— Разбудите, пожалуйста, фрау Мюнх или проводите нас в ее комнату.

— Прошу, прошу. — Шонфус сильно постучал в дверь.

Никто не ответил.

На пороге кухни появилась фрау Шонфус.

— В чем дело?

Муж не ответил ей.

— Да открывайте же, господин Берген! Господи, неужели она…

Берген с силой распахнул дверь. В комнате никого не оказалось. Шкафы были распахнуты. Повсюду в беспорядке валялись бумаги и вещи. Кровать в нише была покрыта покрывалом. Берген достал из портфеля туфлю и показал ее хозяину дома.

— Господин Шонфус, эта туфля фрау Мюнх?

Шонфус стал внимательно разглядывать туфлю.

— Да, кажется…

— В таком случае знайте, что фрау Мюнх сегодня ночью перешла границу.

Фрау Шонфус, которая только что вошла в комнату, бессильно опустилась на стул.

— Берта? На Запад?! Святая Мария, это же невозможно!.. Зачем?

— Именно это меня и интересует, фрау Шонфус, — ответил Берген. — Она с вами ни о чем не говорила?

Женщина разволновалась и не смогла дать вразумительного ответа.

— Какой позор! — начала причитать она. — То бесконечные истории с мужчинами, а теперь… Господи, чем мы это заслужили!

Шонфус, заметив взгляд Бергена, попросил жену выйти на кухню.

— Господин Шонфус, не казалось ли вам поведение фрау Мюнх в последнее время странным? Важна каждая мелочь.

Накануне вечером Мюнх явно была чем-то взволнована. И хотя у нее были связи с мужчинами, заметил Шонфус, работала она хорошо. Берген, так ничего и не добившись от Шонфуса, попрощался и вместе с фрау Федлерн покинул дом. Она тоже не могла объяснить происшедшего, хотя и предполагала, что побег Мюнх связан с арестом Болау.

На заставу Берген вернулся в плохом настроении.

Фриц Кан простился с Ганни около семи часов вечера. Сегодня у него было ночное дежурство. По дороге на заставу он нагнал Восольского.

— Я тоже на заставу, — сказал Восольский. — Сегодня кружок. Обсуждение стихотворений Эриха Вайнерта. Пройдем немного пешком, ты все равно здесь не проедешь!

— Жаль, — ответил Фриц. — Мне так хотелось присутствовать на этом занятии. — А ты что, в наряде?

— Да. Но зато в следующий раз буду обязательно.

— Служба есть служба. Как я себе представляю, дежурить ночью — удовольствие не из приятных. В кровати определенно лучше.

Фриц рассмеялся.

— Что верно, то верно. Особенно под утро приходится быть начеку: глаза так и слипаются.

— Разумеется. Да еще к тому же кругом лес. Разве уследишь за всем? В Хеллау поговаривают, что какая-то женщина из Франкенроде перешла на ту сторону. Это правда?

— К сожалению, да. Мюнх. Самой пташки не жаль, но для нас это — чрезвычайное происшествие.

Восольский в знак согласия покачал головой.

— Но ведь если у кого-то появляется желание попасть на Запад, значит, у него на это есть серьезные причины. Видимо, и у Мюнх были какие-то причины?

— Ее никто не трогал. Может быть, испугалась, что женщины выцарапают ей глаза? Вела она себя ужасно…

— Действительно?

— Что правда, то правда. И особенно неприятно то,

что в этой истории замешан один из наших. Вот почему об этом так много говорят. Женщины даже рады, что она смоталась, а вот мужчины жалеют!

— Да-а! — засмеялся Восольский. — Покажи себя с плохой стороны кто-нибудь из местных жителей — говорят о конкретном лице, о каком-нибудь Мере или Шульце, но стоит им оказаться одному из вас, говорят о всех пограничниках!

— За это он и поплатился, — ответил Фриц. — «Старик» долго с ним возился.

— А тебе не кажется, что с ним обошлись очень жестоко?

— Как жестоко? Ты же сам только что сказал, что пограничник не имеет права позволять себе подобное. Этот тип натворил такое, что всем нам не сразу удастся навести порядок.

— С этой точки зрения ты прав…

Они поднялись на вершину. Фриц сел на велосипед.

— Всего хорошего. В семь я должен быть на заставе. Погруженный в свои мысли, учитель долго смотрел

Фрицу вслед.

Со дня побега Мюнх пограничники ходили в подавленном состоянии. Командир заставы тщательно разобрался во всем и обратился к солдатам. В их адрес были брошены суровые, но справедливые слова. Слабая сплоченность коллектива и недостаточная бдительность — в этом видел командир причины, сделавшие возможным случай с Болау и нарушение границы. Особенно сильно переживал Элькнер. Ведь именно он нес службу на участке Высокого Болота, когда произошло нарушение, — он и Унферихт.

На волейбольной площадке сидела группа солдат. Шел оживленный спор. Здесь же находились гауптфельдфебель и заместитель командира заставы по политчасти.

— Не понимаю, — возмущался Фриц Кан. — Какое отношение имеет это к недостаточной бдительности? Мы ходим по местности, и нарушителю границы нужно только дождаться момента, когда часовой пройдет мимо, и он может бежать, куда ему угодно. Я же все-таки не сплю на посту. Не верю, что Манфред в чем-то виноват. Это может произойти с каждым!

Многие его поддержали.

Клаус Зейферт злился. Надо же случиться так, что говорящий был из его отделения.

— А ну-ка, послушай! — крикнул он, пытаясь заглушить голоса. — Не дело ты говоришь, Фриц! Кто же, по-твоему, должен отвечать за охрану порученного участка? Только старший поста? Если смотреть на это, как ты, нарушение границы станет обычным делом. Часовой идет по участку, нарушитель выжидает удобный момент и… По-твоему, выходит так?

— Нам нужно больше людей, — выкрикнул кто-то.

Рэке внимательно слушал спорящих. Его интересовало, сможет ли коллектив самостоятельно найти правильное решение. Он остановил взглядом гауптфельдфебеля, который порывался что-то сказать.

— «Нам нужно больше людей»! — передразнил Клаус. — Конечно, было бы проще. На каждые сто метров по часовому — и дело в шляпе. Но где их взять? Может быть, кто-нибудь думает, что они свалятся к нам с неба? Или специально для нас приостановят строительство Макскютте и Леуна, чтобы послать рабочих на границу и чтобы нам не нужно было больше шевелить мозгами? Да где вы живете?!

— Тогда скажи, что ты предлагаешь!

— Манфред! Сколько сигнальных приборов было при тебе? — обратился к Элькнеру Клаус.

— Два, а что?

— Что ты делал, когда началась гроза?

— А что было делать? Надели накидки и пошли дальше.

— А капюшон ты поднял?

— Конечно! Ведь дождь лил как из ведра!

Клаус торжествовал.

— Пожалуйста, вот и добрались до сути!

Все ждали, как отреагирует Манфред на брошенные в его адрес упреки.

Элькнер опустил голову.

— Правильно, Клаус!

— Наконец-то! Ругаться можно сколько угодно, только толку от этого никакого. Толк может быть лишь тогда, когда мы назовем вещи своими именами. На таких происшествиях надо учиться. У каждого человека есть голова. Она дается для того, чтобы думать. А когда несешь службу, думать необходимо. И пока нарушитель будет думать лучше, чем мы, мы будем в проигрыше. Наш долг — позаботиться, чтобы все стало по-иному!

Послышались громкие одобрительные возгласы. Не согласиться со сказанным было трудно. Слово взял Унферихт.

— Ты прав, Клаус. Мы и без тебя знаем, что виноваты. Но кое-что еще можно сделать. Под навесом у конюшни ржавеют мотки колючей проволоки. Мы могли бы поставить там, наверху, у Высокого Болота, проволочное заграждение.

Вмешался Рэке.

— Идея неплохая, но проволока эта предназначена для особых целей. Я попытаюсь получить разрешение использовать ее.

— Если дело выгорит, и я приму участие в устройстве заграждений, — сказал Вальдауэр. Работать готовы были все. Так спор вылился в совещание с повесткой дня: «Как улучшить службу по охране границы». Многие тотчас же принялись за дело. Пример подал Фриц Кан.

— Вальди, ты же у нас кузнец! Тащи испорченные приборы, и идем в кузницу. Через два часа они будут в полном порядке. Не получится, я помогу.

Зейферт хлопнул Фрица по плечу.