Все издающие шум механизмы были остановлены, моторы работали на малом ходу. Подводникам было приказано слушать забортные шумы и докладывать о них в центральный пост.

Торпедная атака, даже учебная, требует большого напряжения сил. Ведь именно торпедная атака подводит итоги громадной работы большого коллектива. В военное время ответственность подводников усугубляется. Каждая неудачная атака — это не только напрасная трата дорогостоящих торпед, но и поражение для всего экипажа, поражение, которое приводило к тому, что враг получал новые подкрепления на сухопутном фронте.

— Слева к траверзу приближается охотник, — четко, не повышая голоса, но с заметным волнением доложил гидроакустик. — Пеленг не меняется.

Если пеленг не меняется, это значит, что катер пройдет точно над лодкой и не атакует ее. Однако люди, не знакомые с тонкостями правил маневрирования, в таких случаях обыкновенно думают, что охотник выходит в атаку. Чтобы избежать лишних волнений, я поспешил пояснить:

— Если пеленг не меняется, значит, все в порядке. Для выхода в атаку пеленг должен идти слегка на нос!

Только я произнес эти слова, как над лодкой зашуршали винты катера-охотника.

Мое внимание привлек Трапезников. Лицо у него было бледное, лоб покрылся крупными каплями пота. Было видно, что он растерялся. Но глаза у матроса блестели. В них даже можно было прочесть какое-то торжество.

— Испугались? — спросил я. — Вид у вас болезненный.

— Не так, чтобы очень, товарищ командир, но... как... как и все, товарищ командир!

Это был честный ответ, и он был встречен одобрительными улыбками подводников.

— Время вышло! — доложил помощник.

— Всплывать на перископную глубину! — скомандовал я, приготовившись к подъему перископа.

Подъем перископа показал удачный ход маневрирования. Прорыв охранения прошел хорошо. Мы всплыли в заданной точке внутри конвоя — огромный транспорт подходил к кресту нитей окуляра перископа, можно сказать, шел прямо к своей гибели. Теперь его ничто не могло спасти, даже обнаружение нашей подводной лодки и немедленный выход в атаку против нее всех катеров конвоя.

— Ап-па-раты, пли! — раздалась долгожданная команда.

Корпус подводной лодки вздрогнул, и торпеды, словно разъяренные звери, выпущенные из клетки, неся смерть, устремились к фашистскому транспорту.

Теперь надо было приготовиться к неизбежному преследованию со стороны вражеских противолодочных катеров.

— Лево на борт! Полный ход!

Мы стали отходить в сторону открытого моря.

Корабельные винты заставили содрогнуться корпус подводной лодки, который слегка накренился влево от резкой перекладки руля.

Место, откуда мы выпустили торпеды, могло быть замечено с вражеских катеров. Надо было сразу же уйти как можно дальше. Поэтому дорога была каждая секунда.

Мы изменили курс от первоначального лишь немногим больше 10 градусов. Раздались два оглушительных взрыва.

— Бомбы! Бомбы рвутся! — вдруг завопил Поедайло.

— Спокойно! — прикрикнул я на него. — Это торпеды взорвались! Вы что?!

Бледное, вздрагивающее лицо матроса залила яркая краска.

— Я... я от неожиданности, товарищ командир! Я не боюсь, совсем не боюсь! — бормотал он, опустив голову.

— Надо не спать, — вмешался Трапезников, — а ждать, понял?.. Бомб ждать! Когда ждешь, не страшно.

Дистанция залпа была сравнительно небольшая, и взрывом торпед подводную лодку изрядно тряхнуло. В боевой рубке полопались электрические лампочки, а помощника командира, стоявшего у трапа центрального поста, сбило с ног.

Мы развернулись на новый курс и начали отходить.

Минуты шли за минутами. Нас не бомбили. На семнадцатой минуте после взрыва торпед я решил посмотреть, что делается наверху.

Мы уменьшили ход и уже намеревались всплыть на перископную глубину, но гидроакустик доложил о приближении с правого борта катера-охотника. Пришлось маневрировать, но катер, видимо, установил с нами надежный гидроакустический контакт и преследовал неотступно.

Через некоторое время появился еще один катер-охотник. Теперь они преследовали нас вдвоем. Не выходя в бомбовую атаку, они все время шли за нами. Мы сделали несколько сложных поворотов, но оторваться от них не смогли.

Непонятное поведение фашистов начинало действовать на нервы. Казалось, лучше бы уж противник обрушил на нас свои глубинные бомбы, вероятность попадания которых невелика. А так как во время взрыва серии глубинных бомб катера-охотники теряют гидроакустический контакт с подводной лодкой, то при искусно использованном моменте это дает возможность маневра для отрыва от преследователей.

Но катера-охотники просто следовали за нашей подводной лодкой на расстоянии не более 3–5 кабельтовых, как бы эскортируя ее. Район моря был мелководный, и в случае атаки бомбами маневр по глубине исключался, о перерывах в гидроакустическом контакте не могло быть и речи, а наши энергетические ресурсы истощались.

Подводные лодки периода второй мировой войны обладали в подводном положении весьма ограниченными энергетическими запасами. Подводников не могла не волновать необходимость вынужденного всплытия в невыгодных для себя условиях. Поэтому экономное пользование аккумуляторной батареей, воздухом высокого давления и другими запасами всегда было одной из первостепенных наших забот.

По моему вызову в центральный пост явился Петр Каркоцкий. Я коротко объяснил ему обстановку и приказал пройтись по отсекам и поговорить с народом.

Люди в центральном посту в какой-то степени в курсе всех событий. В других же отсеках обычно ничего не знают о происходящем. Поэтому информации, беседы и даже просто проявление заботы о людях — все это играет большую роль и облегчает выполнение задачи.

— Когда же начнут бомбить? Надоели эти бледные лица! — откинув назад движением головы свои длинные волосы, Каркоцкий взглянул на Поедайло. Его умные глаза, казалось, впились в матроса.

Опасность особенно страшна, когда ее ждешь, неожиданную опасность, всем понятную и ощутимую, переносить легче. Вся боевая практика экипажа нашей подводной лодки подтверждает это. Глубинных бомб мы боялись по-настоящему только до первых их взрывов.

— Ну ничего, пройдет, — Каркоцкий дружески хлопнул Поедайло по плечу и вышел из отсека.

Поедайло, довольный, что избавился от обычных в таких случаях насмешек со стороны товарищей, немного успокоился.

— Измором, что ли, берут... — Поедайло, видимо, рассуждал про себя, и эти слова вырвались у него помимо воли.

— А ты боялся бомб, — после небольшой паузы услышал я шепот Трапезникова. — Видишь? Лучше бы бомбили, чем... прилепились, как слизняки какие-то.

— Если они действительно рассчитывают нас измотать, то нам это даже лучше, — обратился я к помощнику. — Скоро мы подойдем к большим глубинам, будет возможность маневра.

Вражеские охотники словно услышали мои слова. Гидроакустик доложил о быстром приближении с левого борта одного из катеров. Я успел только отдать команду на рули, но подводная лодка еще не начала маневрировать, когда мы услышали гул винтов охотника. Вслед за этим тяжело ухнуло. Меня отбросило в противоположную часть отсека. На мне оказался рулевой. Впрочем, он тут же поднялся и побежал к своему посту, решительно шагнув через помощника командира, также отброшенного взрывом к моим ногам.

Осветительные лампочки полопались, и в лодке на некоторое время воцарилась темнота.

— Включить аварийное освещение! — скомандовал механик.

— Спокойнее! — была первая команда, которую я подал в центральный пост. — Держать заданную глубину.

Из отсеков доложили, что основные механизмы не повреждены, а несерьезные повреждения устраняются. Лодка продолжала выполнение начатого маневра.

— Справа сто, охотник быстро приближается! Пеленг быстро меняется на нос! — взволнованно докладывал гидроакустик.

Лица подводников обратились в мою сторону. Все ждали, какое решение я приму.