Девушки взволновались, разом уронили сумки и разом вытащили из них отутюженные брючки, торопясь, позастегивали на груди пуговки распашонок — облеклись в броню.

— Вы это зря, — поспешно сказал я, подступая к ним с фотоаппаратом и жестикулируя, — вы понимаете, Матокутан, Тятя — все это мертво без вас и никому не нужно и все это оживет на фотографии, если…

— Вы что, фотокорреспондент? — спросила высокая, с красным от солнца, остреньким личиком (остренькие глаза, губы колючим бутоном, удлиненный подбородок).

— Нет, — растерялся я и лихорадочно начал соображать, что же ответить. — Я любитель. Я… я зверовод.

— А что, — спросила коротышка, — на острове разве занимаются зверями? Какой же зверь преимущественно вас интересует?

— Ну, лиса… черная.

— А рыжие? Рыжими вы не увлекаетесь? — лукаво сверкнула острыми глазками высокая девчонка.

— Нет, — хмуро отозвался я; задним числом я никак не мог уразуметь, зачем так нелепо соврал.

— Зря. Рыжие дороже, — убежденно сказала она.

— А вы женатый? — неожиданно спросила та, что шла посередине, я и не рассмотрел еще ее толком; нельзя было понять, шутит она или ей в самом деле хочется выяснить мое семейное положение.

— Нет, холостой. А что?..

— Ничего, так, — сказала девушка без улыбки. — Просто любопытно. А кстати, мне нравятся холостые. Могу по сему случаю представиться: Соня. А это Диана, или, проще, Дина. А это Вика.

Викой оказалась коротышка. Она ужимчиво пропела:

— Холосто-ой! Сам-шестой, холостой… Веселый повстречался мне народец для начала! Но вот что было подозрительно — девушки не походили на сезонниц.

— Вы студентки?

— Да.

— Из Владивостока?

— Да. А что?

— Из гидромета?..

— Ну да. — Соня не утерпела, засмеялась. Правда, здорово похожи?

— Мои родные живут неподалеку от гидрометтехникума. Я вас, конечно, не видел, потому что года три не был дома, а вот похожих на вас все-таки встречал.

Вика удовлетворенно вздохнула.

— Почти родня. Завидую вам, девочки: обожаю симпатичных родственничков. И почему я не студентка?

Галечный берег почти захлестывался приливом, сбоку нависали скалы, и идти по-прежнему нужно было гуськом. Как-то так получилось, что теперь троицу замыкала Соня, а я частил сзади, приноравливаясь к семенящим шажкам своих спутниц.

Соня заметила на моей спортивной курточке альпинистский значок. И вдруг выяснилось, что она тоже альпинистка, во всяком случае — увлекалась когда-то, а однажды была в том же лагере, что и я, со мной почти одновременно.

— Жаль, что сроки не совпали, — искренне огорчился я. — Так приятно было бы встретить — и где? На Шикотане! — знакомую девушку!

— А сейчас неужто не приятно?

— Нет, почему, но сейчас я вас не знаю, просто случайная встреча.

— Ничего, поселок небольшой. Теперь будем встречаться, если только вы в поселке живете, а не где-нибудь в сопках.

Она так просто это сказала — «будем встречаться…». И сразу как-то просторно и тепло-тепло стало в мире!

Близ старых рыбацких кострищ холмиками возвышалась чилимья шелуха — чилимами здесь называют разновидность креветок. Вид этой шелухи невольно вызывал в памяти яркое зрелище бокалов, увенчанных пышной пивной пеной.

— Жара, — сказала Соня. — Выпить бы пива сейчас…

Посредине бухты запаренно тарахтел грязный мотобот с надстроечкой, и видна была просвеченная солнцем мелкоячеистая сеть, спущенная в воду. Усатый дядька всматривался в нас и щурил глаза то ли от слепящей красоты девушек, то ли от махорочного дыма.

— Познакомиться бы с дядечкой, который чилимов ловит, — опять сказала Соня. — А потом сходить бы еще на траулере в Южно-Курильск, посмотреть, что за городок…

— А потом посмотреть бы еще, как сайру ловят, — поддакнула Дина.

— А потом сходить бы с рыбаками ночью вот сюда, в бухту, за кунджой, — засмеялась Вика.

Соня обернулась.

— Это они меня разыгрывают, высмеивают мое любопытство. Ну, Динка зря, она ведь и сама любопытная, да еще побольше моего… А вообще нужно во все вникать, ничего не чуждаться.

Пока дошли до поселка, она успела расспросить каких-то ребят с метеостанции, куда они «в остров» за жимолостью ходят, поинтересовалась у мужичка в синем кителе, болотных сапогах и при ружье, на какого зверя он будет охотиться. Прощаясь, она горячо мне посоветовала:

— Нет, вы обязательно сходите как-нибудь на лов сайры. Это так интересно, так интересно! Это, знаете, ночью…

Я пообещал, что схожу, если представится случай.

Девушки убежали: им в ночь было заступать на смену. Приехали они сюда по комсомольским путевкам на время летних каникул и занимались резкой и укладкой рыбы в баночки.

А я повернул к магазину, оттуда выбегали уже другие девушки, и было их много, и почти у каждой из-за отворота курточки или из кармана, а то и просто из-за пазухи выглядывали сверточки ситца — белого, в розовую полоску…

Торговали ситцем — и народ толпился в магазина так же плотно, как утром на плашкоутах. Но у продуктового прилавка было посвободней, здесь велись разного рода переговоры, обсуждались женские и вообще мировые проблемы, которые помельче… У гнутой витрины с конфетами, джемами и печеньем стоял в обществе двух девиц разболтанный, душа нараспашку, матросик, и они поочередно застегивали на нем разнокалиберные пуговицы обвисшего джемпера, докладывая обстоятельно и с чувством:

— А мы гуляем уже который день… второй, что ли…

— А через почему это такое вы гуляете?

— Дак вы ж рыбу не ловите. Рыбы-то нет!

— Погода, вишь, девки… погода! Вот и сегодня ни с чем с моря возвернулись.

Одна из товарок, неприятная, с бородавкой на подбородке и грубо накрашенными губами, не теряя времени попусту, повернула разговор в практическое русло:

— Котик, это все хорошо-отлично, но купи мне, котик, конфет. Знаешь, чего я хочу? Конфет.

— Делов-то! Сейчас куплю.

Та, которая поскромней, уточнила, переживая и томясь:

— Купи ей дешевых, вон которые по шестнадцать коп.

— Да нет, я уж дорогих, пусть заткнется.

— Ты купи, купи. Дорогих купи. Пусть заткнется, — возбужденно хихикая и заговорщицки подталкивая товарку, согласилась та, что поскромней.

«Однако, нравы», — подумал я немного даже расстроенно, выискивая в кармане мелочь на хлеб и колбасу.

И впервые только сейчас, в магазине, смутно осознал, что к этим нравам, вообще ко всему, чем живут здесь девушки, имею отныне самое прямое касательство. Имею касательство и к хорошему и к дурному. Не потому только, что являюсь членом обкома и мог бы получить на сей счет специальное поручение. А просто потому, что комсомолец. И просто по-человечески…

Но мысль эта была мимолетной, и я как-то отмахнулся от нее.

Те же товарки, получив вожделенный кулечек с конфетами, толкались уже у прилавка, где отпускали ситец, но не ситца ради, а и сами не знали зачем, ко всему приценивались, примерялись и ничего не покупали. Только изредка слышались восклицания :

— О, какая шапочка симпотная!

— Что ты! Укачаешься!

— А вон та кофта, с начесом?

— А вон там, видишь, в углу?..

Кое-как выбрался я из магазинной толчеи, и сразу же меня задели локтем, оглянулись, рассмотрели в упор, а какая-то девица сказала жеманно:

— Ах, какой красивый у вас значок! Это на нем горы нарисованы?

— Нет, верблюды, — ответил я сердито.

А сойдя с крыльца, поспешно отстегнул значок. Конечно, напрасно, потому что не успел пройти дат же несколько шагов, как уже понеслось вдогонку:

— Тамарк, Тамарк, ты взгляни, не идет, а пишет!

И мне вдруг стало стыдно своей щеголеватости и подтянутости, вдруг ощутил я всей кожей, всеми пятью чувствами, что может испытывать девушка, проходя под перекрестными взглядами мужчин.

Ах, девушки, девушки! Вас здесь тысяча, а то и две, вас здесь много, и вы работаете и пользуетесь преимуществами своего положения, в то время как вон те матросики и рыбаки работают в море, а на берегу выглядят гостями, бродят по улицам праздно, явно испытывая неуверенность, и непокой, и томление духа…