– Ружерио, дверь! – и свободной рукой подхватил кресло Валентино – какое счастье, что кардинал стоит на ногах! Кресло оказалось непомерно громоздким и весило, будто собор. Будь у него свободны обе руки, Бальтассаре, пожалуй, не жить, но и без того тяжеленное дерево сбило сержанта с ног. Жаль, что придется убить гасконца, Дженнардо б сам нанял этого ловкача… Двое его собратьев в комнате, прочие – за дверью, а здесь их будет двое против троих, ну, если не считать кардинала. Еще прежде чем Акилле пришел на помощь своим людям, у двери завязалась схватка, и вот один из гасконцев рухнул на вытертый ковер. Только б Ружерио смог держать створки закрытыми еще пару мгновений! Отпихнув Валентино, капитан рванулся к бастарду и замер, почти наткнувшись на клинок. В распроклятых овалах бушевало бесовское пламя, и Акилле сделал шаг вперед. Дженнардо знал – так ясно, будто письмена выступили у римлянина на лбу: сейчас тот убьет его, ни на миг не задумавшись. Пришлось отступить, и бедра коснулись огромного ларя, где законники хранили свои свитки. Чужая шпага ткнулась в горло. Вот и все. Дженнардо смотрел в перекошенное лицо своего любовника и убийцы и даже не пытался понять, где ошибся. Справа зазвенело железо, и голос, привыкший повелевать верующими во время службы, резанул по ушам:

– Ла Сента, опустите оружие!

Метнулась серебряная вспышка, Акилле чуть повернулся, отклонившись едва ль на пару волосков – все-таки бастард слишком молод! – острие шпаги царапнуло кожу. Изогнувшись, будто тряпичный паяц, Дженнардо всадил кулак прямо в загорелую скулу. И мгновенно рухнул на упавшего противника сверху, придавив своим весом. Заломил вверх руку с зажатым в ней эфесом, что есть мочи саданул о мраморный пол, но Акилле не разжал пальцы. Чертов упрямец! Дженнардо врезал еще раз и еще – так, что кисть заныла. После третьего удара кудрявый затылок бессильно стукнулся о плиты, и капитан тут же выдернул шпагу из обмякшей ладони. Если он сломал Акилле нос или челюсть, то это для его же пользы, но все равно жаль! Бальтассаре еще пытался подняться – нелегко это со сломанной ногой. Не отводя взгляда, мерченар поднял шпагу Акилле. Оружие хозяина прикончит верного слугу, хоть какая-то справедливость. Сержант даже не успел проклясть его перед смертью и вытянулся на полу. В комнате разило потом и кровью, и Дженнардо отстраненно подумал, что законники смогут еще сильней урезать жалованье его парней.

Капитан осторожно поднялся – комната плыла перед глазами, и кровь текла на воротник камзола. Потрогал шею, и тут же одернул руку – больно! Ружерио и Валентино распластались на дубовой двери, сдерживая отчаянные удары, а в шпалере со Святым Иво глубоко засел тонкий кинжал с резной серебряной рукоятью. В благословенной Италии и кардиналы носят с собой оружие!

– Что творится, Форса? – красная шапочка слетела со светлой макушки. Встрепанный, сероглазый и молодой, Валентино налегал на створки. И что-то больно отозвалось в груди, точно лопнул пузырь ненависти. – Начался штурм?

Не ответив, капитан переступил через два трупа и подошел к двери. Откашлялся, зажимая рану рукой. Голос не пропал, сознания он не лишился, значит, просто царапина. Саданул кулаком по двери – с другой стороны притихли. Верно, ищут, чем выбить мореный дуб. От души надеясь, что их охрану еще не перерезали во дворе, Дженнардо гаркнул:

– Эй, олухи! – все ж хорошо, что они так долго воевали вместе – гасконцы знают пределы его терпения. – Ваш капитан у меня в руках. Если вам дорога его жизнь и ваша собственная, советую убраться из города. Через час моя банда возьмет Лаццаро. Клянусь именем Господа, всех, кто останется, я перевешаю без суда. Давно уж пора!

Он привалился к двери, с наслаждением вслушиваясь в далекий грохот и колокольный звон. В городе едва ль полторы тысячи захватчиков, им не устоять. А вот горожанам придется худо… Стараясь не смотреть в лицо лежащему неподвижно Акилле, он приказал Ружерио связать его – и глядел, как поясной ремень стягивает смуглые запястья.

****

Кардинал Лаццарский здорово отощал за время пленения и был до смерти напуган. А вот Орсини – старый и особенно молодой – рвались в бой. Клянясь про себя, что это его последняя война на родине, Дженнардо посоветовал обоим возглавить ополчение, буде им удастся таковое сколотить. На улицах города еще шла ожесточенная драка, и, пожалуй, милиция и добрые лаццарцы будут лишь мешать его парням, но зато дадут врагу понять, что земля горит у них под ногами. Самое страшное уже кончилось, должно быть, так думали прелаты и Медведи, а капитан Форса им даже не завидовал. Кончилось еще в провонявшей кровью комнате, когда они ждали бегства гасконцев и молились на крепость столетнего дуба, защищавшего их. Или когда один из отрядов отыскал заложников – в замке Сант-Анжело Нуово, ха-ха! Учитывая, что бастард ожидал от своей банды большей слаженности и не верил в ее послушание, не так уж глупо. Но для Дженнардо все только начиналось. В Доме Святого Иво они вшестером осудили Акилле Ла Сенту на казнь, еще не всякий разбойник сможет похвастаться подобным трибуналом! Три кардинала, два Орсини и сын герцога Форса.

– Адриан велел убить моих племянников, да я сам жив еще лишь благодаря чуду! Чего ради я стану церемониться с папским выродком? – Орсини-старший расхаживал из угла в угол, точно сам геральдический зверь после спячки, и капитану очень хотелось напомнить, как зовется помянутое «чудо». Орсини были обязаны Акилле жизнью и свободой – в той же мере, что и самому Дженнардо, – но их сия мелочь не останавливала. – Под топор мерзавца. Иль что там полагается?.. Удавка? Удавить, удавить без промедления – вот мое слово!

– Отец, но ведь папа Адриан… все ж Ла Сента не чужой ему. Вдруг в каземате, целый и невредимый, он нам больше пригодится? – щенок Орсини тщился показать себя искушенным политиком. Отчего все юнцы так торопятся вляпаться во взрослую грязь? Но договорить ему не дали. Франческо Колонна, въехавший в город едва ль не со штурмовым отрядом, мягко перебил робкие попытки:

– Именно в качестве сына понтифика он и должен быть казнен, иначе Ла Сенте вообще грош цена. Обыкновенный авантюрист, зато из рода Реджио, – Франчо пошевелил толстыми, будто немецкие колбаски, пальцами, – только представьте, какой разразится скандал!

– Какое мне дело до скандала и шкуры этого проходимца? – горестно возопил кардинал Лаццарский. – Жизнь его или смерть – никто не возместит мне расходы! Удавка? Нужно уточнить в уложениях… куда мне ставить подпись, Валентино, чтобы я мог, наконец, заняться чем-нибудь полезным?

Ди Марко, слишком пристально следивший за тем, как его секретарь упражняется в каллиграфии, даже головы не поднял. Лишь обронил негромко:

– Форса, что вы скажете?

Ответ Дженнардо заготовил сразу, как только соратники завели речь о казни:

– Где мне подписать?

Красный Бык воистину благо. Ну, в некоторых обстоятельствах. Если бы старший Реджио все еще угрожал городу, младшего бы пощадили. Тронув пальцами повязку на шее, капитан склонился над свитком, старательно отводя глаза. Ди Марко должен верить в его преданность, абсолютную преданность. Даже в готовность, черт возьми, самому затянуть удавку на горле Акилле. Иначе кровь будет литься еще и еще. Но Валентино и не взглянул на него. Хмуро оглядывал стены, будто отыскивая привычное распятие. Один за другим они поставили подписи под приговором, и теперь бастарда могли убить в любой миг. Счастье еще, что Колонна и ди Марко не озаботились выведать, с кем Акилле мог договориться о поддержке. Но кто знает, вдруг мысль о пытках все же придет в головы под кардинальскими шапками?