Месса еще не кончилась, и колокольный звон догнал Дженнардо у ворот небольшой домашней часовни, где имел обыкновение молиться кардинал, если опаздывал в собор. Служки и стража пустили капитана невозбранно, и, войдя под низкие своды, он все-таки осенил себя крестом. Валентино стоял напротив не слишком богатого алтаря, складки темной сутаны все еще колыхались – видно, кардинал только что поднялся с колен. Светлые пряди разворошил пляшущий по часовне ветерок, и ди Марко зябко передернул плечами. И не прервал молитвы, хотя слышал шаги. Склоненное лицо было умиротворенным, и только губы двигались, дочитывая последние строфы. А потом прелат отложил молитвенник, обернулся, глядя на гостя так, как обычно смотрят на воробьев, залетевших в храм. Отвлекает, ну и нагадить может.
– Что привело вас сюда, Форса? Кажется, мы простились на совете, – боль причиняют лишь те, кого ты любишь или любил хотя бы миг, а к существу в строгих одеяниях столь сильное чувство испытывать невозможно. И немыслимо обратиться просто и ласково – Тинчо. Зато можно поклониться с искренним почтением, что капитан и проделал. Серые глаза смотрели прямо на него, но не видели – он чувствовал это так же ясно, как и уловил перемену, стоило им впервые встретиться после бегства бастарда. Раньше холодность была напускной, потому я с тобой никогда не боялся замерзнуть, Валентино ди Марко! И, обзывая «ледышкой», не понимал, что горю. – Поторопитесь, у меня много дел.
– Я пришел исповедоваться, Ваше Высокопреосвященство.
Светлые тонкие брови сошлись на переносице, делая прелата старше на десяток лет. Что ж, спасителю Италии молодость лишь помеха.
– Признаться в преступлении, в коем не раскаиваюсь, и просить у вас прощения… Я причинил вам боль, но и вы в долгу не остались. Увы, я уже наказан, да так, что самый жестокий бог не придумает ничего хуже. Простите ли вы меня?
Сухие губы сжались привычной линией, но Валентино больше не защищался – он не имел в том нужды. Крышка гроба заколочена и не открывается изнутри. И больше никто не решится взламывать ее снаружи.
– Позвольте мне объяснить вам, Форса, а не то, боюсь, вы вообразили себе невесть какую дикость, – ди Марко сделал шаг от алтаря, и Дженнардо невольно отступил вслед за ним. – Вы помогли мне многое понять, и я буду вам благодарен. Страсть земная ничто, она не имеет цены, но разрушает самых разумных, сея хаос и смерть. Я уничтожил ее в себе и положу жизнь на то, чтобы выжечь скверну повсюду, где встречу.
Вот так! Валентино желает стать папой римским… и на каждом костре, разожженном на истерзанной земле, будет корчиться его несбывшаяся любовь. Разорви на куски это чудовище, убившее Тинчо, – не поможет. Реджио уничтожит лишь тот, кто верит истово в правоту каждого поступка и помысла, и значит, на место ди Марко придет другой. Дженнардо моргнул, попятился еще дальше. Блестело скромное алтарное серебро, и таким же ледяным упорством полыхали светлые глаза с черной расширенной точкой зрачков.
– Что же до вашего бастарда, то можете оставить исповедь при себе или покаяться падре церкви Сан-Джорджо. Мне стало известно о ваших намерениях устроить Ла Сенте побег сразу, как только вы согласились на суд и казнь. Так забавно было наблюдать, как вы делаете из меня глупца, – бледные руки размеренно перебирали четки. – Отчего я вам не помешал? Хотел узнать, насколько далеко вы зайдете. Раз и навсегда понять, что страсти живут лишь в низких и слабых сердцах. Им нельзя верить.
– Вы предложили мне меч знаменосца церкви. Признались мне в любви, – раньше он бы заорал, а теперь лишь каркал так же равнодушно и сдержанно, как и кардинал.
– Тогда я еще колебался, – просто ответил Валентино, – подобного более не повторится. Не смею вас задерживать, Форса. Я еду в Рим и сомневаюсь, что заботы о вашем духовном благополучии важнее забот, порученных мне Богом.
Как там говорит Ружерио? Месяц пил – год похмельем будешь маяться. Годы! Солнце, наконец-то победившее дождь, билось в узкие окна часовни, и гремели колокола собора. Дженнардо еще раз поклонился – прямой, обтянутой черным спине, широкому красному поясу и такой же кровяного цвета шапочке – и медленно пошел к выходу. Перед глазами плясало пламя, бушевали снежные вихри Пиренеев, и смеялись темные овалы. Но Акилле не сгорит на твоем костре, кардинал ди Марко. А с живым человеком – не окоченевшей тенью – еще можно встретиться на земле.
Эпилог
Через четыре месяца, садясь на корабль, отплывающий в гавань Родоса, Дженнардо узнал о смерти папы Адриана Второго. Понтифик скончался в собственном дворце после шумного пира, на коем присутствовал и его старший сын Родриго. Не мешкая, в Риме собрался конклав, на котором итальянские кардиналы выдвинули кандидатуру нового наместника Святого Петра – кардинала-епископа Валентино ди Марко, племянника папы Сикста. Испанские прелаты, подчиняясь воле Родриго Реджио, всячески противодействовали избранию ди Марко, но тот заключил со знаменосцем церкви союз. В обмен на голоса своих противников кандидат обязался сохранить за герцогом Романьи все его земли и армию Папской области. Надев тиару под именем Льва Иоанна Первого, кардинал ди Марко нарушил соглашение, как только герцог отбыл к войскам. Вместо преданных воинов, Родриго ждала засада. Вступив в сговор с испанской короной и множеством итальянских аристократов, новый понтифик добился заключения Реджио в тюрьму. Через год Красному Быку удалось бежать, и в течение недолгого времени весь христианский мир мог наблюдать за агонией того, кто некогда приводил его в трепет. Ни один из многочисленных союзников покойного папы не протянул руку помощи его сыну, и Луиза Реджио напрасно молила супруга принять ее опального брата. Пытаясь вернуть себе утраченное или хотя бы забыться, Родриго Реджио был убит при осаде незначительной крепости и спешно похоронен в могиле, приставшей нищему.
Лев Иоанн Первый отличался воинственностью и провел несколько кампаний, что принесли ему добычу, власть, а также множество врагов. Новый понтифик посвятил себя очистке церкви от еретиков и богохульников, и при нем Святейшая Инквизиция впервые торжествовала в Италии. В своих буллах он напоминал инквизиторам Шпренгеру и Инститорису, авторам сочинения «Молот ведьм», что всякий, оказывавший им помощь в деле разоблачения колдунов, ведьм и блудодеев, получит индульгенцию и будет пользоваться вольностями и привилегиями «истинного борца за великое богоугодное дело». В годы его правления количество доносов и преследований многократно возросло. Один из противников папы писал: «Ведьмы, еретики и нарушители заповедей стали столь быстро распространяться по всему полуострову, что, казалось, их число превзойдет вскоре число верных католиков». Нетерпимый к любым слабостям, молодой папа особенно настаивал на жестокой каре уличенных в прелюбодеянии, разврате, подкупе и торговле церковными должностями. Преданные ему говорили, что единственное наслаждение, какое позволяет себе Лев Иоанн, – забота о произведениях искусства. Папа покровительствовал художникам, скульпторам и архитекторам и пригласил великого Браманте для строительства собора Святого Петра и Рафаэля – для росписи палат в Ватиканском дворце.
Через четыре года после конклава, вознесшего его на вершину католической церкви, Лев Иоанн принял к папскому двору младшего сына одного из дворян Романьи – пажа по имени Асканио Строцци. Молодой человек не блистал талантами – за исключением мужественной внешности – и никогда не имел влияния, но неотлучно находился при святом отце в течение нескольких лет и получил в награду за службу небольшое содержание, а также скромную должность конюшего. Ярые противники папы, среди которых был и герцог Форса, в скором времени распространили слух, что борец за чистоту мира и церкви – сам гнусный блудодей и содомит. Секретарь, коего Лев Иоанн унаследовал от папы Адриана, посоветовал удалить конюшего из Ватикана, и Асканио Строцци был выслан в Польшу со срочным поручением. На постоялом дворе близ Кракова молодой человек подвергся нападению неизвестных и скончался от множества ран. Через полгода двадцатипятилетний Родольфо Молина, также не примечательный ничем, кроме красоты, занял его место.
