— А Толик не говорил, что это была за рукоятка: простая или какая-нибудь резная, фигурная? — спросил Виктор майора после небольшой паузы.

— Разумеется, фигурная, — ответил майор. — На ней были изображены два дерущихся медведя.

Виктор задумался и опустил голову. Мысленно он попытался представить себя в положении Толика. Он понимал, как сильно паренек должен ненавидеть тех, кто убил его отца. Для него все они были фашистами, так что нет ничего удивительного, если ненависть Толика распространяется на всех немцев. Виктору казалось, что он все еще видит, как парень стоит с крепко сжатыми кулаками и ненавидящим взглядом. Более того, ему даже почудилось, что он слышит, как Толя говорит: «Всех их нужно расстреливать!»

Тем временем они выехали на околицу Хировки. Добравшись до сельского кладбища, поставили машину в укрытие. Виктор вместе с двумя солдатами направился к небольшому возвышению, видневшемуся на переднем крае обороны.

Снег постепенно перешел в дождь. Усевшись за возвышением, Виктор начал передачу.

— Внимание!.. Внимание!.. Камараден! — Его слова разносились далеко вокруг. За час до этой передачи советские подразделения, державшие оборону на этом участке, прекратили огонь. Немцы тоже перестали стрелять.

— Внимание! Внимание!.. Камараден! Говорит рядовой Виктор Шенк, уполномоченный Национального комитета «Свободная Германия». Я должен сделать вам важное сообщение… — Виктор немного приподнялся, чтобы посмотреть в сторону немецких окопов, но видимость была очень плохой, и он ничего не увидел.

— Я должен сделать вам важное сообщение, — повторил он. — Сегодня в четырнадцать часов на вашем участке фронта со стороны кладбища от села Хировка появятся два советских парламентера… Парламентерам поручено передать ультиматум командования Первого и Второго Украинских фронтов командующему окруженными в районе Корсунь-Шевченковского немецкими войсками генералу артиллерии Штеммерману… Внимание!.. Внимание!.. Камараден!

Передавая это объявление, Виктор вдруг понял, что этот ультиматум, о котором он сейчас говорит, может спасти жизнь восьмидесяти тысячам немецких солдат. И в тот же миг он снова представил себе злое лицо Толика и услышал его голос: «Всех их нужно расстреливать!»

Виктор закончил передачу столь важного сообщения и попросил немецких солдат тремя выстрелами или тремя очередями в воздух подтвердить, что они его хорошо поняли. Через несколько минут из нескольких мест раздались выстрелы и автоматные очереди.

Затем Виктор передал это сообщение на других участках. И там немецкие солдаты отвечали ему тремя выстрелами: «Поняли! Мы все поняли!»

Виктор вернулся в Хировку, думая о том, примет ли немецкое командование условия капитуляции. Из рассказов последних пленных он понял, что очень многие солдаты все еще верят безответственным обещаниям своих офицеров, что через несколько дней их выручат из котла. Радиограмма генерала танковых войск Хубе с обещанием выручить и голословные заверения летчиков, что они видели своими глазами, как близко находятся от окруженных идущие им на выручку войска, вселяли надежду в сердца многих солдат, несмотря на то, что во всех частях заметно ощущался недостаток боеприпасов, продовольствия и горючего. Сообщение, переданное через МГУ, о направлении в штаб к Штеммерману советских парламентеров с ультиматумом о сдаче в плен должно было донести и до оптимистов всю серьезность положения, в котором оказались окруженные немецкие войска. Предложение о капитуляции будет оценено немцами только тогда, когда они осознают, что в принятии ультиматума их единственное спасение.

Село лежало в дымке, когда майор Кипиани с подполковником Горбуновым в сопровождении одного солдата вышли на улицу, неся большой флаг. До четырнадцати часов оставалось всего несколько минут. В этот момент Виктор на радиомашине с ОГУ как раз подъехал к кладбищу. Виктор спрыгнул в раскисший снег и бегом помчался к кладбищу, возле которого расположились бойцы Трофименко.

Парламентеры подошли к кладбищу.

— Товарищ майор! — еле слышно позвал Виктор.

Оба парламентера перешагнули через траншею. Майор узнал Виктора и улыбнулся ему.

Все кругом было подернуто серым маревом: и село, и кладбище, и небольшая лощина, и далекая зубчатая полоска леса.

Многие провожали взглядом троих военных в длинных шинелях. Один из них нес белый флаг. Виктор попытался определить расстояние до немецких окопов. Неужели парламентеры уже дошли до середины ничейной полосы? С волнением он рассматривал холм, к которому направлялись парламентеры. Холм казался безжизненным.

«Удастся ли?» — билась в голове Виктора тревожная мысль.

С соседних участков, справа и слева, издалека доносился минометный огонь: там продолжался бой. И только перед кладбищем временно было тихо. Однако эта тишина не давала никакой гарантии безопасности майора Кипиани и его спутников.

Тяжело дыша, Виктор прислонился к стенке окопа. Ему показалось, что справа от парламентеров что-то шевельнулось. Какой-то офицер подал Виктору бинокль. Теперь он отчетливо увидел, как из немецкого окопа выскочили пять серых фигур и двинулись навстречу парламентерам. Один из них нес в руках что-то непонятное, похожее на чемоданчик. Что бы это могло быть? Подойдя одна к другой вплотную, обе группы остановились, застыли по стойке «смирно» и отдали честь. Военный, стоявший напротив подполковника Горбунова, сделал какое-то движение рукой. Тогда тот, кто нес чемоданчик, вынул из него два белых платка. Подполковнику Горбунову и майору Кипиани завязали глаза.

Когда Горбунов и Кипиани, сопровождаемые немцами, скрылись в лесу, Виктор отвел от глаз бинокль. Однако желаемого облегчения он не почувствовал. До сих пор он по крайней мере видел, что могло случиться с Кипиани, а теперь майора поглотила темнота леса. Оставалось только одно — ждать. Делать это ему не раз приходилось и раньше, но ни одно ожидание не было таким мучительным. Виктор влез в машину и выпил кружку чая. О еде он даже не подумал.

Четырнадцать часов пятнадцать минут. Казалось, стало еще темнее. Оба солдата-связиста спали, свернувшись калачиком. На стеклах машины блестели крупные капли дождя.

Четырнадцать часов двадцать пять минут. Виктор чувствовал себя уставшим, но спать еще не хотелось. В кабине машины сидел шофер, потихоньку напевая себе под нос «Катюшу».

Четырнадцать часов тридцать минут. По стеклам окошек все так же стекали дождевые капли. Связисты продолжали спать, а шофер не переставал тихо напевать.

Четырнадцать часов сорок пять минут. Виктор вышел из машины, прошелся по мокрому снегу, похожему на жидкую кашу, и мысленно пожалел, что майор не дал ему на время своего отсутствия никакого задания.

Несколько минут Виктор ходил вокруг машины. Потом он подумал, что следует заняться какой-нибудь работой. Вернувшись в машину, он решил набросать текст очередного обращения к немецким солдатам, который он передаст через МГУ, как только майор вернется обратно. Виктор снял с вешалки полевую сумку и стал что-то искать в ней. И вдруг его пальцы нащупали какой-то странный предмет. Это оказалось лезвие ножа без рукоятки. Виктор хотел было сунуть лезвие обратно в сумку, но передумал.

Он снова вылез из машины и пошел искать кусок дерева. Найдя то, что ему нужно было, он вернулся в машину и, усевшись в углу, начал вырезать рукоятку.

Пятнадцать часов… Пятнадцать часов десять минут…

Вскоре Виктор так увлекся работой, что перестал поминутно смотреть на часы. Он вертел деревянную заготовку в руках и так и этак, снимая с нее мелкую стружку. Вскоре можно было заметить, что кусок дерева принял очертания двух зверей.

Затем Виктор сделал осторожный разрез посреди рукоятки и вложил в него лезвие ножа. Закрепив лезвие двумя гвоздями, он продолжал работать над рукояткой.

До этого вырезать что-нибудь из дерева Виктору никогда не приходилось, хотя из глины он довольно удачно лепил различные фигурки. Приобщил его к этому коллега по работе, но из-за занятости в Союзе молодежи Виктор довольно редко лепил. Несколько раз он брался вылепить из глины голову брата, но так и не вылепил, так как этому помешали события того печального воскресенья, которое Виктор никогда не забудет.