****

Священник, всюду сопровождавший Валентино, громко и торопливо читал приговор, а шестеро судей или уж палачей – как кому больше нравится! – топтались у стены. В Доме Иво много вместительных залов, где осужденного можно надежно приковать, так удобно! Неловко вывернув руку с тяжелым «браслетом», Акилле дремал на полу и при их появлении сделал вид, будто не желает просыпаться. Размазал свободной ладонью кровь под носом, задрал подбородок так, что свисавшие на лицо темные пряди открыли налившийся синяк, и зевнул.

– Синьоры, неужели вы мне даже выспаться не дадите перед смертью? Как не по-христиански! – отчего тень гибели над буйной башкой бастарда виделась едва ль не с первой встречи? Нет, с того солнечного веселого дня, когда Акилле притащил к Дому Иво Чинцию и красовался перед ним и Валентино, а кардинал отвернулся, не протянув руки для благословения. Ла Сента не замечал паучьей возни, как никогда не видят ее те, кто дышит полной грудью, пока не стало слишком поздно. Непростительно для того, кто задумал стать тираном. И все же могло получиться! Получилось же у родителя, а ведь будущий герцог Форса начал с куда меньшего. Другие времена, другие нравы. Папа Адриан доказал всем, что лишь слово и воля Святого Престола значимы под небесами, и Валентино ди Марко… или как там будут звать нового папу?.. следует примеру предшественника.

– Выспишься в гостях у дьявола, – хохотнул Колонна, беспокойно оглянувшись на Валентино. – Брат мой, не умнее ли будет отложить казнь до выяснения обстоятельств? – кажется, Франчо заставила усомниться самоуверенность закованного в цепи узника, но ди Марко лишь холодно улыбнулся:

– Если синьор Ла Сента пожелает смягчить свою участь рассказом о сообщниках, то мы проявим милосердие, – кардинал в знак пренебрежения выставил вперед носок красной туфли, и ненависть вновь схватила за глотку. Только теперь она была обжигающе горячей, и Дженнардо испугался ее силы. Стоит поддаться порыву, и затея полетит ослу под хвост. Вместе с жизнью Акилле. – Смерть от стали в этой комнате и с надлежащим покаянием предпочтительней публичной казни, не так ли?

Дженнардо быстро шагнул вперед. Стоит прелатам вызывать городских палачей, и все будет напрасным.

– Не стоит терять время, синьоры, – боже правый, он никогда не лгал так много, как за последние сутки! – Затянем приготовления к казни, чего доброго, гасконское отребье подстроит побег своему капитану. Он должен им немало флоринов! Я бы на их месте попытался. Уверен, что Ла Сента виновен в двойном договоре, и Венеция стоит за захватом Лаццаро. Все яснее некуда…

Мучительно хотелось обернуться к тонкой фигурке у стены. Пойми же ты, дурак, хотя бы раз послушай меня!.. Хриплый смех перебил его:

– Не извольте сомневаться, Ваше Высокопреосвященство! Верный пес церкви складно тявкает, – Акилле пошевелил вывернутой рукой и оскалился с мстительной радостью. – Позволено ли мне будет последнее желание, синьоры? Оно весьма скромное.

Валентино кивнул, и бастард попытался сесть прямо. Зло смахнул ладонью слезы слабости, и Дженнардо вновь отвернулся. Громко зазвенела цепь.

– Я хочу задать вам вопрос, Ваше Высокопреосвященство… всего один маленький вопрос… За что вы хотите убить меня?

– Странное у вас желание, сын мой, – Франчо влез потому, что Валентино молчал. – Вы предали своих нанимателей; поклявшись спасением души, святотатственно нарушили договор; причинили вред честным людям… ответ очевиден! Попросите-ка лучше бутыль вина.

– Ну да, а убытки кардинала Лаццарского громче всех вопиют о расплате! – резкий голос Акилле взвился под самые своды. – Я не к вам обращаюсь, Колонна. Я спрашиваю кардинала ди Марко. Отчего вы хотите моей смерти? Клянусь, услышав искренний ответ, я и пальцем не двину, чтобы помешать вам. Сам подставлю горло, ха-ха!

– Всем же отступникам и грешникам — погибель, и оставившие Господа истребятся, – Валентино наконец разлепил губы – где-то Дженнардо уже слышал такие слова, но где? – Ибо возмездие за грех – смерть…

– Цитируете святую книгу, точно усердный семинарист? – бастард захохотал. – Почему бы вам не признаться, здесь нет лишних ушей – только купленные и обманутые. Вы ненавидите меня! За то, что я посмел сделать то, чего вы боитесь. Запомните, ди Марко: наступит день, когда вы проклянете свои оковы. Своего Бога и эти красные тряпки! Проклянете, отречетесь, и падение ваше увидят все! Все! Слышали?!

– Господь вас простит, – обронил Валентино и с усилием расцепил стиснутые на поясе пальцы, – а я не могу. Уберите его отсюда. Франческо, позовите людей, пусть его… пусть отведут в тюрьму.

Оглушающая тишина мешала думать, действовать. Будто в жутком сне, где бежишь по бесконечной дороге, увязая при каждом шаге, а возмездие гонится по пятам. Такие проклятья должны убивать изрекшего их на месте, если только… если только они не верны от первого до последнего слова. Сбросив липкий морок, Дженнардо подскочил к узнику. Вцепился в грязную ткань камзола:

– Я заберу его в казармы – пусть сидит там до утра. Удавим мерзавца на рассвете, – капитан поклонился Орсини и кардиналам, – при всем уважении, я не доверяю городской милиции. Лавочники могут не удержать наемника, а меня он больше не обманет.

Пока снимали цепи, Акилле сидел неподвижно и молча. Все ясно, Дженнардо Форса для него более не существует! Сжав зубы, мерченар считал минуты, и вот пленник поднял затекшую руку. Встал с трудом, хватаясь за стену. Солдаты подхватили его под локти, поволокли к выходу. У дверей с искусно вырезанным крестом римлянин обернулся. Ожег Валентино взглядом:

– Ваш Бог вас предаст, – солдаты тащили его дальше, но Акилле вывернул шею, сопротивляясь: – и тогда у вас не останется ничего.

****

За стенами Дома Иво горели костры и факелы, и вопль рвался до самых звезд. Высокие темные башни, узкие переулки, нависающая бронза вечернего неба, разорванная всполохами алых огней – люди метались в этом аду, гремело железо, и оглушал неумолчный гомон. Дженнардо очень хотелось вдохнуть прохладу приближающейся ночи, но он не мог. Что-то душно навалилось на грудь, царапало глотку. Тупые скоты! Добрые лаццарцы подняли такой шум, что наверняка в Риме слышно. А всего-то пришлось прогнать банду гасконцев, экая невидаль! Чужой страх бесил неимоверно. И потому, увидев Ружерио, капитан рявкнул куда грубее, чем собирался:

– Где лошади? Я тебя спрашиваю!

Голова у Ружерио была обвязана пропитанной кровью тряпицей, его порядком шатало, и мерченар смягчился. Нужно как можно быстрее убраться отсюда, пока красносутанники не передумали! Кто-то затопал по лестнице, и капитан, едва не подпрыгнув на месте, стремительно обернулся. Всего лишь отставший солдат охраны, какую он приставил к Акилле… пленника вели, окружив с четырех сторон. Нужно не менее дюжины лошадей.

– Велел оставить их за мостом, здесь слишком шумно, – сержанта не пугал его гнев. Поглядев на узника, Ружерио понизил голос: – Большинство чесночников сбежали, синьор капитан. Шестнадцать наших преставилось, да Херардо ногу взрывом оторвало… с порохом чего-то напутали. А эти дьяволы отступили на Римини. Сдается мне, что к «красно-желтым» они не побегут, станут пробираться долинами.