– Значит, брат-мужеложец тебе по-прежнему не нужен? – Ла Сента поднялся, выдохнул сквозь зубы и взял со стола перчатки и шляпу. – Сказано ясно и четко. Полагаю, нам больше нечего здесь делать, Дженнардо. Если только ты не намерен сдать его светлости город, в чем я сильно сомневаюсь. Идем отсюда.

Римлянин обернулся к Родриго, а тот, прищурившись, рассматривал брата, будто арабскую диковинку:

– Вы ведь дадите нам уйти, ваша светлость? Вам уже случалось убивать гостей, но тогда гости не держали при себе заложников. Клянусь вам, наши люди получили недвусмысленный приказ, и ваши офицеры умрут мучительной смертью, если мы не вернемся до рассвета, – Ла Сента ловко подцепил пальцем цепочку нательного креста, и коснулся губами распятия. – Да услышит меня Господь!

Дженнардо встал с трудом – у него подкашивались ноги. Акилле не предатель – или просто набивает цену?.. Но тогда, тогда… Валентино уведомил герцога, что его брат готов пойти на переговоры, сдать город… боже правый, для чего кардиналу это было нужно?! Валентино имел основания считать, что римлянин ухватится за возможность вернуться в семью и в самом деле предаст? А капитан Форса не должен был оказаться на этих переговорах, ведь прелат заклинал его именем церкви не соглашаться на них! Успение Богородицы завтра, уже на рассвете в Риме случится нечто такое, что отвлечет Быка от Лаццарской долины. Да что там – Быку уже сейчас не сладко, иначе для чего понадобился спектакль, выставленное напоказ могущество и блистательное будущее. Очевидно, папа Адриан велел сыну вернуться в Рим и охранять престол Святого Петра, а послушный наследник торопится завершить кампанию – пусть не силой, но подкупом. Через несколько дней в замок Беневенто влетят гонцы со страшной новостью, братья Реджио останутся без поддержки родителя, капитан Форса выиграет время и спасет город. Превосходный план. Просто бесподобно, Тинчо, и ты стал бы лучшим папой из всех, кто носил тиару. Разыграно как по нотам, и даже в подлости кардинала не упрекнешь. Он не заставлял Акилле предавать, тот сам должен был выбрать судьбу, и вот тут Его Высокопреосвященство, похоже, сел в лужу.

– Так вы разрешите нам откланяться? – теперь уже Ла Сента разглядывал Быка в упор. – И засвидетельствуете наше почтение мадонне Леоне?

– Постой, – глухо бросил герцог и поднял сумрачные глаза, – в эту дверь можно выйти только раз, Акилле. И лучше иметь брата-мужеложца, чем не иметь братьев вовсе. Ты слышал меня?

– Слышал, – кивнул Ла Сента и встряхнул взмокшими у висков кудрями, – но почему?..

– Время идет, течет, проклятое, как вода сквозь пальцы, – Родриго поднял руку, словно зачерпнув из невидимого потока. Даже будь в зале толпа, сын папы говорил бы только для себя и для Акилле, и Дженнардо невольно восхитился такой уверенности и самообладанию. – Мне скоро тридцать, а время все быстрее… отец хотел, чтобы я сменил его, а Хуан стал править Италией. У нас была хорошая семья, лучшая на свете. Хуан погиб, и ты знаешь, что я отдал бы все, чтобы найти и покарать его убийц! Луса не желает меня видеть, Жофри… хм, только трус и мягкотелый подкаблучник хуже мужеложца. Я один. Меж отцом и тем, что судьба мне уготовила. У меня остался только ты, Акилле. Ты – Реджио. Ты мой брат.

Никто не смог бы смеяться над горькой силой этих слов, и Ла Сента не смог также. Поднес ладонь к губам, сглотнул тяжело и ответил:

– Тогда, в замке Святого Ангела, я и впрямь целовал бы тебе руки, Родриго… догадайся ты сказать, – римлянин отступил на шаг, железной хваткой вцепился в локоть Дженнардо, – а теперь я выйду в эту дверь. Прощай.

Герцог стремительно схватил небольшой молоточек, что лежал на столе поверх бронзового круга. Час признаний окончен, черта подведена, и «красно-желтые» схватят не брата Родриго Реджио, но злейшего врага. И незадачливого капитана Форсу вместе с ним. Прости, Тинчо, я сяду на твою идею, как неумелый всадник садится за спиной опытного наездника. Акилле не предал, и шалая кудрявая башка не полетит с плеч, если я смогу…

– Синьор Реджио! Мы действительно уйдем сейчас, но лишь затем, чтобы без помех обсудить ваши предложения и подумать, – молоток замер над кругом, губительного звона не последовало, и Дженнардо немного перевел дух. Акилле рядом дернулся, точно его ужалили, и пришлось стиснуть его кисть так, что кости затрещали. Молчи, болван, молчи, ты мне дороже… ну, не жизни, конечно, но чести – определенно. У мужеложцев, как известно герцогу Романьи, чести нет, так кто же будет виноват, если Бык клюнет на приманку? – Вы не знаете наших людей, но среди них есть те, кто может сорвать любые, самые здравые планы. Гасконцы весьма ненадежный народ, не правда ль, синьор Ла Сента? Если плата покажется им недостаточной, они останутся на службе у Лаццаро, и грош цена тогда нашим договорам.

Бык слушал внимательно. Даже не отпустил презрительной шуточки насчет мерченаров, неспособных держать в узде свое зверье, – Родриго не разменивался на мелочи. И только губы дрогнули, показывая отвращение. Дьявол знает, что думал герцог о гордости своего брата, но гордость Дженнардо Форсы в этот миг летела к бесам. Горячий юнец может швыряться выгодой и собственной шкурой ради красного словца, а старший и матерый товарищ уже все просчитал и оценил свою шпагу и кровь лаццарцев. Да будет так. Главное – дождаться Успения и гонцов из Рима. И узнать, куда все же подевался сержант Бальтассаре.

– Синьор Реджио, мы будем готовы подписать новый договор найма через… через пять дней после торжества Пречистой Девы. И заклинаю вас принести наши извинения мадонне Леоне!

****

Ночной летний ветерок гремел, будто трубы Судного Дня, и хлестал в лицо с мощью урагана в зимнем море. Мешком свалившись на влажную траву, Дженнардо чувствовал себя так, словно выбрался из утлого суденышка, что сутки швыряли яростные волны. В непроглядном небе мирно сияли звезды, от Лацци несло тиной, и громко храпели кони. Они вырвались. Живыми ушли из логова, и пусть Красный Бык ждет пятого дня… Аминь! Солдаты охраны один за другим разворачивали лошадей, спешивались, недоуменно переругиваясь, а Дженнардо растянулся во весь рост. Пусть портятся камзол и штаны из разграбленного обоза, все равно Родриго счел ниже своего достоинства заметить собственные тряпки на врагах. Напрасно Акилле старался уязвить, ха-ха! Хотелось смеяться беспричинно, как в детстве, и Дженнардо закусил губу. Запрокинул голову, потерся затылком о мягкий дерн и дышал, дышал, с наслаждением втягивая в себя речную свежесть. Стройный силуэт заслонил звезды, и острый носок сапога небольно врезался под ребра.

– Паскуда, – Акилле пнул его еще раз, – все Форса лжецы со змеиным языком.

– Уже второй раз я спасаю твою шкуру, – спорить было лень, вообще все чудовищно лень. Сейчас бы просто повалить мерзавца рядом и почувствовать его запах, ощутить непокорные бедра под собой.

– Знаю. И мне хочется убить тебя за эти благодеяния, – видно, у Господа есть особая мерка для Реджио, они скроены на один манер. Добиться своего любой ценой – и пусть огнем горят все прочие. Акилле сводил давние счеты с братом, и ему было безразлично, что он тянет Дженнардо и их людей за собой. Замок Беневенто уже пропал в ночи, даже факелы на мосту скрылись за темными ветвями. Бык не послал погоню, не передумал. Последнее милосердие для родича, не иначе. Через пять дней герцог объявит их лжецами и личными врагами, и тогда всей Италии не хватит, чтобы сбежать. В густой траве трещала какая-то ночная мелюзга, и Дженнардо, не глядя, хлопнул ее ладонью. Вытащил плащ из-под себя, растянул его рядом. Сделал Ружерио знак спешиться и расставить людей полукругом. Проследил за тем, как один из дозорных понесся к Лацци, и только потом негромко сказал: