– Я не просто так приехал, – сообщил Аскеладден, сбрасывая облепленную снегом верхнюю одежду и оставляя ее на полу, чтобы ласси ею занялась. – Я приехал охотиться.

– Охотиться? Здесь? – Ярл покачал головой. – В наших краях разве что песцов бить, да их у вас и под городом полно.

– Какие там песцы, – возразил Аскеладден со своей обаятельной улыбкой. – Исбьорн[3]. Гигантский белый исбьорн! Существо, по сравнению с которым белый олень – ничтожная дичь.

– Исбьорн? Да ведь в наших местах полярные медведи не водятся, – удивилась ласси, подметая рассыпанный по полу снег.

Она послала выразительный взгляд Хансу Петеру, но тот на нее не смотрел. Глаза его были прикованы к Аскелю, лицо посерело.

– Но медведь есть, – возразил Аскель. – Его видели несколько охотников. Громадный зверь, и при этом белее снега. – С сияющим видом Аскель широко развел руки, показывая примерные размеры хищника. – Королевский меховщик в Христиании предлагает пятьсот золотых крон тому, кто привезет ему шкуру.

Глаза его сверкнули ярче при воспоминании о деньгах. И Фридины глаза тоже.

– Король хочет парку из шкуры белого медведя, – добавил Аскель. – И я намерен добыть ее для него. Подумайте, ведь если я окажусь человеком, одолевшим могучего медведя, возможно, сам король захочет посмотреть на меня!

– Удача будет с тобой, сын, – сказала Фрида, обхватив одной рукой широкие плечи Аскеля и стиснув их. – Эта охота принесет тебе состояние. Костями чувствую! – Она поцеловала его в щеку.

– Ханс Петер, тебе нехорошо? – Ласси подошла к любимому брату и положила ему руку на плечо.

Вид у него был совсем больной. Ложка с куском морковки выпала у него из пальцев на стол рядом с миской, руки безвольно легли на колени.

– Не ходи на этого исбьорна, – произнес Ханс Петер странным глухим голосом. – Это не простой зверь.

– Откуда тебе вообще что-то знать про этого зверя? – В голосе Аскеля сквозила издевка. – Никто из вас никогда и не слышал о нем, пока я не рассказал.

– Медведи сюда не заходят, – гнул свое Ханс Петер. – Ни белые, ни бурые. Для исбьорна забрести так далеко на юг… – Он не закончил фразу. – Не ходи на этого медведя, Аскеладден. – Дрожь пронзила Ханса Петера, и ласси крепче сжала пальцы на его плече. – Я знаю об исбьорнах больше, чем мне бы хотелось. Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Что за чушь? – визгливо перебила его Фрида. – Что ты знаешь о медведях, ты, который день за днем отирается у моего очага? Взрослый мужик должен не сиднем сидеть, а пробивать себе дорогу в мире! – Она погрозила Хансу Петеру пальцем. – Аскеладден сделает себе состояние, и я не позволю твоей зависти испортить ему все.

– Ладно тебе, жена, – начал Ярл и потянулся через стол погладить ее по руке, но она стряхнула его ладонь. Дровосек поморщился. – Ханс Петер делает свою долю работы по хозяйству и занимается резьбой. И давай не забывать, что некогда он ходил по северным морям на торговом корабле.

Фрида отвернулась от мужа и старшего сына, явно давая понять, что ей этого недостаточно. В душе у ласси закипал медленный гнев. Мать отвергала младшую дочь с самого рождения, и она привыкла, что ею пренебрегают и считают ее никчемной. Но Ханс Петер – это нечто другое. Девушку взбесило бессердечие Фриды. Разве можно так нападать на собственного первенца! Да, Аскеладден везучий третий сын, но что он сделал в своей жизни? Поймал несколько лис, пристрелил пару диких оленей, хороводился с глупыми хуторскими девчонками – вот и все.

– Если хочешь просидеть всю жизнь у огня, как старуха, это твое дело, братец, – высокомерно произнес Аскеладден. – Но я выбираю иной путь, тот, что приведет меня к богатству и славе.

– Это прирожденное право третьего сына! – поддакнула Фрида.

– Прекрасно, когда твой взгляд устремлен к хрустальным башням и золотым тронам, – тихо проговорил Ханс Петер. – Но сначала неплохо бы посмотреть, что обитает внутри этих башен, что сидит на этих тронах. Каждый дворец нуждается в основании, Аскеладден. Убедись, что твой дворец стоит не на человеческих костях.

С этими словами он поднялся на ноги, двигаясь медленно, с трудом, словно древний старик. Остальные домочадцы в ошеломлении наблюдали, как он добрался до лестницы и исчез в темноте наверху.

– Он спятил, – негромко сказал Аскеладден спустя мгновение.

– Ему больно, – яростно отозвалась ласси. – Ему больно, а вам и дела нет.

Она все еще стояла, стиснув кулаки. Ролло замер рядом, прижавшись к ее бедру, не зная, как утешить обожаемую хозяйку.

– Пика, пика, – мягко отозвался Ярл. – Мне-то не все равно. Но мы ничего не можем поделать. – Он печально улыбнулся младшей из своих детей. Затем обернулся к Аскелю, и улыбка погасла. – Я никогда не слышал от твоего брата безумных речей…

– До сих пор!

Ярл резко вскинул руку, призывая Аскеладдена к молчанию:

– Я никогда не слышал от твоего брата безумных речей. Советы его всегда дельны, и он знает о мире гораздо больше, чем я могу надеяться узнать. Ты должен прислушаться к его словам.

– Ярл, не говори ерунды! – Фрида стукнула по столу костлявым кулаком. – Ханс Петер ни на что не годен, а мой Аскеладден – сильный и храбрый мужчина. Он прекрасный охотник, и если он говорит, что одолеет исбьорна, то так тому и быть!

– Спасибо, матушка! – надменно вставил Аскеладден. – Я думаю, сейчас мне следует поспать. Отдохну, пока вьюга не утихнет, а затем отправлюсь выслеживать медведя.

– Отличный план, сынок, – сказала Фрида. – Вот, поешь еще мяса и хлеба с сыром. Тебе надо подкрепиться. А завтра перед уходом я соберу тебе мешок да положу побольше сушеного мяса и сыра с хлебом.

– Ты об этом пожалеешь, – сказала ласси.

Она обращалась к Аскелю, но не знала, услышал ли он. Взгляд ее был прикован к маленькому окошку возле двери. Когда Аскель вошел, ставня распахнулась, и ласси еще не закрыла ее. Натянутая на раму пропитанная жиром оленья шкура и в ясный-то день еле пропускала свет, но теперь девушке казалось, будто она видит сквозь нее вьющийся снаружи снег. В вихре снежинок ей чудились неясные формы громадного исбьорна и шаркающая фигура тролля.

– Ты об этом пожалеешь, – повторила она почти шепотом. – Мы все пожалеем.

Буря бушевала вовсю, но, когда небо прояснилось, чистый снег лег на землю нетронутым манящим ковром. Аскеладден испытал лыжи и нашел, что морозец сделал снег идеальным для похода. Он нагрузил заплечный мешок едой, болтами для арбалета и ножами, привязал сам арбалет снаружи и весело помахал матери на прощание. С тех пор прошло уже три дня, и даже Фрида начала волноваться.

Ханс Петер сидел у огня и ни с кем не разговаривал, даже с ласси, когда она заставляла его поесть хоть немного. Ел он неохотно и за все это время не вырезал из дерева ни единой вещицы. Ролло сидел рядом, положив голову Хансу Петеру на колени. Молчание старшего сына действовало на всю семью и еще больше усиливало повисшую в воздухе отчужденность.

Ярл, как обычно, уходил на работу, скользя на лыжах меж деревьев, и в конце каждого дня привозил доверху нагруженные дровами сани. Ласси и Фрида доили оленей и делали сыр, а еще ласси нашла беличью кладовку с орехами, смолола их и добавила в еду. Но все это происходило в молчании. Фрида не отличалась болтливостью, но обладала острым языком и обожала раздавать указания мужу и детям. Однако за эти три дня она и трех слов не вымолвила. Ласси не пела, Ханс Петер не рассказывал историй, а Ярл не делился происшедшим за день.

А потом налетела новая буря.

Ветер завывал вокруг маленькой хижины, а хозяева даже скотину запереть не успели. Ярл попытался выйти, но снег превратился в ледяные иглы. Дровосек едва сумел сделать два шага от двери, как вьюга загнала его обратно в дом. Кожа вокруг глаз, единственная открытая часть тела, оказалась иссечена до крови.

– Кур забрать в дом не получится, – тяжело дыша, сказал он, пока ласси помогала ему снять обледеневшую верхнюю одежду. – Того и гляди, всех потеряем. Но олени справятся: хлев крепкий, и у них есть вода и корм.