И все же однажды по странным взглядам соседок мать Юрека догадалась: что-то произошло.

— Что вы на меня так смотрите? — буркнула она со злостью, затем замолчала, пытаясь прочитать что-нибудь в их глазах.

— Был бой…

Вначале она не удивилась.

— Ну и что из того, что был! Мало ли бывает боев! Время сейчас такое!

Потом догадалась: если именно ей рассказывают про бой, значит, за этим что-то кроется.

— Юрек?! — громко охнула она, хватаясь за голову. — Ну говорите же, что с Юреком? — не то умоляла, не то требовала она.

— Да ничего особенного.

— Он жив?!

— Жив.

— Ранен?

— Легко.

— Боже мой! — воскликнула она испуганно. — Где он лежит, почему не говорите?

— Как не говорим? Говорим…

Она, не отрываясь, смотрела им прямо в глаза: женщины молчали. Это молчание еще больше обеспокоило ее.

— Тяжело ранен, что ли?

— Мы же сказали, что нет.

Она не верила им.

— Где он лежит, спрашиваю!

Женщины задумались: «Сказать или нет?» У Француженки вспыльчивый характер, и, разволновавшись, она могла наделать глупостей. Но теперь, когда ей уже сказали самое главное, она, конечно, узнает в об остальном. Скрывать не имело смысла.

— В Мочидлах. У Графини.

В тот же день она отправилась в деревню. Всхлипывая, бормоча себе что-то под нос, она чуть ли не бегом шла по полю, будто бы кто-то гнался за ней. Уже во дворе наткнулась на Графиню.

— У вас мой парень?

— Да…

Молча прошла мимо нее. У самых дверей остановилась, вытерла насухо мокрые от слез глаза, чтобы не было видно никаких следов, и решительно переступила порог.

Юрек лежал бледный, истощенный. Глаза его лихорадочно блестели. Улыбнулся матери, но, увидев выражение ее лица, помрачнел. «Сейчас начнется», — подумал он, вспомнив, как она устраивала ему скандалы, когда он собирался идти в партизаны и когда нашла у него оружие.

Француженка, подперев руками бока, взглянула на сына и покачала головой.

— Ну и чего же ты добился в этих партизанах?

Юрек опустил глаза.

Он как-то над этим никогда не задумывался. Как и другие, воевал, а как это получалось — не ему судить. Каждый шел в партизаны добровольно, но это не значит, что все они хотели умереть. Смерти, разумеется, никто не искал.

— Оружие у тебя есть? — резко спросила она.

Юрек еще больше съежился.

— Н… нет…

— Подожди, — бросила она с порога и выбежала во двор.

— Значит, вот как, — наступала она на охранявшего госпиталь партизана. — Пока он был здоров — имел оружие, а теперь отняли? Хотите, чтобы пришли немцы и взяли его голыми руками? Не дождетесь! Дайте ему сейчас же винтовку, чтобы он мог защищаться! Ну, быстро! Раз он партизан, то пусть им и будет!

Вбежала обратно в хату.

— Не переживай! Оружие тебе дадут! Я им…

Юрек от удивления широко открыл глаза.

— Мама!

Только теперь она присела на краешек койки и обняла сына. Из груди ее вырвался с трудом сдерживаемый плач.

— В ноги тебя ранили, сынок? В ноги, дорогой? Тебе очень больно?

— Теперь уже нет.

— Но было больно?

— Да, немножко.

— Вот видишь, видишь, а я тебя так просила…

Как будто бы от него зависело, быть или не быть ему раненым.

После смерти Здзиха каждый день был для нее мукой. Ей казалось, что раз они вместе пошли в партизаны, то и судьба их должна быть одинаковой. Со смертью Здзиха она оплакивала и своего сына и теперь облегченно вздохнула, когда узнала, что сын жив. Но если до этого не верила, что один из них может погибнуть, то теперь такая возможность казалась ей ужасающе реальной.

Пани М. имела основание радоваться визиту Француженки. Теперь снабжение госпиталя продуктами значительно улучшится. Все, что пани М. получала от родственников своих пациентов, она с общего согласия делила между всеми ранеными.

Дни тянулись, похожие один на другой. Временами поднятая кем-то тревога вынуждала Графиню прятать раненых. Тогда она взваливала их на спину, тащила в сарай, укрывала сеном или прятала в ржаном поле. Чаще всего тревога оказывалась ложной — просто не выдерживали у людей потрепанные нервы.

Однако пани М. не сердилась на них. Надо было быть бдительной, тем более что все свидетельствовало о том, что опасность с каждым днем возрастает. В близлежащих городах и в деревнях появлялось все больше вражеских солдат. Это было связано с радостной вестью о том, что началось наступление из-за Буга. Немцы намеревались закрепиться на Висле и поэтому заранее готовили тылы. Со дня на день они могли появиться и в Мочидлах.

Перемены коснулись и островецких партизан. Юрек узнал об этом из приказа, который случайно попал к нему в руки:

«Армия Людова, командование III округа. 13.VII 1944. Приказ № 16.

С сегодняшнего дня на базе существующих отрядов создается новая воинская часть под названием: 1-я бригада имени Келецкой земли в следующем составе…»

Далее перечислялись должности и псевдонимы лиц, среди которых Юрек нашел многих знакомых. Сержант Горец в соответствии с этим приказом назначался командиром 2-й роты 2-го батальона.

Приказ был подписан новым командующим округом подполковником Метеком. Итак, слухи о создании бригад подтвердились.

Неизвестный Юреку подполковник Метек, должно быть, серьезно взялся за дело. В одном из последующих его приказов говорилось: «Знакомясь с округом, я обнаружил, что некоторые районы либо поддерживают нерегулярную связь, либо вообще не имеют никакой связи с отрядами. Категорически предупреждаю, что виновные в халатности будут привлекаться к самой суровой ответственности».

«Командующий попал в самую точку», — думал Юрек. Связь у партизан действительно давно уже хромала. Случалось, что связной добирался раньше, чем сообщали пароль. Тогда возникали ситуации вроде той, в которую однажды попал один из связных. Он явился к крестьянину, которому должен был передать распоряжение командования. Поскольку оба не знали друг друга, партизан пытался выяснить, к тому ли человеку он пришел.

— У вас есть колодец, хозяин? — спросил он, как было условлено.

Крестьянин удивленно взглянул на него: тот стоял в нескольких шагах от колодца.

— Так вот же он, — ответил крестьянин, пожав плечами.

Отзыв должен был звучать иначе.

— Ну да, а колодец, понимаете, колодец у вас есть? — продолжал допытываться связной.

Но крестьянину надоели эти глупые расспросы:

— А это что, сарай, что ли? Вы же видите, что колодец.

Связной понял, что так они ни о чем не договорятся. Потеряв терпение, он сказал крестьянину, с чем и к кому пришел.

— С этого и надо было начинать, — засмеялся хозяин. — Нового пароля нам еще не сообщили, поэтому откуда я могу знать!

Теперь, как следовало из приказа, в этом отношении все должно было в корне измениться.

Но изменилось не только это. До Мочидлов доходили вести о том, что партизанские бригады с каждым днем росли и крепли, что установлена более тесная связь с наступавшей с востока 1-й армией Войска Польского, что участилась доставка с воздуха оружия и боеприпасов, улучшилось вооружение, снабжение продуктами. Партизаны внимательно следили за ходом наступления Советской Армии, отсчитывали дни, остающиеся до того момента, когда через пылающую линию фронта они смогут протянуть руку людям, идущим им на помощь, несущим освобождение.

Слухи о наступлении Советской Армии подтверждались и приказом командования Армии Людовой, который Юрек, не отрываясь, прочитал с пылающими от волнения щеками: «Борьба с гитлеровскими бандитами и захватчиками вступает в решающий этап. Союзническая Советская Армия вместе с Польской армией перешла Западный Буг и, прорвав фронт противника, развивает мощное наступление в направлении Люблина».

Значит, все это было правдой. Мучительно сознавать свое бездействие, когда происходят такие большие события. Юрек осматривал свои ноги, пробовал ходить. Однако идти в лес было еще рано.

Однажды ночью он проснулся и начал прислушиваться. Ему показалось, что где-то вдали раздается приглушенный гул канонады. Сердце радостно заколотилось в груди. Он закрыл глаза, затаил дыхание, чтобы лучше было слышно. Фронт грохотал, как буря, неся с собой свежий ветер. Дышать стало легче.