Танк надвигался. Анатолий Николаевич уже почти распрямился в рывке, но в последнее мгновение отшатнулся, присел. В тот же момент его оглушил металлический тяжелый взрыв, на голову рухнули комья земли. Он успел заметить, что лейтенант опередил его и бросил под танк свою связку.

— Откинул хобот, — пошутил сержант, прилаживая на бруствере винтовку.

По танку метались языки пламени — угостили вдобавок бутылкой с горючей жидкостью, он стоял боком, с виду мертвый и все еще устрашающий.

— Сейчас фрицы, коли живы, начнут выскакивать. Поосторожней, смотрите, — предупредил Михеева красноармеец.

Близко стоящий подбитый танк загородил обзор довольно широкого участка, и Михеев продвинулся по окопу вправо, остановился, положил связку гранат в нишу, продолжая наблюдать за тремя вражескими машинами, которые прорвались через передовую и теперь неслись в обход холма.

— С тыла заходят, — понял Анатолий Николаевич и всерьез встревожился за левый фланг. Но размышлять было некогда: надвигался второй эшелон танков. Снова поднялась вражеская пехота, теперь до нее оставалось не больше полусотни метров. Пальба, разрывы, грохот — все звуки смешались, сбивая с толку.

Михеев видел, как рядом, выронив автомат, повалился красноармеец, неловко подвернув руку за спину. Бросившись к бойцу, Анатолий Николаевич хотел подозвать Плесцова, чтобы тот сделал перевязку, но, приглядевшись, понял, что помощь уже не нужна.

И тогда Михеев схватил автомат, хотел взвести затвор, но тот уже был на боевом взводе, прицелился в орущих гитлеровцев, сильно давя на спусковой крючок, и не сразу догадался, почему нет выстрела — диск был пуст. Бросив автомат, комиссар в злом азарте с левой руки безостановочно разрядил маузер, хорошо видя, что попал… Он мельком оглядел окоп, ища что-нибудь такое, из чего можно было бы стрелять, но не нашел.

Непонятное произошло на передовой. Вражеская артиллерия примолкла. Это здесь не стало слышно ее работы, она перенесла огонь вглубь. И танки повернули, оставив в смятении брошенную пехоту. Вражеские солдаты залегли, начали отползать.

— Огонь! — кричал лейтенант, стреляя короткими очередями из автомата. — Бей! Не давай уйти!