«Красная — ложись, зеленая — вперед», — вспомнил он несложную систему сигнализации, установленную Ураганом.

Перед ними тянулись ровные поля, засаженные капустой и свеклой. Партизаны привыкли к лесу и в полях чувствовали себя неуверенно. Ведь здесь не спрячешься. Им казалось, что немцы видят их издалека.

Вереск, сжимая рукой автомат, следил за каждым движением Урагана. Сзади шел командир группы советских партизан капитан Донцов. Была в его отряде маленькая веселая девушка Танюша — незаменимая связная. Теперь она тоже шла вместе с ними.

Ураган дал знак. Партизаны начали развертываться в цепи. Усилили фланги пулеметами, поставили туда наиболее опытных партизан. Им предстояло принять на себя всю тяжесть огня противника.

Небо вдали то и дело озарялось вспышками артиллерийских орудий. Кто-то чертыхнулся впереди. Ураган кинулся туда. Прикрепленные к низким столбикам, тянулись телефонные провода.

— Перерезать!

С каждым шагом телефонные провода попадались все чаще. Их резали всем, что попадалось под руку: кинжалом, перочинным ножом, штыком.

Сталь мягко вонзалась в изоляцию, скрежетала о медь. Фашисты начнут искать место обрыва, а найдут перерезанные телефонные провода. Потеряют драгоценное время на восстановление линии.

— Режьте, ребята!

Снова двинулись в путь. Теперь фронт лежал перед ними как на ладони. Казалось, будто бы сама земля стонет, дрожит, раскалывается, клокочет. Лаяли пулеметы, глухо ухали орудия, перепаханная, словно корчившаяся от ран земля извергала вверх облака дыма. Но людей не было видно.

Немцы еще не подозревали, что более тысячи человек вышло к ним в тыл.

Передовой дозор партизан занял уже первые траншеи. В них никого не оказалось. Немцы построили разветвленную, уходящую далеко вглубь линию обороны, чтобы можно было отойти на заранее подготовленные позиции в случае натиска Советской Армии. Следующие траншеи тоже оказались пустыми. Партизаны задержались в них недолго, чтобы немного отдохнуть. Ночь была холодной, но у многих от волнения выступил на лбу пот.

— Осторожно, мины! — передали по цепи.

С этой опасностью следовало считаться. Немцы любили расставлять повсюду мины.

Вдруг где-то рядом на правом фланге застучал пулемет. Партизаны ответили огнем. Секунда тишины. Немцы, по-видимому, опешили. В небо взвилась ракета, стало светло как днем. Припали к земле, крепко прижавшись к ней. Ракета медленно догорала, пока не погасла.

— Вперед!

— Вперед! — вырвалось из груди Юрека.

Он устремился за Горцем. Рядом бежал Василь. Где-то справа шел бой. Пули с визгом разрезали воздух, раздался взрыв гранаты. Немцы никак не могли понять, что происходит на этом участке фронта. Никаких сообщений о передвижении противника на переднем крае не поступало. Тыловые посты молчали, а тем временем здесь, в рядах их обороны, появился неизвестный отряд.

Ураган выстрелил вверх зеленую ракету.

— Вперед!

Пробежали несколько шагов. Снова закипел огонь, и снова они распластались на земле. К новому броску некоторые уже не поднялись.

Начавшаяся перестрелка в тылу противника обеспокоила советское командование. Загремели орудия, дали залп минометы. Один день опоздания! На войне пунктуальность является незыблемым принципом. В пять часов я протягиваю тебе руку, ибо знаю, что ты свой, а в пять часов пять минут — стреляю.

Произошло то, чего больше всего боялся Ураган. Они оказались между двух огней. Это был настоящий ад.[18]

Юрек лежал на раскаленной земле, всем телом ощущая, как она гудит и дрожит. Со всех сторон веером летели к нему белые, красные и голубые огоньки трассирующих пуль. Рядом раздался взрыв. Взрывная волна опалила лицо жаром. Лежавших засыпало землей. «Это — конец, — мелькнуло у Юрека в голове. — Живым отсюда никто не уйдет. Это просто невозможно». Ему кажется, что каждый выстрел нацелен именно в него, что каждая пуля неминуемо поразит его. Странно, что этого еще не произошло. Он чувствовал себя беспомощным в этом море дыма и огня. Бессильная злоба парализовала руки и ноги. Вырваться бы из этого проклятого ада и помчаться не глядя вперед. Все равно, дойдет он или нет, лишь бы избавиться от сковавшего его страха.

Ураган с тревогой следил за усилившимся огнем, пытаясь найти непростреливаемое пространство, которое позволило бы продвинуться хотя бы на несколько метров вперед. Вереск притаился за пригорком и яростно, ожесточенно строчил из автомата по пулеметному гнезду противника, которое выдавали короткие вспышки огня. Руки его дрожали в такт прыгающему автомату.

Вдруг с советской стороны огонь стих. Ураган вытащил ракетницу. Небо на миг озарилось зеленым светом.

— Вперед! Вскочили.

— Ох, мама… мамочка!..

Юрек узнал голос. Танюша, веселая, с пухленькими щечками связная Донцова, остановилась как вкопанная. Жестом нечеловеческого отчаяния и безграничного удивления схватилась двумя руками за голову, глядя широко раскрытыми глазами на странный мир, вспыхнувший вдруг тысячами разноцветных огней.

— Танюша!

Подбежавший Василь сильным плечом смягчил падение девичьего тела. Но это единственное, что он мог для нее сделать…

— Вперед! — раздался голос Донцова.

— Вперед! — повторил Горец. Глаза его сверкают. С раздувшимися ноздрями, плотно сжатыми губами, он бежит, и остановить его невозможно.

— Гранит! Гранит!

Голос Горца потонул в непрерывном грохоте.

— Сынок! — подтолкнул Василь Юрека, который вдруг остановился на месте, как парализованный. — Вперед, вперед, сынок!

Впереди бежал Донцов. Он вдруг свернул в сторону, и Юрек увидел, как его фигура исчезла в облаке дыма и пыли.

— Мины! Мины! — закричал кто-то отчаянным голосом.

Яркий свет немецкой ракеты снова приковал их к земле. На них обрушился новый шквал огня. Впереди едва маячит изогнутая линия переднего края немецкой обороны.

И снова зеленая ракета подняла их с земли. Вереск добежал до траншеи одним из первых. Из-под надвинутой на лоб каски на него смотрят испуганные глаза немца. Вереск бьет его по голове прикладом автомата и спрыгивает вниз. Остальные немцы бросаются наутек. Он посылает им вслед две короткие очереди, третья вдруг обрывается. Вереск медленно выпускает из рук автомат и валится на дно траншеи.

Юрек ворвался в окоп сразу же за Горцем и Василем, споткнулся об убитого немца, оперся о стену рва. Василь тяжело, с трудом дышал.

— Ну, почти дома, — улыбнулся он Юреку.

От свободы их отделяло менее двухсот метров. За их спиной без устали строчили пулеметы. Через поле смерти шли новые и новые цепи партизан.

Юрек сделал несколько шагов вперед. Взглянул на изгиб траншеи, и глаза его засветились.

— Василь! Гармошка!

Нагнулся. В эту минуту над его головой просвистела пуля. Радуясь находке, поднял гармошку. — Василь! Гар…

Василь стоял с той же улыбкой, застывшей на приветливом, добродушном лице, как будто бы все еще говорил: «Почти дома». Из едва заметной раны на виске бежала красная струйка крови…

Юрек бросил гармонь. Она издала короткий звук.

— Гранит! — громко крикнул Горец, сложив рупором ладони. — Гранит! — повторил он еще раз.

Эхо докатилось до противоположной стороны. На востоке уже светало. Вскоре до их ушей донесся далекий голос.

— Пар-ти-за-ны! Сю-да!.. — кричали по-русски.

Они находились на небольшом пригорке. Достаточно было сбежать вниз, чтобы достичь советских траншей.

— Ребята! — обратился к ним охрипшим голосом Горец. — Пошли!

Он уперся ногой в край окопа и выпрыгнул.

Остальные выскочили вслед за ним. Глаза их, не отрываясь, смотрели на темнеющую впереди неровную линию на земле. Сзади захлопали выстрелы винтовок. Несколько пуль просвистело рядом с ними.

Окопы русских все ближе. Еще пятьдесят, еще сорок метров. Мы будем жить! Будем!

— Гранит!

— Гранит!

Из окопов им что-то кричат. Но они не слышат. В ушах свистят ветер и пули. Не важно, что им кричат. Главное, что они уже близко. Еще несколько шагов. За спиной разрывается граната. Поднятая взрывом земля обдает шею пылью.