Во время полемики, которая возникла вокруг этой очередной эмигрантской склоки, был поставлен вопрос: что полезнее и важнее для антисоветской эмиграции — гукасовский карман или голова Струве? Оказалось, что карман, денежный мешок /121/ важнее. «Голову Струве заменить можно, — писал В. А. Маклаков, — а гукасовских миллионов нет. Для политического дела нужны не только перья, но и деньги…»²⁷

Собрания возглавляемого Гукасовым «центрального объединения» продолжались и в начале тридцатых годов. Переизбирались главный совет и главное правление, сменялись руководители. Среди событий, которые вселяли «бодрость и надежды в ряды эмиграции», объединение отметило приход к власти фашистов в Германии в 1933 г. «Центральное объединение» было тесно связано с РОВС, призывало всемерно поддерживать эту военную организацию, которая стала основным носителем и проводником так называемого белоэмигрантского «активизма».

На протяжении многих лет не только делались попытки объединить силы белой эмиграции, но и продолжалась в разных формах ожесточенная борьба против Советской власти. Белоэмигрантский «активизм» во второй половине 20-х и в 30-е гг., по мере сокращения общего фронта политической эмиграции, стал, может быть, более изощренным, более склонным к разным авантюрам. Зарубежный съезд, который сам был выражением белоэмигрантского «активизма», попыткой (правда, безуспешной) собрать силы для нового похода, при всех разногласиях по конкретным вопросам высказался вполне определенно за борьбу до конца, за борьбу разными способами. На съезде были сделаны и некоторые практические шаги в этом направлении — заслушан, например, доклад члена бюро Лиги по борьбе с III Интернационалом («Лиги Обера») Ю. И. Лодыженского. Докладчик, соблюдая особую осторожность, предпочел широко не освещать основные направления деятельности лиги. Он указал только, что штаб-центры, образованные ею в разных странах, должны привлекать к своей работе лиц, «сочувствующих борьбе с большевиками»¹.

В своей книге «Профессиональный антикоммунизм. К истории возникновения» писатель и публицист Эрнст Генри посвятил много страниц «Лиге Обера». Согласно его данным, с 1924 по 1927 г. были проведены четыре международные конференции лиги — в Париже, Женеве, Лондоне и Гааге. Появились сообщения, что на пятой конференции в Женеве в 1928 г. присутствовали «виднейшие политики» некоторых стран². Правда, имена их не были названы.

Известные врангелевцы стали доверенными корреспондентами «Лиги Обера». В Берлине таким корреспондентом был генерал фон Лампе, Он вел секретную переписку с Ю. И. Лодыженским, который находился в Женеве. Судя по этой переписке, усиленно собирались, введения о местных условиях, о возможностях вовлечения в эту организацию новых лиц. В начале /122/ 1928 г. было объявлено об учреждении постоянного секретариата русской секции лиги, который имел своих представителей в семнадцати странах.

Э. Генри приводит выдержку из циркуляра секретариата, опубликованного на французском языке в 1929 г. Мы находим здесь явно рекламные утверждения о том, что «лига укрепляется и растет изо дня в день», что она представляет собой «генеральный штаб антибольшевизма» и работает над осуществлением своих главных целей…³ Налицо были все те же попытки оказать сопротивление любому новому признанию Советского государства на международной арене, способствовать разрыву дипломатических отношений с СССР там, где они уже установлены. Весьма претенциозными выглядели заявления о «создании межправительственного союза для борьбы против большевизма» и об «окончательном устранении Коминтерна и большевистского правительства». Однако в жизни все оказалось гораздо сложнее. В некоторых странах национальные центры «Лиги Обера» существовали больше на бумаге, «объединяя горстки прожженных русских белогвардейцев и таких же местных маньяков и ультра»⁴. Русская секция явно преувеличивала свои силы и возможности. Попытка создания антикоммунистического «священного союза», как было задумано «Лигой Обера», позорно провалилась.

Антикоммунистическая лига была тесно связана с генералом Врангелем и другими руководителями РОВС — Российского общевоинского союза, наиболее крупной контрреволюционной организации за рубежом. В 20—30-х гг. РОВС развернул свои отделы и отделения во многих странах, сначала в Европе, а потом в Америке и Китае. По замыслу организаторов Союза он должен был стать чем-то вроде рыцарского ордена, члены которого связаны общим обетом. Где бы ни находился член РОВС, кем бы он ни работал, от него требовали дисциплины, боевой готовности и активности. В одном из документов Союза его цели были сформулированы лаконично и недвусмысленно: «РОВС с радостью пойдет на сотрудничество с государством, которое заинтересовано в свержении Советской власти и образовании в России общенационального правительства»⁵.

Штаб РОВС, расположенный на улице Колизе в Париже, протянул свои щупальца по всему миру. Здесь управляли довольно сложным хозяйством. Это было больше, чем военное министерство белой эмиграции. В 1932 г. М. Кольцов инкогнито, под видом французского журналиста, побывал в этом логове контрреволюции. О своих наблюдениях он рассказал потом в небольшом очерке. И мы можем представить обстановку этих комнат, почувствовать даже особый их запах— «кисловатый, с отдушкой аниса, сургуча и пыли». На деревянных стойках вдоль стен были расставлены книги, папки с делами, кипы старых бумаг. А на стенах портреты: Николай II, великий князь Николай Николаевич, Колчак, Врангель. Благообразные седеющие /123/ господа перекладывали на столах книги и бумаги. Это полковники, секретари штаба. Кольцов узнал и советские издания: пачка номеров журнала «Плановое хозяйство», комплекты «Красной звезды», «За индустриализацию», «Вестника воздушного флота». У полковников немало работы. Они строчат бумаги, составляют циркуляры, диктуют их машинисткам. Сколько лет прошло, замечает Кольцов, с тех пор как советские полки победили, разогнали и вышвырнули белую армию, развеяли ее клочья по ветру, а здесь, на улице Колизе, все еще пытались управлять разбитыми человеческими судьбами⁶.

В начале 30-х гг., по данным справки штаба РОВС, в Союзе были зарегистрированы 40 тыс. членов (а в 20-х гг. — до 100 тыс.). При этом указывалось, что в случае активных действий это число может быть увеличено в 2–3 раза. Солдат Деникина и Врангеля или казак, обманом посаженный на корабль и увезенный куда-нибудь в Аргентину, не мог и через десять лет вырваться из цепкой паутины. Большую часть РОВС составляли бывшие офицеры. Их возраст все время изменялся в сторону повышения. В начале 30-х гг. средний возраст младших чинов уже составлял 32–35 лет. Опаленные войной, лишенные родины, ожесточенные, многие из них ждали своего часа. Им вдалбливали, что их снова призовут в поход, и они еще надеялись встать под знамена белых полков. Наиболее одержимые в свободное от работы время садились за военные учебники, карты, схемы.

Главари РОВС издают приказы о создании целой системы кружков и курсов: низших — для подготовки унтер-офицеров, средних — для младших офицеров, высших — для штаб-офицерских должностей. В Париже под руководством генерала Н. Н. Головина, некогда профессора императорской Николаевской военной академии, работали Высшие военно-научные курсы, где бывшие офицеры и генералы изучали опыт гражданской войны, знакомились с организацией и боевой подготовкой Красной Армии. Цель курсов, говорилось в инструкции, помочь офицерам русской армии «следить за развивающимся военным делом, по возможности, за военной техникой, изучая наиболее интересную военную литературу Запада и Советской России»⁷.