Шум моторов превратился в рев. Ханнес повернул голову и увидел в небе несколько вертолетов с советскими опознавательными знаками. Вертолеты подлетели ближе и зависли над пограничной линией. Рокот их моторов поглотил все: и слова бургомистра, и шум толпы, и даже перезвон колоколов на башне собора, пробивших два часа.

Спустя минуту публика заметно заволновалась и начала расходиться, не дожидаясь окончания речи. Английский полковник бросил взгляд сначала на вертолеты, затем на пограничников, пожал плечами и, отвесив поклон в сторону заметно поредевшей толпы, дал знак шоферу ехать.

Бургомистр обеими руками помахал толпе и попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.

Раздались жидкие хлопки, однако большинство любопытствующих не сводили глаз с вертолетов, один из которых опустился так низко, что было видно улыбающееся лицо пилота.

«Езжай, езжай! — мысленно подгонял бургомистра Ханнес. — Нечего тебе здесь делать! Речи свои произноси где-нибудь в другом месте, а не здесь, где вам ни за что на свете не удастся нарушить нашу границу…» Ханнес задрал голову и посмотрел на вертолет, который, набрав высоту, полетел вслед за остальными.

По ту сторону только что установленного проволочного забора кто-то громко закричал. Это оказался молодой парень, который выскочил из сада небольшого домика и бросился к забору.

И словно по команде из ворот соседних домиков выбежали несколько здоровенных парней. Прорвав жидкую линию полицейских, они бросились на солдат.

Кто-то из хулиганствующих молодчиков ударил Вуншлоса по голове. Ханнеса тоже так ударили дубинкой по руке, что боль парализовала всю руку. Сделав шаг назад, он отшатнулся от борта бронетранспортера. И как только один из парней полез за ним, Ханнес ударил его по голове, и он полетел на землю.

— Заряжай! — крикнул капитан. — Унтер-офицер, окажите помощь ефрейтору Вуншлосу. Рядовой Митенцвай, к пулемету!

Только теперь Ханнес заметил, что ефрейтор лежит на полу машины и не шевелится.

Капитан крикнул полицейским, что, если они немедленно не наведут порядок, он применит шашки со слезоточивым газом, а если потребуется, то и оружие.

Офицер-полицейский явно нервничал, чувствуя, что в создавшейся обстановке он не является хозяином положения, да и не знал, что ему следует делать.

Хулиганы снова забеспокоились, один из них размахивал пистолетом.

Солдаты на бронетранспортере схватились за оружие и были готовы открыть огонь.

Оценив обстановку, офицер-полицейский решил действовать. Он подал команду, и полицейские, схватив дубинки, бросились на хулиганов, которые, однако, с упорством рвались к заграждению, чтобы разорвать его. Положение полицейских начало стабилизироваться только тогда, когда к ним подоспела подмога.

Теперь можно было заняться Вуншлосом, которому Вагнер подложил под голову одеяло.

— Он потерял сознание, — заметил Вагнер. — Наверное, у него сотрясение мозга. Над правым ухом у него большая шишка и рваная рана на голове.

Капитан приказал радисту связаться с заставой и вызвать санитарную машину.

Рану на голове Вуншлоса заклеили липким пластырем,

— Вы сможете обращаться с пулеметом? — спросил капитан у Митенцвая.

— Так точно! Я хорошо знаю пулемет.

— Ну-ну, — пробормотал Руберг и, подойдя к Ханнесу, осмотрел его распухшую руку. — Кровоизлияние, — заметил он.

— Как только вернетесь на заставу, немедленно обратитесь к врачу. Выдержите?

Ханнес кивнул.

Капитан сказал солдатам, чтобы они подготовили противогазы, так как обстановка может измениться и придется применить слезоточивые газы.

Ханнес лишь одним ухом слушал объяснения капитана. Он наблюдал за Митенцваем, который, оказавшись у пулемета, сразу же оживился, движения его стали уверенными. Радист передал капитану приказ из штаба. Выслушав его, он сказал:

— Товарищи, мы с вами выполнили порученное нам задание. Полоса заграждения установлена на всем протяжении. Сейчас мы направляемся в штаб батальона.

Медленно они двинулись по шоссе в обратном направлении. Ханнес смотрел на решительные лица товарищей.

«Как-нибудь позже мы встретимся с вами в других условиях, поговорим, вспомним, пошутим…» — думал Ханнес, постепенно приходя в спокойное состояние.

Когда Ханнес закончил свой рассказ, одна из учениц спросила:

— А что стало с ефрейтором Вуншлосом? Вы о нем позже что-нибудь слышали?

— Да, — усмехнулся Ханнес. — Вскоре после этого я навестил его в госпитале. Ранение его оказалось неопасным. В том же году он поступил в офицерское училище, после окончания которого сначала был назначен командиром роты, а потом начальником погранзаставы. Он обер-лейтенант, женат, у него двое детей: мальчик и девочка. На следующий год поедет учиться в военную академию. Понятно?

— Да, — ответила девушка. — Но почему вы все это так хорошо знаете?

— Потому что он женат на моей сестре. — Ханнес засмеялся.

— Вы ничего не рассказали о своей невесте и ее отце, что с ними? — спросил один из солдат.

— Служить мне оставалось немного. После демобилизации я женился на Анке. Отец ее остался в западной зоне на заводе, но через год перебежал в республику. Теперь мы с ним дружим. Работает. Год назад стал мастером, активистом. Вот так-то…

Ханнес встал и, повернувшись к лейтенанту, сказал: — У меня к тебе просьба как-нибудь поподробнее рассказать о нашей молодой армии. В сентябре в школе начинаются занятия. Я приглашу тебя как докладчика на одно из наших собраний…

Юноши и девушки не дали учителю договорить, они осаждали лейтенанта до тех пор, пока он не согласился.

Посмотрев на часы, Ульф сказал:

— Ну, нам пора, а то поезд уедет без нас.

Ученики тепло попрощались со своими шефами.

— Ты, я вижу, обошел меня в педагогике, — сказал при расставании лейтенант Ханнесу.

— Оба мы с тобой педагоги, ты — здесь, я — в школе. Детей надо научить и любить и ненавидеть.

— Это мне нравится, — улыбнулся лейтенант. — В октябре давай организуем совместную экскурсию в Бухенвальд.

— Согласен.

Учитель и лейтенант направились на КПП, где ученики прощались с солдатами.

В один из летних дней 1962 года мы, сев в штабной автомобиль, поехали в северный пригород Берлина, в район железнодорожного моста, где должны были встретиться с советскими товарищами.

Фред Барлах, худощавый мужчина лет сорока с темными, но уже кое-где посеребренными волосами, начальник штаба нашего полка, сидел на заднем сиденье. Он снял с головы фуражку, чтобы ее не сдуло. В руках он держал папку с секретными документами.

С советскими товарищами мы должны были увязать вопросы взаимодействия на предстоящих учениях с советским механизированным полком, расквартированным по соседству с нашей частью. Сегодня мы ехали на рекогносцировку, чтобы все вопросы взаимодействия разрешить на местности.

Я был на десять лет моложе Барлаха и являлся офицером оперативного отдела. В руках я держал топографическую карту, на которую время от времени поглядывал, чтобы мы не заблудились.

— На следующем перекрестке нам следует свернуть направо, — напомнил я Барлаху. — А вы знаете товарищей, с которыми нам предстоит сегодня встретиться?

— Нет, — ответил он. — Я знаю, что начальником штаба полка является майор Бережной, с которым мы и должны будем выяснить все вопросы. Вот сегодня мы с ним и лично познакомимся… — Барлах откинулся на сиденье и снова попытался сосредоточиться на вопросах, которые нужно было обговорить с русскими товарищами, но это ему, видимо, так и не удалось, ибо он то и дело посматривал по сторонам.

Я тоже не мог сосредоточиться и думал о товарищах, к которым мы ехали.

«Интересно, что за человек этот майор Бережной? — думал я. — Судя по фамилии, он русский, а быть может, украинец. Но сама фамилия еще ничего не говорит…»

Впереди показался железнодорожный мост. Я посмотрел на часы и отметил, что в нашем распоряжении было еще одиннадцать минут. Мы остановились и вылезли из машины.