— Ну и угораздило тебя! — качал головою Клен. — Далеко так не уйдешь…

Сикорский неуверенно поглядел на ноги.

— Чего ты?

— Они не на твою ногу.

Ботинки действительно жали, но ведь они были в самый раз, когда Сикорский примерял их.

— Да нет, ничего, — сказал он неуверенно. Клен наклонился, оглядел и покачал головой.

— Не подходят! — заявил он авторитетно. — Ботинки из города, а ноги из деревни.

Сикорский прибавил шагу. Он никогда не мог договориться с Кленом.

— Пить! — застонал Зеленый так, что даже Клену стало его жаль.

— Пить, пить! — со злостью произнес он и взглянул на повозку с лекарствами. — Касторки я тебе не дам. Всю дорогу испортишь, и немцы сразу найдут нас.

Зеленый вытер высохшие губы. На зубах неприятно заскрипел песок.

— Йоду тоже, не дам тебе, — продолжал Клен, — ты хоть и нытик, но все же товарищ. Ну что, что тебе дать, что?..

Неожиданная мысль пришла ему в голову. Он кинулся к идущей сзади подводе.

— Слушай, — обратился он к Стальному, — человек умирает, не поможешь ли ему чем-нибудь?

— Что тебе надо?

— Зеленый умирает от жажды. Дал бы ты ему что-нибудь попить.

— Ты что, с луны свалился? — удивился Стальной. — Не водки же дать ему?

Из складов в Илже забрали несколько ящиков водки, которые Сашка приказал охранять особенно тщательно.

— А почему бы и нет?

— Ты с ума сошел!

— Дай ему, Стальной, дай. Водка, я слышал, лучшее средство от жажды!

Стальной недоверчиво поглядел на приятеля, стараясь уловить в этом какой-нибудь новый подвох. Но лицо Клена было серьезным.

— Ну что, дашь? — на этот раз со злостью спросил Клен.

За это могло здорово влететь от Сашки. Стальной на продолжительное время задумался, затем решился окончательно:

— Зеленый, иди сюда…

Тот, увидев поданную бутылку, опешил:

— Что это?

— Ты хочешь пить?

— Да, но не это. — Он огляделся вокруг.

— Пей! Это от жажды очень помогает! — с видом знатока кивал головой Стальной.

Зеленый взял бутылку и двинулся вперед.

Пополудни Сашка наконец решил объявить привал в густо заросшем лесу. Партизаны уже далеко отошли от Илжи.

Подводы остановились на краю поляны. Люди с наслаждением садились на разогретый песок. Только теперь можно было поделиться с товарищами всеми впечатлениями от операции.

Полуденный зной уже прошел, и партизаны испытывали удовольствие от дуновения ветра. Командиры собрались обсудить, как спрятать добытые трофеи. Решили перебрать их и укрыть по крайней мере в нескольких местах. Но в первую очередь надо было восполнить недостатки снаряжения отрядов.

Приказ об отдыхе улучшил настроение. Люди сняли рубашки и обувь, чтобы дать отдых спинам и усталым ногам. Выставленный караул обеспечивал безопасность. Посыпались воспоминания о недавней операции, раздался первый громкий смех, кто-то попробовал запеть.

Отряды отдыхали.

Ничто не говорило о тревоге, но одиночный, неожиданный винтовочный выстрел поднял всех на ноги. Стреляли где-то неподалеку от лагеря. И самым удивительным было то, что часовые не подавали знаков тревоги. Сашка немедленно послал людей выяснить, в чем дело.

Минуту спустя трое вышли из леса. Два партизана вели под руки Зеленого, который шел неуверенным шагом.

— Уснул, вражий сын… А во сне…

Вид Зеленого показался Сашке несколько подозрительным.

— Дыхни!

Зеленый сжался и втянул голову в плечи.

— Дыхни!

Причину такого крепкого сна Зеленого Сашка определил быстро.

— Ничего себе! Под суд пойдешь! — сказал он твердо.

Клен беспокойно завертелся на месте. Он не думал, что дело примет такой оборот.

— Командир! — он смело выступил вперед. — Тут есть и моя вина.

Сашка терпеливо до конца выслушал Клена. Суровое выражение постепенно сошло с его лица.

— Ну хорошо, хорошо, — махнул он рукой, затем на минуту задумался, поглаживая рукой бороду. — А водка где, на подводах?

— На подводах!

— Везите ее сюда!

Партизаны бросились к телегам.

Все говорило о том, что Сашка сменил гнев на милость, если, сам приказал привезти водку. Зеленый уже не мог быть наказан.

— Подводы с водкой к командиру! — крикнул Клен, обрадованный таким исходом дела.

Две телеги остановились перед Сашкой.

— Снимите эти ящики!

Партизаны сняли ящики и поставили их в ряд.

— Открывайте!

Крышки поддавались с трудом. Внутри показались ровные ряды бутылок, в которых весело колыхалась прозрачная жидкость.

Сашка медленным безразличным движением вынул бутылку и ударил ею о дерево. За первой последовали остальные. Звенело разбиваемое стекло, в воздухе стоял запах алкоголя. Водка впитывалась в горячий песок.

Через час отряды продолжали свой путь.

Василь оторвал кусочек бумаги, насыпал табаку, скрутил толстую самокрутку и зажал ее в зубах. На ее конце взвился клуб дыма и огня. Василь пальцем сбил черную, обгоревшую бумагу, затоптал ногой упавшие на землю искры и взглянул на Юрека.

— Ну что, сынок, грустно тебе?

Юрек уже привык к тому, что этот пожилой человек всегда отгадывал его мысли. Действительно, он думал сейчас о своих, хотя и этих людей, с которыми он провел последнее время, нельзя было назвать чужими.

После операции в Илже, на перегруппировке в Максимилианове, приказом командования Юрек был направлен во вновь созданный отряд лейтенанта Олека.

Олек в партизанах был давно, воевал в отряде Сашки и был выдвинут командиром другого отряда. Кряжистый, среднего роста, с быстрым взглядом светлых глаз, он мог моментально оценить ситуацию и так же быстро принять соответствующее решение. Он казался суровым человеком, но слегка курносый нос выдавал веселый характер. Сашка умел разбираться в людях, он и в этот раз не ошибся.

Здзих был направлен в спецгруппу. Откровенно говоря, он хотел остаться у Горца, но неожиданно в отряде появился его отец — Быстрый, которому стало небезопасно оставаться в Островце. Здзих не хотел быть в одном отряде с отцом, и не потому, что у него было мало сыновьего уважения и привязанности к отцу. Причины были как раз противоположные.

— Незачем, папа, — решил он. — Вместе нам будет трудно. Я на тебя буду оглядываться, ты на меня, какая это будет война…

С ним согласились. Здзих сердечно попрощался с отцом, который вместе с отрядом Горца ушел в Сташовске на встречу с отрядами Батальонов Хлопских, а сам пошел в отряд Кена, который стал командиром спецгруппы. С Юреком они обменялись сердечным и сильным рукопожатием.

Сначала Юрек чувствовал себя как-то неловко среди незнакомых людей. Он с удивлением отмечал, как эта неловкость растворялась в сердечной теплоте непосредственных отношений. Уже несколько дней спустя ему казалось, что он знает всех очень давно. Эти люди обладали удивительным даром вызывать к себе симпатию. Их грубость была нарочитой, внешней. Они размягчались при самом Легком воспоминании о родных, а грустные мелодии песен вызывали на их лицах отпечаток тоски и раздумья.

Ближе всех Юрек сошелся с Василем. Симпатия их была взаимной. Василь называл его сынком, а Юреку импонировали его зрелость, опыт, знания. Василь был музыкантом, точнее, скрипачом, во что Юреку было труднее всего верить. По его мнению, автомат больше подходил Василю, нежели скрипка. Василь же при одном слове «скрипка» печально качал головой.

— Хотя бы гармошка какая-нибудь…

Но на гармошку, однако, ни разу не удавалось наткнуться. Тоску по музыке Василь заглушал иначе. В свободные минуты он собирал вокруг себя партизан, распределял их по голосам и дирижировал хором. Люди пели, следя за движением его рук:

При каждой фальшивой ноте на лице Василя появлялась гримаса, он махал рукой, и все начиналось сначала. Когда кончали одну песню, принимались за следующую: