Сержант ухмыльнулся в усы. Предстоящая возня с бандой Ла Сенты его не радовала, но и не расстраивала. Наемник был уверен – заплатят.

– Десять чесночников еще сидят в замке Сант-Анжело, синьор капитан. Да пару дюжин отбивается в предместьях… до утра провозимся, не иначе.

Дженнардо молча хлопнул Ружерио по плечу. Он никогда не забывал о нуждах своих парней, терпел любые выходки нанимателей – до тех пор, пока их сундуки полны и они делятся содержимым. Ребята платили ему верной службой, и иногда сыну герцога Форса казалось, что эти продувные бестии – единственное счастье, какое даровал ему Господь.

– Синьор Рино, – Ружерио продолжал шептать, – если вы сделаете то, что задумали, сами станете преступником. Ди Марко на вас обозлится, а Медведи и кардинал Лаццарский и того пуще. Стоит ли этот?..

«Этот» топтался в пяти шагах, изо всех сил стараясь ослабить надежные веревки, стянутые на локтях, и вертел головой, будто пробуя на вкус вечерний ветер. Акилле Ла Сента не стоит потраченных на него усилий. Тут и сомневаться не в чем. Но не зря любовь зовут безумием.

– Мы получим свою плату, не беспокойся, – да-да, даже если придется вновь брать городскую верхушку в заложники, – идем, проводишь нас.

От Дома Иво до моста Госпитальеров треть мили по мощеной дороге, но отряд тащился медленнее некуда, обходя наваленные кем-то камни и бревна, а Дженнардо вглядывался в зарево. Огни на куполах Марии Лаццарской, на башне Святой Цецилии, огни повсюду… на его памяти в Лаццаро еще никогда не было столь светло и шумно. Бастард и его охрана первыми вошли под мост, и капитан невольно ускорил шаг. Темень надвинулась вплотную, тяжелая кладка задушила свет, отрезала от звуков. Говорили, будто самые старые плиты моста Госпитальеров заложили еще при империи, и в глубоких нишах вечным сном спят языческие жрецы. Чтобы спастись от творимого ими зла, древние похоронили прислужников даймонов на дне реки, а река возьми и высохни.

– Помилуй, Господи, темно-то как! – кажется, Ружерио перекрестился, а капитан вслушался в мерный стук кованых сапог – пока никто не пытался бежать. – Синьор, может, послать на розыски? Дом мадонны Чинции мы проверили: супруг ее удрал, но сама красавица в городе и весела, как пташка. А Андзолетто ваш не сыскался, и кастрат тоже в воду канул…

– Ну и к черту их, – Дженнардо еще успел махнуть рукой и тут же зажмурился от яркой вспышки. Впереди громыхнуло, завоняло дымом, и кто-то упал, даже не вскрикнув. Тьма пришла в движение, заворочалась, точно зверь. В такой тесноте не промахнешься, даже если стрелять на звук! Кто их предал? Франчо, Лаццарский сиделец, Медведи… или Валентино?

– Пленника на землю! Ложись, я сказал! – секундой позже он обрадовался, что не успел выполнить собственный приказ и остался на ногах. Напавшие зажгли факелы – нежданных врагов не менее десятка, все рослые, в походных легких латах…

– Мсье Форса! – густой низкий голос был знаком, еще как знаком! Человека сего Дженнардо отпустил на свободу в день Успения – вот и выполняй после этого договоры! И предстать перед этим малым последним трусом было б слишком унизительно.

– Дженнардо Форса? – никто не отозвался, и человек добавил с гулким смешком: – Мсье, герцог Романьи шлет вам наилучшие пожелания!

Мог бы и не уточнять! И так ясно, от кого капитан «красно-желтых» по прозвищу Толстый Барон передает «наилучшие пожелания». Один из их отряда уже убит, повернешься бежать – зарежут в спину.

– Форса, ты болван, – Акилле тоже не торопился падать наземь, – к тому же, неграмотный болван…

На том свете взвесят все его грехи и надежды, а сейчас жаркая волна радости обожгла лицо, будь он трижды болваном. Стараясь держаться мокрой скользкой стены, Дженнардо приблизился к бастарду. Ухватил за затрещавший под пальцами ворот камзола:

– Дернешься – и удавка не пригодится.

Акилле устало пожал плечами. Не моргая, он смотрел на людей своего брата – быть может, единственное спасение – и не пытался их окликнуть.

– Синьор… – настоящее имя француза как назло вылетело из головы, ну и плевать! Близость Акилле наполняла тело удалью, так быстро ставшей необходимой. – Сожалею, что не могу ответить герцогу Романьи с подобающей любезностью. Либо вы уберетесь с нашей дороги, либо мы будем драться.

– Сдохни, лжец! – Барон с удивительной для своей тучности прытью отскочил назад, а из-за его спины нацелились два широких дула. Вспышка. Толчок – и грязное чавкающее месиво там, куда они оба рухнули. Акилле тяжело навалился на него, защищая… закрывая собой. Что-то ударило рядом, вспенивая вонючую жижу, копившуюся под мостом. Еще лежа Дженнардо потянул саблю из ножен. Спихнув бастарда с себя, вскочил. Некогда даже посмотреть, что с Акилле… будешь мешкать, и уже сегодня проверишь, есть ли ад на самом деле!

Как только они обменялись первыми ударами, люди Родриго погасили факелы. Лишь один с шипением потухал на пропитанных влагой плитах. Оба отряда дрались почти молча – никто никому не придет на помощь, никто не услышит под вековой толщей. И когда пятеро уцелевших врагов, во главе с Бароном, отступили, в истоптанных лужах осталось немало мертвецов. Языческие жрецы собрали недурную жертву для своих даймонов… Повязка на шее сбилась, и Дженнардо чувствовал запах собственной крови, но даже выругаться сил не осталось. Свалившись на колени рядом с лежащим навзничь Акилле, он несмело коснулся горячей скулы. Ну ты, сволочь кудрявая, это же глупо! Сдохнуть вот так – от руки наемников сраного герцога Романьи, ты бы сам посмеялся! Бык Реджио вновь пролил родную кровь – это смахивает на пошлую комедию…

– Акилле! – рядом кто-то шарахнулся от его крика, люди рванули к выходу. Спятивший капитан Форса – для сегодняшнего дня уже слишком много. А он стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону, не в состоянии перестать.

– Не ори…

– Ты… как? – хотелось встряхнуть очухавшегося пленника, но Дженнардо лишь крепче вцепился в рукоять сабли. Бастард может быть ранен. – Чего молчишь, шелудивый ты выродок?.. Папское отродье…

Ла Сента закашлялся, неловко ворочаясь, перекатился на бок. Со связанными руками ему было ни сесть, ни встать, а Дженнардо отчего-то не мог до него дотронуться.

– Плечо обожгло… и затылком приложился… уй, больно! – Акилле наконец извернулся, опираясь на локоть, и сплюнул наземь. – Удавил бы уж меня скорее, Форса. На радость своему скопцу…

Ружерио чиркнул огнивом, и свет вспыхнул ярче. Рядом лежал мертвец с настолько изуродованным лицом, что Дженнардо не узнавал его. Точнее, у трупа вовсе не было лица. Кажется, тот солдат, которого застрелили первым… Джузеппе Лиарди, из третьей роты пикинеров. Акилле толкнул его, силясь встать, и мерченар дернулся от догадки. Рост, стать, цвет волос… пока разберутся, будет поздно! А Красному Быку не привыкать носить на себе клеймо убийцы брата.

– Ружерио, развяжите пленника и снимите с него одежду! – Джузеппе он разденет сам, тот был честным солдатом и заслужил хотя б такую благодарность. Хватит и того, что бедолагу похоронят без чести, как и должно поступить с отъявленным негодяем Акилле Ла Сентой.