В окопе оставалось совсем мало солдат и среди них был Витя. По полю уже бежали немцы, цель их была ясна: перехватить подводы с беженцами.

«Товарищи! В атаку!» — крикнул Витя и первый выскочил из окопа. — «Ура-а!»

Оглянувшись, он совсем близко увидел лицо Зои с широко раскрытыми, полными надежды глазами. А мама плакала и шептала:

«Береги себя, береги себя…»

Витя не мог долго смотреть на них: он вел в атаку бойцов. Он бежал впереди редкой цепи — над головой свистели пули, и немцы все приближались. И вот совсем близко Витя увидел фашистского офицера. Это был не кто иной, как Пузырь, только в черной эсэсовской форме.

«В городе Николаеве фарфоровый завод!» — злобно пел Пузырь-эсэсовец.

«Надо убить его!» — решил Витя и выпустил в толстый живот врага длинную очередь из автомата.

— Витя! Я люблю тебя! — кричала откуда-то издалека Зоя.

Витя убил еще несколько фашистов, а остальные отступили.

Бойцы по его команде построились, вышли на шоссе и зашагали вслед за подводами беженцев — мимо соснового бора, в котором спрятался пионерский лагерь, мимо спортивного городка «Отдых», мимо голубого павильончика, в котором летом продают мороженое и ситро.

— Песню! — крикнул Витя.

И солдаты запели тихо, но дружно:

Потом Витя встал с кровати, опять открыл окно. Гроза утихала, но дождь разошелся еще больше. Настоящий ливень. Витя подставил разгоряченное лицо ветру и дождевым брызгам.

В кровать он вернулся мокрый, разбитый, уставший, совсем непонятно, отчего. Сердце часто билось, и Витя почувствовал неизвестно откуда пришедшее счастье, он любил сейчас всех, кто живет на земле, — и людей, и животных, — догадывался, что в его жизни будет еще много чудесного и необыкновенного.

Он зарылся мокрой головой в подушку и мгновенно заснул.

Прошло несколько дней.

Настала суббота, когда Зоя вместе с отцом и сестрой Надей уезжала на юг.

Суббота была жаркая и пыльная, а Зоин поезд уходил вечером, в десять часов.

Весь день Витя и Зоя провели вместе: укладывали вещи в желтый чемодан, ходили за покупками, были на городском пляже, купались и загорали.

Лежали на горячем песке и молчали. Чудно. И Витя, и Зоя неожиданно, без всякого повода, застеснялись друг друга, им было неловко. Витя совсем не хотел, чтобы Зоя уезжала, и в то же время думал: «Скорее бы наступил вечер, и она уехала», и все это было совсем непонятно.

Зоя казалась грустной и задумчивой. Она чертила что-то спичкой на песке. Витя посмотрел и вспыхнул: на песке круглыми буквами было написано: «Витя».

— Мы уже стали совсем взрослыми, правда? — спросила Зоя.

— Это как взрослыми? — не понял Витя.

— Ну, мне тринадцать лет, а тебе скоро четырнадцать, — тихо сказала Зоя и посмотрела на Витю внимательно и строго. — Ты мне будешь писать письма?

— Конечно, буду. А какой адрес?

— Вот адрес. — Зоя потянулась, взяла со скамейки свой сарафан и вынула из кармана бумажку. — На.

На бумажке было написано: «Гагры, Главпочтамт, до востребования. Чернышеву В. П. (для Зои)».

— В Гаграх море и горы? — спросил Витя.

— Море и горы. А что?

Витя подумал и спросил, глядя в зеленые с коричневыми крапинками глаза Зои:

— Твой отец много денег получает?

— Много! — сказала Зоя с вызовом. — И что дальше?

— Да ничего… Все-таки было бы лучше, если бы все люди одинаково получали, правда?

Зоя насмешливо прыснула.

— И уборщица, и какой-нибудь знаменитый академик? — спросила она, и Витя увидел, что щеки Зои покрылись розовыми пятнами.

Они сидели в кафе-мороженое и ели пломбир, когда Зоя неожиданно спросила:

— А зачем тебе знать, сколько получает мой папа?

И Витя сказал прямо:

— Скажи, мне очень важно знать: Владимир Петрович честный человек?

Зоя вскочила и крикнула в лицо Вите:

— Он честный! Он честнее всех! Понятно?

На Витю и Зою стали оглядываться за соседними столиками.

— Ты что? — тихо сказал Витя. — Я же тебе верю.

— Правда, веришь?

— Конечно!

Зоя сразу успокоилась, села и стала доедать свой пломбир.

— А Люська не верит, — сказала Зоя.

— Люська?

— Да.

— Но почему?

— Не знаю. — Зоя задумалась. — От них отец ушел. К другой. Понимаешь?

— Понимаю…

— Ничего ты не понимаешь! — почему-то разозлилась Зоя. — Люська — моя лучшая подруга была. А теперь… Знаешь что? Пошли в кино. В «Космосе» «Дождливое воскресенье» идет.

Вите стало легче — разговор получался тяжелым и томил его.

«И зачем начал расспросы?» — подумал он и сказал:

— Для взрослых кино. Не пустят.

— Там у меня знакомая билетерша, — сказала Зоя. — Соседка.

У кассы никого не было — дневной сеанс. Билетерша оказалась совсем не соседкой, но Витю и Зою пропустили без всяких разговоров.

В пустом зале сидело несколько парочек, а первые ряды занимали пенсионеры и ребята лет семи-восьми.

После журнала начался фильм «Дождливое воскресенье». И, если хотите знать, лучше бы этот фильм не начинался совсем. Витя и Зоя постоянно краснели, хорошо еще в темноте не видно. Дело в том, что фильм был про любовь и очень нудный. Все время ссорились и мирились парень и девушка и постоянно целовались. Еще была вторая девушка, блондинка с длинными стройными ногами (Витя о ней смущенно подумал: «Красивая») — она отбивала парня у первой девушки. В общем, волынка и сплошная скука. И чего пенсионеры развздыхались? Когда вышли из кинотеатра, начинался вечер: солнце спряталось за крыши домов, а по улице шли поливальные машины, после них пахло дождем и полем.

Зоя и Витя не смотрели друг на друга и молчали.

Чтобы хоть что-то сказать, Витя ляпнул:

— Все это — мура.

Зоя остановилась и строго посмотрела на Витю:

— Что мура?

— Ну, фильм.

Зоя всплеснула руками:

— Ты ничего не понимаешь в жизни! Это же картина о высоких чувствах. Как она его любила, если все прощала и прощала! — Зоя посмотрела на Витю с превосходством и насмешкой. — А вообще-то ты знаешь, что такое любовь?

Витя не очень знал, что такое любовь, и поэтому спросил, даже надменно:

— А ты-то знаешь?

— Я? — ахнула Зоя. И дальше не захотела разговаривать. Опять шли молча — до самого Зоиного дома.

«А что если она меня любит? — осенило Витю. — Ведь сказала: мы уже взрослые. Что же делать? Может быть, надо купить цветы вон у той тетечки? Так у меня же денег нет. Или… Надо теперь говорить с ней на «вы»?»

Они стояли у подъезда.

— Вам, Зоя, всегда нравятся скучные фильмы, — сказал Витя и внутренне похолодел.

— Ты что, очумел? — искренне удивилась Зоя. — На солнце перегрелся, бедняжка. Иди отдохни. И помни — ровно в девять. Вечно ты опаздываешь.

Зоя скрылась в темном подъезде — как растаяла.

А Витя думал: «Нет, я и правда, не знаю, что такое любовь. Только Зоя очень хорошая девочка. Может быть, когда мы вырастем, то станем мужем и женой».

Подумав так, Витя Сметанин начал неудержимо краснеть.

…На вокзал приехали, конечно, слишком рано — до поезда оставалось еще сорок пять минут. Поставили чемоданы и стали ждать. Витя незаметно присматривался к Владимиру Петровичу. Нет, не может он воровать! Лицо строгое, волевое, волосы седые. Весь он такой внушительный. И чтобы…

— Ты что это меня разглядываешь, рыцарь? — спросил вдруг Владимир Петрович.

— Я?..

— Ты, ты, — и в лице Владимира Петровича промелькнуло вдруг что-то нехорошее. Какая-то настороженность. Или это показалось Вите? Конечно, показалось.

— Нет, я ничего, — пролепетал Витя. Выручила Зоя:

— Папа, мы пойдем на мост, посмотрим, как поезда проходят. Можно?

— Идите. Только ненадолго. Даю вам десять минут. — И Владимир Петрович взглянул на часы.

А Надя, старшая сестра Зои, ничего не видела и не слышала — она сидела на чемодане и читала книгу.