Пузырь отпил прямо из горлышка и слышно было, как водка булькает. Потом хрипло засмеялся и сказал:

— А собачка, наверно, от табачка обчихалась.

Длинный парень вынул из кармана черные очки, повертел их в руках («Как в церкви тогда», — подумал Витя), спрятал опять.

— С ищейкой не найдут, — сказал парень, и голос его был беспокойным, — так на кого-нибудь нарвемся, на пастуха, к примеру. Уходить надо.

— И калым бросить? — зло спросил Пузырь.

— Заметут, и калым не понадобится, — отозвался парень. А Гвоздь молчал, и очень он был не похож на того, кто занимался бизнесом на толкучке. Гвоздь полулежал на траве, и лицо его было задумчиво, и глаза не казались Вите пустыми, было в них что-то жалкое и затравленное. Или, может быть, так казалось?

— Что молчишь, Гвоздь? — повернулся к нему Пузырь. — Вари котелком-то. Много в кустиках не высидишь.

— Лугами пахнет, — сказал Гвоздь, не меняя позы. — Покос скоро.

— По колхозному хомуту наш Гвоздь заскучал, — сказал парень с черными очками.

— По мамочке в тоску впал, — засмеялся Пузырь. Вовкино плечо под рукой Вити вздрогнуло.

— Ша, мальчики! — возбужденно сказал Пузырь. — Спешить надо. Найдешь пещеру? — повернулся он к Гвоздю.

— Найду, — неохотно сказал Гвоздь. — Две их здесь. Одна с водой, а другая совсем высохла.

— Раз! Два! Напра-ву! — обрадовался Пузырь. — Ну? Вещички спрячем в сухой пещере. Сами — будьте здоровы! Едем — путешествуем. Откуда — куда? Дачку подыскивали. Документы? «Прошу, начальник, бумагу». Все чин-чинарем. В багажничке, пожалуйста, пусто. А месячишко пройдет, все утихнет — за вещичками прибудем. Наш калым. Или зря, что ли, работали, жизнью драгоценной и свободой рисковали?

— Свобода! — зло, с ожесточением сказал Гвоздь. — Пойми ты, здесь моя свобода! Дом, земля родная. Мать и братан. Хоть взглянуть на него… Вырос, небось.

Под рукой Вити задрожало Вовкино плечо.

— Чувства! — насмешливо сказал долговязый парень. — Трепет сердца.

— Был скотиной, скотиной и останешься, — сквозь зубы процедил Гвоздь.

— Ша! — Пузырь вскочил на ноги. — Ша… Ты еще слезками побрызгай. Забыл уговор? — с угрозой спросил он. — Слово выполняй! Председателю сулил ответ дать? Дай! Пусть людишки знают: зря словами не кидаемся. Стемнеет, пойдешь к нему на свиданьице. И перышко прихватишь. Понял?

— Не пойду! — вдруг яростно крикнул Гвоздь.

И не успел Витя удержать Вовку — вскочил он, закричал:

— Не ходи, Илюша! Не ходи!

Потом Вите казалось, что все дальнейшее произошло в несколько мгновений.

В кусты ринулись Пузырь и долговязый парень.

— Бежим! — одним губами шепчет Катя.

Ноги сами несут вперед. Витя успевает оглянуться и видит: на бегу лезет Пузырь в задний карман…

Прыгает на него Гвоздь.

— Ты что, сдурел? — его шепот.

— Ну, падло… — хрипит Пузырь.

Их скрывают зеленые ветки.

Ураганно летят, сливаются в шуршащую стену темные кусты. Больно стегает по лицу.

Впереди, чуть сбоку бежит Катя.

И видит Витя: догоняет ее долговязый парень… с силой толкает в спину…

Катя кубарем катится в кусты, несколько раз перевернувшись через голову.

«Что делать? Что делать?..»

И Витя кричит отчаянно, пронзительно:

— Альт! Альт! Ко мне!

В ответ слышится встревоженный лай, он все приближается, нарастает, совсем рядом трещат кусты, собаки уже совсем рядом.

— Альт! Альт! — кричит Витя.

Мелькает потное, искаженное страхом лицо долговязого парня.

Он опрометью бросается назад.

Топот, тяжелое дыхание. Треск сухих веток.

В траве серой торпедой мелькает тело Альта. За ним — черная Сильва. Рычание прерывается треском материи.

— О-о-о! — мужской голос, полный боли.

— В машину! — слышит Витя голос Пузыря. Приглушенно хлопают дверцы «Москвича». В кустах появляется бледный потный Вовка. Рубаха на нем разорвана, глаза неестественно расширены.

— Здесь до… дорога… — выдавливает он. Мальчики склоняются над Катей, которая все еще лежит на земле.

— Катя, бежать можешь? — спрашивает Витя.

— Могу…

— На дорогу!

Пыльная мягкая дорога совсем, рядом с кустами. Вьется через ржаное поле.

С возбужденным радостным лаем обгоняют Альт и Сильва.

Впереди — спина Вовки, пыль маленькими взрывами летит из-под босых ног. За ним Витя.

Скорее! Скорее! Скорее!..

И вдруг Альт останавливается, замирает на мгновение и бежит назад.

А Витя не может остановиться, не может оглянуться. Сзади лает Альт. Странно лает — будто зовет. Мальчики одновременно оборачиваются. На обочине дороги лежит Катя, Альт стоит над ней, вывалив жаркий язык, часто дышит.

Витя и Вовка склонились над Катей.

— Катя, ты что? — прошептал Вовка, переводя дыхание. У Кати потное, бледное и очень удивленное лицо.

— Не знаю, — тихо сказала она. — Спине больно, вот здесь, у шеи.

Катя повернулась на бок, и мальчики увидели, что левая лопатка как-то странно вздулась, посинела, была в кровоподтеках.

— И сил нету, — виновато сказала Катя, — вот падаю и все.

— В спине у тебя что-то сломалось, — сказал Вовка.

— Что же делать? — спросил Витя. Все, что произошло несколько минут назад, показалось ему нереальным. Не могло этого быть — и все! Их хотели убить? За что? Нет, это невозможно…

— Надо их задержать. Надо скорее позвать людей.

Вовка огляделся по сторонам. Оказывается, уже был вечер, и в дымных тихих сумерках на краю ржаного поля виднелись, смутно и неотчетливо, крыши деревни; поднималась колокольня церкви.

— Это же Дворики! — закричал Вовка. — Значит, дорога вон там за посадкой повернет и прямо — на Жемчужину. Километров пять не больше.

— Вы бегите, — сказала Катя, — а я тут полежу. — И она закрыла глаза, ей было трудно говорить.

— Нет! — сказал Вовка. — Сделаем так. Я побегу, Витя с тобой останется. Витя кивнул:

— Хорошо. Только и Альт с нами.

— На дороге сидеть нельзя, — сказал Вовка. — Вдруг они… — Голос его вздрогнул. — Вон давайте к тем кустам.

Среди ржи поднимался островок кустов. До него было метров сто.

— Пошли, Катя, — попросил Витя.

Мальчики взяли Катю под руки, осторожно подняли. Катя ойкнула. Повели ее к кустам. Ноги Кати волочились по земле.

Под кустами росла густая трава; пахло здесь земляникой.

Нарвали ворох травы и получилась душистая подстилка. Уложили Катю. Примчались Альт и Сильва, сели рядом.

Катя полежала с закрытыми глазами, неожиданно улыбнулась:

— А как Илья на пузатого сзади — прыг!

— Ага! — прыснул Витя. — Он чуть не упал!

— У него глаза — аж на лоб! — Катя смеялась, морщась от боли.

— А длинному-то Альт в штаны вцепился! — давился смехом Вовка.

И на ребят напал неудержимый хохот. Они не могли остановиться, Витя и Вовка катались по траве, хлопали себя по бокам, выкрикивали сквозь смех;

— А он-то!

— Так и вытаращил глаза!

У Вити заломило в затылке, не хватало воздуха, но остановиться он не мог.

Собаки с удивлением смотрели на ребят и даже перестали махать хвостами.

А Вовка уже не смеялся, а плакал. Вернее, он то смеялся, то плакал, по щекам его текли слезы. Он замолчал и проговорил сквозь всхлипывания:

— Они Илью могут… убить. — И вскочил. — Ждите здесь! Я мигом. — И он побежал к дороге, приседая от боли на крепких комьях земли.

Заволновались собаки.

— Альт! Сидеть! — приказал Витя. Сильва побежала за Вовкой, но скоро вернулась и улеглась рядом с Альтом.

— А ведь это они нас спасли, — шепотом сказала Катя и слегка потрепала Альта по шее. Витино сердце жаром облилось.

— Альт! Альт! Мой хороший! Мой любимый! — он обнял собаку за шею. И тут же застеснялся Кати, покраснел, выпустил собаку и отвернулся.

Альт все понял и снисходительно повилял хвостом.