Его щеки залил яркий румянец. Рот скривился вправо.

– Ну, сэр, когда я наткнулся на него, у меня качнулся фонарь. Вот так. И осветил его.

– И вы сразу узнали его?

– Да, сэр. – Кривая усмешка. – Когда я был салагой, кадет Фрай обрил мне половину головы. Прямо перед построением на обед. Господи, какой нагоняй я получил…

Лазарь начал попахивать через несколько дней – чем Лерой Фрай отличался от него? Так как никто не планировал воскрешать его из мертвых и родители должны были приехать только через три недели, у руководства академии возникла проблема. Можно было сразу похоронить юношу, а потом стойко выдержать гнев семейства Фрай, – и можно было не класть его в могилу, но тогда возникал риск разложения исковерканного тела. После короткого обсуждения был выбран второй вариант, однако для этого требовался лед, и доктору Марквизу пришлось прибегнуть к практике, которую он наблюдал много лет назад, будучи студентом медицинского факультета Эдинбургского университета. Иными словами, он погрузил Лероя Фрая в ванну со спиртом.

Именно там мы и нашли его, капитан Хичкок и я. Голого, в дубовом ящике, наполненном этанолом. Чтобы закрыть ему рот, между грудиной и челюстью вставили палку, а чтобы он не всплывал, в полость груди насыпали уголь, однако нос все равно маячил над поверхностью, а веки отказывались опускаться. Вот так он и плавал, и казался при этом более живым, чем раньше, как будто его несли к нам волны.

Ящик был проконопачен, но недостаточно плотно, поэтому мы могли слышать, как на козлы падают капли. Вверх поднимался резкий запах спирта, и я понял, что здесь можно очень быстро опьянеть.

– Капитан, – сказал я, – вы бывали у океана?

Хичкок ответил, что бывал несколько раз.

– А вот я только однажды, – сказал я. – Помню, там была девочка – лет восьми, наверное, – она строила собор из песка. Удивительная штука получалась, с колокольнями, рядом здания клира… Не могу перечислить, как много там было деталей. Она учла все – кроме прилива. Чем быстрее она работала, тем быстрее он наступал. Не прошло и часа, как прекрасное дело ее рук превратилось в кучки на песке. – Я жестом показал, как все сровнялось с песком. – Мудрая девочка не пролила ни слезинки. Иногда я думаю о ней, когда пытаюсь нагрузить посторонними обстоятельствами простые факты. Выстраивается нечто красивое, а потом накатывает волна, и остаются только кучки. Основание. Горе тем, кто об этом забывает.

– А какое у нас основание? – спросил Хичкок.

– Ну, – сказал я, – давайте посмотрим. Есть предположение, что Лерой Фрай хотел умереть. Это, капитан, кажется чертовски хорошим основанием. А зачем еще молодому человеку вешаться на дереве? Он был сломлен; это старая песня. Что сделал бы сломленный человек? Ну, оставил бы записку. Рассказал бы своим друзьям и родственникам, почему решил так поступить. Чтобы услышали, чего он не мог добиться при жизни. Так что… – Я вытянул вперед руку. – Где эта записка, капитан?

– Мы ее не нашли.

– Гм… Ну, не страшно, не все самоубийцы оставляют записку. Господь свидетель, я видел, как многие просто прыгают с моста. Итак, Лерой Фрай устремляется к ближайшему обрыву… О, постойте-ка, он решает повеситься. Только не там, где его легко найти. Возможно, не хотел никому доставлять хлопот… – Помолчав, я продолжил: – Итак, он находит удобное крепкое дерево, перекидывает веревку через ветку… – Я вытянул одну ногу, потом другую. – И обнаруживает, что на своей самодельной виселице даже не оторвется от земли. Ладно, он закрепляет веревку по-другому… Нет, он этого не делает. Нет, Лерой Фрай так жаждет умереть, что просто… продолжает брыкаться. – Я дергаю ногой. – Пока веревка не заканчивает свою работу. – Хмуро смотрю в пол. – Да, дело было долгое, если выполнять его таким образом. А если шея не сломана, то еще более долгое…

Хичкок принял вызов.

– Вы сами говорили, что он был не в себе. Почему мы должны ждать от него разумного поведения?

– Что ж, по моему опыту, капитан, нет ничего разумного в том, что человек решает убить себя. Он просто знает, как собирается это сделать. Однажды… Однажды я видел, как женщина кончает с собой. У нее в голове была очень четкая картина. Пока она все это делала, можно было поклясться, будто она просто вспоминает. И это потому, что она уже видела, как все происходит.

Капитан Хичкок сказал:

– А та женщина, о которой вы говорите, – она была?..

Нет-нет, он этого не сказал. Он вообще какое-то время молчал. Просто наматывал круги вокруг гроба Лероя Фрая, сапогами соскребая воск.

– Возможно, – сказал он, – это был просто пробный забег, который вышел из-под контроля.

– Если верить нашему свидетелю, капитан, то тут ничего не выходило из-под контроля. Ноги на земле, ветка в пределах досягаемости: если б Лерой Фрай хотел все это отменить, он запросто это сделал бы.

Хичкок продолжал расхаживать.

– Веревка, – сказал он. – Узел распустился, когда он повесился. Или кадет Хантун толкнул его сильнее, чем ему показалось. Есть масса…

Он упирался изо всех сил, такова уж была его природа. Я бы восхищался им, но у меня от него уже начали болеть глаза.

– Взгляните сюда, – сказал я.

Скинув сюртук грубого сукна, я закатал рукава рубашки и сунул руку в спиртовую ванну. Сначала шок от холода, потом шок от фантомного жара. И еще причудливое ощущение, будто моя кожа одновременно и растворяется и грубеет. Однако с моей рукой ничего не происходило, я просто поднял голову Лероя Фрая на поверхность. С головой поднялось и тело, жесткое и вытянутое, как дно, на котором оно лежало. Мне пришлось подсунуть и другую руку, чтобы оно не погрузилось.

– Шея, – сказал я. – Это первое, что удивило меня. Видите? Нет четкого следа. Веревка стянулась и скользила вверх-вниз по шее, словно искала хорошее местечко.

– Как будто…

– Как будто он боролся. И еще взгляните. На пальцы.

Я указал подбородком, и капитан Хичкок после короткой заминки закатал рукава и склонился над телом.

– Видите? – сказал я. – На правой руке. Подушечки.

– Волдыри.

– Именно так. Свежие волдыри, судя по виду. Думаю, он… цеплялся за веревку, пытаясь содрать ее.

Мы смотрели на запечатанный рот Лероя Фрая, смотрели внимательно, как будто этим могли распечатать его. По какой-то странной случайности в помещении и в самом деле зазвучал голос – не мой, не Хичкока, – зазвучал так громко, что мы резко выпрямились, и тело Лероя Фрая с плеском погрузилось в спирт.

– Позвольте узнать, что вы тут делаете?

Должно быть, мы являли собой жуткое зрелище для доктора Марквиза. Склоненные над гробом, с закатанными рукавами. Прямо-таки дневные грабители могил.

– Доктор! – воскликнул я. – Я счастлив, что вы смогли присоединиться к нам. Мы крайне нуждаемся в медицинском авторитете.

– Джентльмены, – процедил он, – это против всяких правил.

– Абсолютно точно. Вы не будете возражать, если я попрошу вас ощупать затылок мистера Фрая?

Он поборолся за соблюдение правил приличия – по крайней мере, уделил этой борьбе еще несколько секунд своего времени, – а потом последовал нашему примеру. И пока ощупывал череп, его лицо, хмурое от напряжения, постепенно стало умиротворенным. Человек был на своем месте.

– Что там, доктор?

– Пока ничего… Я… Гм… Гм, да. Своего рода ушиб.

– То есть шишка?

– Да.

– Попробуйте описать ее нам.

– Затылочная область, насколько я понимаю… дюйма три в окружности.

– Насколько плотная?

– Выдается… о, примерно на четверть дюйма.

– Скажите, доктор, а что могло стать причиной такой шишки?

– То же, что и любой другой шишки: что-то твердое, вступившее в контакт с головой. Без осмотра больше ничего сказать не могу.

– Удар мог быть нанесен после смерти?

– Маловероятно. Шишку образует экстравазированная кровь – кровь, вытекшая из сосудов. Если она не циркулирует… если нет сердца… – У него хватило здравомыслия подавить смешок. – Шишки быть не может.