– Синьоры, – Дженнардо поклонился от порога, – прощу простить меня за задержку совета. Не леность, но занятость помешала мне явиться к вам раньше. Я говорил со своими сержантами и могу сообщить…

Широкие брови Франческо поползли вверх, а Валентино отвел глаза, уставившись на незажженный камин, и капитан понял, что переигрывает.

– Одним словом, я обещаю, что не позднее чем в воскресенье Лаццаро вернет себе законного господина. Но лишь в том случае, если вы согласитесь принять мои предложения. Франчо, тебе это понравится! Валентино, вам моя идея также придется по душе, но несколько меньше, – оказывается, паучья возня затягивает! Прятался и вилял годами, стараясь избегать интриг и настоящей драки, плевал на все, и до чего дошло? Папаша, верно, счел, будто сын с упоением ждет убийства брата и герцогской короны, а ди Марко не сомневается, что его посулы дадут всходы. Еще бы, ведь мерзкий мужеложец, проклятый грешник, не может, не должен, не имеет права!.. чего там еще? Обязан благодарить Господа за дозволение прожить еще день, дышать одним воздухом с добрыми христианами и даже не помышлять о большем! Ну хватит!

– Мы слушаем вас, Форса, – Валентино по-прежнему не смотрел на него. Сейчас не верилось, что несколько месяцев назад он обнимал этого человека, прижимался лицом к покрасневшей коже на горле и готов был ползать на коленях… да-да, ползать! За одно лишь прощение и понимание.

– Ну, выкладывай уже, сын мой, – Франческо украдкой покосился на собрата – крепко же его уцепил Валентино! – Как ты собираешься покончить с этим молодчиком?

– Мы согласимся на все его условия, – Дженнардо предупреждающе поднял руку, – и скажем, будто хотим увидеть кардинала Лаццарского и Гвидо Орсини живыми; Ла Сента не поверит, что мы беспокоимся о ком-то другом. Важно, чтобы нас пустили в город… скажем, меня и вас, Ваше Высокопреосвященство… с нами будет небольшой отряд, и мои люди – а мы уж постараемся затянуть переговоры подольше! – откроют ворота. Мои парни знают в Лаццаро все ходы и выходы, и, пока бастард станет торговаться с нами, рядиться уже будет не за что. Отряд под командой одного из моих сержантов надежно укроется в предместьях и по сигналу ворвется в город. Франчо? Валентино?

Казалось, предложение ехать в город, захваченный бандой распоясавшихся гасконцев, нисколько не взволновало кардинала ди Марко. Валентино изучал камин, а его худые пальцы спокойно перебирали четки. Колонна же присвистнул и завозился в кресле – видно, ему нестерпимо требовалось выпить.

– Я в тебе не сомневался, Рино. Надо полагать, ты жаждешь вздернуть Ла Сенту на самой высокой виселице? Он заставил тебя попотеть.

– Ну, смерти я ему не хочу, – хоть бы ди Марко поднял голову, чтобы понять: верит ли он или нет?! – Хватит и пинка… прошу меня простить за грубость, синьоры! Меня бесит, что какой-то юнец отнял у меня победу. Я заставил Быка убраться из долины, а теперь, вместо того, чтобы вволю насладиться отдыхом, должен выковыривать гасконскую шваль из города.

Валентино отлично известно, что без Акилле Лаццаро бы уже принадлежал Красному Быку, путь увидит задетое тщеславие, желание присвоить победу себе одному. Как раз в духе этой своры – кардинал поверит. Должен поверить.

– Ла Сента дворянин, его не вздернешь, – сухо вставил ди Марко и поднялся на ноги, – я подумаю и через пару часов приму решение. Идея опасна, но может осуществиться. Вероятно, Ла Сента полагает, что одурачил вас как следует, Форса, сейчас он беспечен … мои извинения, я буду в храме.

Да-да, пойди помолись, лжец. Забавно, ди Марко даже не подумал спросить мнения Франческо! Дженнардо догнал Валентино в галерее, встал так, чтобы кардинал не мог пройти. Факелы горели на стенах, и тускло светилось старое серебро. А глаза-то у Валентино все еще воспаленные, больные… вблизи он вовсе не выглядит таким спокойным. Комок ненависти сжался в груди. Тот, кто мешает жить другим, отнимает даже крупицы радости, иного не заслуживает – таково веление Бога. Нового Бога Дженнардо Форсы. Капитан стремительно схватил холодную руку, приник губами к кардинальскому перстню.

– Я обдумал ваши слова, Валентино… и знаю, о какой любви вы говорили, – в светлых глазах что-то было – понимание или тень беды. Не разобрать, и ему безразлично! – Я и… я ведь любил… люблю вас так же! Да услышит меня Господь – в такой любви нет греха. Вы дали мне понять, насколько я низок… сама страсть подобного рода низка и отвратительна.

Ди Марко не двигался, и Дженнардо продолжал сжимать ледяную руку. Он почти не лжет, ведь всего пару дней назад поклялся бы, что расплата пришла – и для него, и для Акилле – и демоны спляшут на их костях.

– Вы позволите служить вам? – шепот эхом разнесся по галерее. Валентино нахмурился и отнял ладонь.

– Идите к своим людям, Дженнардо. Задуманное непросто будет осуществить, а я пока могу предложить лишь молитвы.

Красное одеяние шелестело едва слышно – кардинал прошел мимо, точно призрак. Несколько минут мерченар смотрел ему вслед, а потом почти бегом кинулся в свою комнату. Сейчас он созовет сержантов, и колеса завертятся… Военный плащ из темного сукна лежал там же, где капитан оставил его пару часов назад, Дженнардо, не глядя, подхватил темную ткань. Белое пятно на покрывале привлекло внимание – под плащом лежало свернутое в трубку письмо. Пожав плечами, Дженнардо взял желтоватый листок, развернул нетерпеливо. Сержанты почти поголовно неграмотны, кому это вздумалось слать ему записки?.. Крупными неровными буквами на листке было написано:

Берегитесь. Тот, кого вы обманули, задумал месть. Ищите нору, синьор кролик. Берегитесь Лаццаро.

****

Никогда еще Лаццаро не казался таким красивым, и никогда раньше Дженнардо не думал, что, увидев желтые стены, крытые красной и коричневой черепицей сторожевые башенки, вздохнет свободней. Город словно поделился с ним своей силой, а та была неисчерпаема. Основанный в незапамятные времена, переживший империю и набеги варваров, Лаццаро не дрогнет перед каким-то капитаном Ла Сентой, вздумавшим показать здесь свой норов. Так странно… Лаццаро дал Дженнардо приют всего на два года, но успел стать родным. Вернуться поистине здорово. С непонятной жадностью Дженнардо смотрел и смотрел, изворачиваясь в седле, и не мог наглядеться. Массивные ворота закрыты, и тяжелый мост поднят на ржавых цепях. Небольшой отряд пустили в узкую калитку со старинной бронзовой решеткой – и створки захлопнулись за спиной. Солдаты в пестрых одеждах прячутся от солнца в густой тени каштанов, отдыхают на траве в оливковой роще справа от ворот, и караульные начеку. Рядом с капитаном Ружерио приветственно помахал какому-то верзиле в малиновых шароварах и зеленой безрукавке, и чужой наемник ответил. Ничего удивительного: сегодня вы деретесь на одной стороне, а завтра приятеля занесет на службу к врагам – дружбе война не мешает. Валентино на своем пестро-сером поджал губы. Кардинал не разделял показной уверенности Дженнардо в благополучном исходе дела. «Ваши люди и солдаты Ла Сенты слишком долго воевали вместе, они могут договориться». Недоверие к своим мерченарам капитан воспринял как личное оскорбление и в другое время не преминул бы разъяснить кардиналу его заблуждения, но выбранная роль обязывала лишь кротко кивнуть. Всякое бывает! Кто-то из его парней сунул под плащ ту записку… быть может, даже Ружерио, с которым он разменял десять лет и пяток войн. Если затея провалится, то отнюдь не из-за измены собственной банды. Скорее уж от бастарда стоит ждать вывертов, каких не в состоянии предвидеть человек в здравом уме. Торопливое письмо с предупреждением об опасности Дженнардо хранил под рубашкой. Если его убьют – застрелят с одной из этих веселых крыш или резного балкона, – то записка обелит брата его убийцы… Акилле Ла Сента не желает своему бывшему товарищу-«кролику» смерти, не договаривался с Быком – Дженнардо так хотелось верить, что он почти убедил себя. Хотя неровный почерк совершенно не походил на манеру римлянина. Ловкий авантюрист или запутавшийся в своей ненависти-любви к Родриго юнец – одна из ипостасей Акилле была истинной, быть может, сразу обе – это и предстоит проверить на своей шкуре. Сам Дженнардо тоже заготовил десяток ролей, теперь важнее всего выбрать единственно правильную. Капитан подавил желание еще раз обернуться к воротам и тронул поводья. Ему до смерти хотелось убедиться, что тайно отправленные в Лаццаро лазутчики не повешены на виду у всех и заняли свои места. Если тем, кого захватчики по неосторожности пустили в город, не удастся справиться со стражей, в дело вступит отряд, засевший в укрытии в двух милях отсюда. Кулеврины разнесут стены и ворота к чертовой матери, и пусть только кардинал Лаццарский попробует вычесть стоимость из жалованья его парней! Никому не нужен такой исход – слишком много прольется крови, но мерченар был готов на все. Дурак Акилле или подлец, а Лаццаро не получит ни один Реджио.