— Поднимайтесь сюда и прихватите таблицы маневрирования и стрельбы.

Теперь в тесной боевой рубке нас четверо: Герасимов, Редькин, рулевой Мирошниченко, переведенный из центрального поста для удобства управления лодкой, и я. Одним словом, квартет!

Старпом протискивается вперед, садится на диванчик, раскладывает таблицы. На лице Григория Семеновича страстное желание взглянуть на фашистский конвой. При очередном подъеме перископа я говорю ему:

— Посмотрите, какое идет судно!

— Ну и громадина! Вот бы на третье блюдо! — восклицает Редькин. — Какое запишем водоизмещение?

— Примерно десять-двенадцать тысяч тонн, а с полным грузом и того больше. Кстати, почему-то у него малая осадка, хотя идет к фронту...

Я ставлю ручку прибора перископа на «Увеличение». Вижу на мостике и на носовой части палубы транспорта много людей. Но кто они, эти люди? Похоже — охранники, сопровождающие груз. Кажется, все они смотрят в сторону моря. Но нами выбран тупой угол встречи: торпеды пойдут с направления, которое меньше всего наблюдается противником. А главное — мы занимаем выгодную позицию, позволяющую стрелять сразу по двум целям — и по транспорту, и по сторожевику.

— Носовые аппараты, товсь!

Торпедная атака — экзамен экипажу. Ее успех достигается четким взаимодействием всех боевых частей. Каждый подводник должен безукоризненно выполнять свои обязанности, боцман — вести лодку на заданной глубине, рулевой — точно держать на курсе, старший инженер-механик и старшина группы трюмных — поддерживать необходимую днфферентовку лодки, электрики — регулировать число оборотов главных электромоторов, торпедисты — своевременно выпустить торпеды... И никто не имеет права ошибиться: осечка одного может привести к срыву атаки, к тяжелым последствиям.

В отсеках настороженная тишина. Люди испытывают огромное напряжение — моральное и физическое. Все понимают — теперь, как никогда, надо показать пример мужества и стойкости, беззаветной преданности Родине и народу. Атака требует в одном случае мускульной силы, а в другом — еле заметных движений, ювелирной точности. Тут нужна исключительная собранность — чтобы пальцы не дрожали, в коленках не ощущалась слабость. Тренировки, учения — позади, сейчас — настоящее дело, проверка боем.

Расстояние до цели сокращается, мы подходим к точке залпа. Перископ теперь поднимаю так, чтобы верхний глазок объектива чуть-чуть торчал из-под воды. Поверх гребешков волн вижу лишь мачты и трубу транспорта. Ну а противник практически не сможет обнаружить наш перископ.

Угол упреждения установлен.

— Аппараты...

Перед залпом все замирает, напряжение достигает апогея. Нельзя ни чихнуть, ни кашлянуть: может дрогнуть рука на кнопке, на рычаге, и... торпеды выйдут преждевременно.

Остаются считанные секунды, и до чего они длинные, тягучие. Наконец цель наползает на визирную линию.

— Пли!

Ощущаю мягкие толчки, и шесть торпед, развивая скорость, несутся в сторону противника.

И опять томительное ожидание. Но вот раздается взрыв огромной силы, потом второй, третий. Три попадания. Экзамен выдержан. Никто не подвел — молодцы!

Из-за малой дистанции стрельбы, порядка 5–7 кабельтовых, корпус лодки содрогается от мощных взрывов своих же торпед. После них разрывы глубинных бомб, вскоре посыпавшиеся на нас, кажутся хлопушками.

Из боевой рубки наш «квартет» спускается в центральный пост, и лодка уходит на глубину.

— В каком направлении движется противолодочный корабль? — спрашиваю штурмана, наносящего на карту акустический пеленг.

— Влево от нас, — докладывает Афанасьев.

— Право руля!

Нам часто приходится уклоняться маневрами, прямо противоположными противнику: он вправо — мы влево, он влево — мы вправо, он вперед — мы назад.

Наш удар, видимо, явился для противника ошеломляющим. Об этом свидетельствовало его беспорядочное бомбометание...

— Бросают не сериями, но часто. Техника-то у них старая, — говорит старпом. И, обращаясь к старшине 2-й статьи Гончару, спрашивает: — Вы точно подсчитываете сброшенные глубинные бомбы?

Владимир Гончар, штурманский электрик, согласно боевому расписанию ведет черновые записи событий, связанных с торпедной атакой, минной постановкой и т. д.

— Ставлю палочки в тетрадке, товарищ капитан-лейтенант.

— Этак можно и перепутать. Возьмите-ка коробок спичек и откладывайте: взрыв — спичка в карман... Понятно?

— Так точно, понятно!

Через несколько минут Гончар докладывает:

— Спички кончаются...

— Продолжайте отсчитывать из моих, — говорю я, протягивая коробок.

Мы легко оторвались от противника и подвсплыли. Поднимаю перископ, осматриваю водную поверхность: транспорта и одного эскортного корабля в составе конвоя нет. К перископу поочередно подходят Герасимов и Редькин: они также убеждаются — транспорт и корабль исчезли, ушли на дно. К месту атаки, однако, приближаются противолодочные катера, идущие полным ходом. Мы снова уходим на глубину, на этот раз ныряем под немецкие минные поля и отходим мористее. Бомбометание, не причинившее нам вреда, прекратилось.

— Сколько же гитлеровцы сбросили глубинных бомб? — спрашиваю я.

Гончар пересчитывает спички:

— Тридцать шесть.

— А палочки в тетради? Их надо приплюсовать, — поправляет его старпом.

— Записано девять... Значит, всего сброшено сорок пять бомб.

В открытом море даю отбой боевой тревоги. По отсекам передают:

— Команде продолжить обед! Потопленный транспорт и сторожевик считать третьим блюдом. На четвертое — консервированный компот...

Команда в приподнятом настроении. Еще бы! Мы нанесли фашистам серьезный урон.

Тайна потопленного судна

Казалось, мы провели одну из обычных атак, которых немало на счету североморских подводных лодок. Но это не совсем так. Во-первых, для нашей лодки торпедная атака явилась как бы сверхплановым заданием. Ведь основное назначение минзага — постановка минных заграждений. Во-вторых, мы потопили два корабля одним залпом — такое выпадает не часто даже для торпедной лодки. В-третьих, как выяснилось впоследствии, уничтоженный нами транспорт оказался одним из наиболее крупных транспортов, потерянных гитлеровцами за время войны на Севере.

Все это не могло нас не радовать. Однако в дальнейшем история с потопленным транспортом и сторожевым кораблем получила довольно странную окраску и неожиданное продолжение, в чем небезынтересно разобраться.

Во время войны фашисты умолчали о нашей атаке. Впрочем, удивляться тут нечему. Гитлеровское командование вообще старалось скрыть или приуменьшить свои потери. А на потерю, понесенную 1 февраля 1943 года в Баренцевом море, оно напустило туман необычайной секретности. Во всяком случае, данные о потоплении упомянутых кораблей не публиковались в печати многие годы.

Для нас было странным, что успешная атака лодки не подтверждалась после войны никакими данными. Да и досадно: ведь гибель кораблей мы видели. Допустим, со сторожевиком могли ошибиться: при проверке результатов он мог находиться за своим напарником. Ну а большой транспорт? Его не заслонишь. Между тем он не был обнаружен ни мною, ни замполитом, ни старпомом, которые тоже внимательно смотрели в перископ.

Но чудес не бывает. Примерно лет через двадцать стало известно — на этот раз по западногерманским источникам, что 1 февраля 1943 года были атакованы торпедами и потоплены транспорт «Оттмаршен» водоизмещением 15–17 тысяч тонн и сторожевой корабль «Нордриф» водоизмещением 330 тонн. Оказывается, фашисты все это знали, но скрывали.

Зачем же понадобилось наводить тень на ясный день? По какой причине гитлеровское командование скрыло гибель «Оттмаршена»? Что это было за особое судно? По внешнему виду это был обычный пароход. Разгадку, видимо, надо искать в содержании трюмов. Что же там находилось — воинские подразделения? Пожалуй, нет. Перевозка резервов производилась противником, как правило, через Финляндию — по суше, а не морем. Во время атаки мне показалась странной малая осадка транспорта. Почему? Ведь гитлеровские вояки на Севере крайне нуждались в снабжении и полупустое судно туда не послали бы. Значит, трюмы набиты чем-то легким. Скорее всего, обмундированием. Ведь утопила же подводная лодка К-22 год назад судно с тридцатью тысячами полушубков; зимой 1943/44 года история могла повториться. Шел февраль, а теплое обмундирование так и не поступало. И гитлеровское командование решает прикрыть свой провал с доставкой теплого обмундирования дымовой завесой секретности.