Однако в последнее время обер-лейтенанту хлопот прибавилось. Несмотря на то что за время оккупации в Островце было проведено несколько публичных экзекуций, это все же не смогло запугать местное население, о чем свидетельствовали участившиеся случаи саботажа на фабриках и заводах и действия «банд». Почти ежедневно поступали донесения о нападениях партизан на немецкие гарнизоны и диверсиях на железных дорогах. Поэтому не удивительно, что Вилли Мюллер, отвечавший за спокойствие и безопасность в этом районе, был последнее время крайне раздражен. Обстановка не улучшалась, а телеграммы из Варшавы требовали принять более энергичные меры. Каждый раз, повертев такую телеграмму в руках, обер-лейтенант смеялся про себя: «А у вас в Варшаве лучше?»

Разумеется, легче всего сваливать вину на подчиненных. Находясь в Варшаве, он тоже, вероятно, слал бы в Островец телеграммы, немногим отличающиеся по содержанию от тех, которые получал сам.

Правда, в душе он признавал, что последние события не давали особых поводов для радости и оптимизма. Такие факты, как захват Илжи и опустошение складов под носом у немецкого гарнизона, могли вывести из себя руководство.

Обер-лейтенант, оправдывая себя, обвинял армейских солдат и офицеров в трусости. Правда, это ни в коей мере не умаляло его вины. Сколько раз пытался он заслать своего человека к партизанам, и каждый раз эти попытки терпели крах. Когда ему казалось, что он достиг цели, поступало неожиданное сообщение о том, что его план сорвался. Однажды ему удалось завербовать Петрушку, но тот вскоре исчез при довольно странных обстоятельствах.

В другой раз к одному из его осведомителей пришли двое неизвестных, после чего обер-лейтенанту пришлось вычеркнуть его фамилию из списка агентуры.

Впрочем, Мюллер считал, что ему и так удалось добиться многого. Вот и сейчас на его письменном столе лежали фотографии руководителей местных «банд». Правда, изображения получились расплывчатыми, но, глядя на них, обер-лейтенант мог хоть как-то представить себе лица своих заклятых врагов.

Еле сдерживая бешенство, он перекладывал эти фотографии с места на место. С фотографий смотрели на него все те же глаза неизвестных ему людей с ничего не говорящими псевдонимами: Сашка, Фелек, Зигмунт, Вицек…

Сколько раз, когда он прогуливался с собакой по улицам города, ему казалось, что из толпы прохожих на него смотрят глаза тех людей, которых он разыскивает. Разумеется, это только плод его фантазии, но неприятным было само чувство, что и за ним могут следить. Частенько он с тревогой думал о том, что в один прекрасный день эти люди явятся к нему домой непрошеными гостями именно в то время, когда он меньше всего их ожидает.

Богусь украдкой смотрел на фотографии и с беспокойством ожидал дальнейшего хода допроса. Мюллер как будто не замечал его. Мысленно он был в это время в другом месте. Ему казалось, что он стоит навытяжку перед самим начальником полиции округа, а тот задает один за другим вопросы, на которые обер-лейтенант не может найти ответы.

— Что сделали вы?

Да, что сделано, чтобы предотвратить, уничтожить, раскрыть?.. На каждый из этих вопросов Мюллер мог бы дать обстоятельный ответ, но вряд ли его ответы прозвучат убедительно. Он мог бы перечислить, сколько человек арестовано, вывезено, казнено. Однако «банды» не только не были ликвидированы, но и стали действовать с каждым днем все смелее и смелее.

Разумеется, Богусь не имел ни малейшего представления о том, какие заботы одолевают обер-лейтенанта. Впрочем, сейчас ему было не до этого — хватало своих переживаний. Вот уже несколько дней он находится в руках гестапо. Однако до сих пор он еще ничего не придумал, чтобы попытаться вырваться отсюда. Кроме того, он чувствовал свою вину перед Чесеком, которому пришлось разделить его участь. Богусь не мог простить себе, что они так глупо попались. Они шли с Чесеком на задание, как вдруг услышали скрип тормозов и увидели остановившуюся перед ними закрытую военную автомашину. Это было для них полной неожиданностью. Они остановились в растерянности, не зная, что предпринять. Их втолкнули в машину и привезли сюда.

На предыдущих допросах обер-лейтенанту ничего не удалось добиться от ребят. Богусю столько раз задавали одни и те же вопросы, что ему не стоило особого труда выучить наизусть ответы.

Вилли Мюллер, задумавшись, смотрел в глаза воображаемого начальника полиции и рассказывал ему об объективных трудностях борьбы с партизанами, которых, в сущности, было немало. А тот стучал кулаком по столу и в бешенстве повторял без конца один и тот же вопрос:

— Где ваши бандиты?

Кричать, разумеется, легко, а как их взять? Ведь сами они не придут. А если и придут, то не за тем, чтобы сдаться. А такого визита обер-лейтенант себе не желал.

Взгляд Мюллера скользнул по стене и остановился на сидящем напротив пареньке. «Вот он, бандит!» — засмеялся он про себя. Он мысленно представил себе удивление начальника полиции и его бешенство, когда приведет этого мальчишку и представит как пойманного бандита. Любой примет это за насмешку! Этот невысокого роста, худой паренек с симпатичным лицом мог быть в худшем случае пронырливым спекулянтом, торгующим продуктами, а не бандитом, представляющим опасность для третьего рейха. Конечно, бродя по деревням, он мог встретиться с бандитами, мог что-то знать о них, но если бы банды состояли из таких ребят, как он, то гестапо могло бы спокойно вздохнуть… Разумеется, раз этот паренек оказался здесь, то надо вытянуть из него все, что возможно.

И Вилли Мюллер приступил к допросу.

— Итак, — забарабанил он пальцами по столу. — Ты ведь спекулянт, да? Мясо, сало?

Богусь, правда, почувствовал себя оскорбленным этим обвинением, но быстро сообразил, что в его положении этой ролью пренебрегать не следует.

— Куры, яйца, масло, — поспешно добавил он.

— Нельзя! — грозно потряс головой Мюллер. — Запрещено!

Богусь великодушно согласился.

— Бандиты есть в лесу?

Это, пожалуй, не было ни для кого тайной. В конце концов, немцы не хуже других знали об этом. Можно использовать это для доказательства своей откровенности и правдивости.

— Есть, — ответил Богусь почти шепотом.

Обер-лейтенант нетерпеливо заерзал на стуле:

— Много?

— Много.

Мюллер с симпатией взглянул на парня. Отвечает на все его вопросы и… говорит правду.

— Сашку видел?

Богусь утвердительно кивнул головой. Вилли не сводил с него глаз.

— Волосы у него, — описывал паренек, — зачесаны кверху. Усы, нос вот такой. — Он задрал пальцем кончик носа.

Мюллер украдкой взглянул на фотографию, которую Богусю удалось увидеть, и удовлетворенно кивнул головой. Паренек, пожалуй, не лгал.

На вопрос, где сейчас находятся партизаны, Богусь дал, к сожалению, довольно неопределенный ответ: «В лесу».

Обер-лейтенант молча рассматривал своего пленника, раздумывая над тем, действительно ли тот ничего не знает или, будучи ловким пройдохой, притворяется.

«В конце концов, — решил Мюллер, — можно прибегнуть и к другим методам допроса. Это не повредит. За спекуляцию ему и так положено всыпать».

Богусь заметил, как выражение лица Мюллера неожиданно изменилось. Тонкие губы сжались, заходили желваки на щеках. Вдруг он со всей силой ударил кулаком по столу.

— Где бандиты? Понимаешь?

Богусь в ожидании удара заслонил лицо искалеченной рукой. Но удара не последовало. Лицо Мюллера перекосилось от бешенства, рыжие мохнатые брови ощетинились.

— Ну, говори!

— Не знаю, — пожал плечами Богусь.

— Проклятая польская свинья! — Мюллер встал из-за стола, схватил Богуся за плечи и начал его трясти.

— Ганс! — позвал Мюллер.

В дверях появился коренастый унтер-офицер. Мюллер кивнул подбородком на Богуся.

— Слушаюсь, господин обер-лейтенант! — Щелкнув каблуками, Ганс без лишних церемоний схватил парня за воротник и потащил к двери. Спустя минуту обер-лейтенант услышал, как что-то с грохотом покатилось по лестнице. Лицо его искривилось от отвращения. «Этот Ганс не может без шума». Подошел к окну. На улице стоял прекрасный июньский день. Мюллер посмотрел вверх. Белые кучевые облака спокойно плыли по голубому небу.