Перед самым рассветом они прибавили ходу и, навострив уши, начали оглядываться по сторонам. Вот вперед рванулся передовик и перешел на крупную рысь. Вся упряжка подтянулась, нарта быстро покатилась. Придерживая ее левой рукой и тормозя остолом, выехали за крутой поворот. Собаки снова рванулись, но глубокий снег и остол быстро их осадили. Впереди показался дымок, потом костер и наконец человек, успокаивающий своих собак.

Гриншпун узнал его.

— Здравствуй, Антон! Ты куда это собрался?

— Да я, когда отвозил тебя в Марково, капканы поставил у Чукчей протоки и у Майна. Теперь смотреть еду. Там выдра ходит.

— Значит, на Майн теперь с нами поедешь?

— До Алгана с вами, а потом на Банерную сверну.

— Ну, вот и ладно, вместе, значит.

— Чаевать будете?

— Налей по кружечке.

Выпили чаю, поговорили, покурили.

— Давайте мне кукули и мешок, у меня нарта пустая.

Антон поехал впереди. Собак не приходилось понукать.

Они тянули во всю, ни на шаг не отставая от нарты нового спутника.

Заночевали у «Сыпучей Едомы», на реке Майне. Отвесные скалы трескались от мороза, и камни с шумом осыпались вниз. Появилась лиственица.

Скоро отдельные корявые деревья сменились густыми зарослями в пойме реки. Она была судоходна и удобна для сплава, но строевой лес рос отдельными кучками на большом расстоянии друг от друга и для эксплоатации был пока не выгоден. Лучшие участки были в среднем течении реки, где по долинам проток их разрабатывало АКО. Раньше лесозаготовки велись на самом Майне, теперь же лес рубили недалеко по реке Алтану, куда сейчас и ехал Гриншпун.

Ночь провели в изодранной палатке, поставленной здесь вместо поварни лесозаготовщиками. На следующий день приехали в устье Алгана. Сильный ветер с гор сдул на реке весь снег, и гладкий лед блестел, как стекло. Антон свернул в Вакерное, а Меньшиков и Гриншпун продолжали свой путь вдвоем. Ветра почти не чувствовалось, и только понизу тянуло мелкую снежную пыль. Едва, однако, путники выехали на реку, как сильный шквал подхватил нарту и поставил ее боком к собакам. На гладком льду собаки беспрестанно падали. Пришлось бежать рядом с нартой и придерживать ее, чтобы она не путала собак.

Наконец выехали на волок в густой лес.

— Ну, теперь скоро и лесозаготовки.

Нарта пошла по хорошо накатанной дороге. Ветра как не бывало. Хлопья снега причудливыми гроздьями висели на ветках, и, когда нарта задевала за дерево, снежный каскад в мгновение ока окутывал нарту, скрывая собак и лес. На пути то и дело попадались узкие, как просеки, протоки. Нарта стремительно летела вниз, собаки бежали вскачь через потоку и дружно выносили на противоположный берег. Вот дорога вышла на реку, поднялась на крутой берег, на откосе которого дымилась труба небольшой постройки.

— Удачно приехали. Видишь, баня топится, — обрадовался Гриншпун.

Собаки одним духом поднесли нарту к домам.

— А-а! Хозяин приехал! Здравствуй! — приветствовали Гриншпуна рабочие.

Из открытых дверей барака валил столбом теплый воздух. Путники привязали собак, бросили им по рыбе и вошли в помещение.

Вдоль стен с двух сторон стояли деревянные топчаны. Посреди виднелся длинный стол со скамейками. С потолка светила керосиновая лампа. За столом сидели десять рабочих перед двумя большими чайниками, кружками, горкой хлеба и консервными банками.

— Садитесь чаевать. С дороги-то оно куда как хорошо, — пригласил один из рабочих.

Гриншпун уже слушал доклад бригадиров и своего заместителя, тут же отвечая на вопросы.

— Придется дневать. Завтра выехать не удастся, — сообщил он вечером. — Положение-то хуже, чем я думал. Продовольствия мало. Мука на исходе, совсем нет сахара. Завтра надо с рабочими потолковать, как бы им голодать не пришлось.

— Что же, ладно, завтра днюем, а послезавтра с утра надо обязательно выехать.

Лес рубили на двух делянках, и одна партия рабочих ночевала в майнских бараках. На другой день Гриншпун уехал вместе с ними. Меньшиков остался в конторе.

В бараке непрерывно топили печи, сделанные из разрезанных пополам железных бочек из-под керосина. В помещении было тепло, но когда открывали дверь, белый клуб пара врывался в барак, и сразу же начинал чувствоваться холод.

На лесосеки рубщики пробирались на делянки по тропам и, утоптав снег вокруг дерева, валили его топорами. Труднее было вытащить бревно на берег реки, чтобы складывать в штабели, которые один за другим вырастали вдоль реки. Строевой лес укладывали отдельно от тонкого и крепежного. На реке лес плотили, чтобы с первым весенним паводком отбуксировать его вниз. Большое количество проток в устье Майна не позволяло сплавлять лес россыпью, что значительно ускорило бы его транспортировку.

После полудня возвратился Гриншпуи и поделился своими впечатлениями. В майнской группе рабочие были недовольны временным сокращением пайка, и часть их хотела бросить работу.

В здешних рабочих Гриншпун был уверен, большая часть из них объявила себя ударниками и работала по-боевому. Настроение у всех было бодрое, и трудности никого не пугали.

Задолго до рассвета в бараке закипела жизнь.

Устьбельский камчадал Автоном уже уложил на нарту спальные мешки, запасную обувь, корм для собак и торопил с отъездом. Собаки вставали, потягиваясь, неохотно покидая снежные норы. По обыкновению, они оскаливали клыки и ворчали на соседнюю упряжку. Автоном подсунул остол под нарту и двинул ее вперед. Собаки взяли дружно, и нарта, поскрипывая, замелькала по дороге. Упряжка задней нарты заволновалась. Молодые так начали рваться вперед, что Меньшиков с трудом их сдерживал, ожидая, пока Автоном выедет на реку, чтобы не подбить его на спуске. Наконец тронулись и задние нарты. Собаки ринулись вниз к реке, и нарта стрелой помчалась догонять переднюю упряжку.

По старой дороге выехали на устье Алгана. Дорога была хорошо утоптана, ехать было легко. На волоках то и дело взлетали куропатки. Собаки бросались было за ними, но передовики неуклонно вели упряжку по дороге и нарта толчками подвигалась вперед. Километров через 20 остановились передохнуть и напиться чаю. Собаки жадными глазами следили за каждым куском, отправляемым в рот, беспокойно двигали ушами, но оставались лежать на месте. Их, как правило, кормили один раз в день, так как в пути кормить собак не полагается.

Скоро заросли лиственицы остались позади. На пойме и на островах деревья мельчали и сменились кустарником.

— Хак! Хак! — погонял Автоном собак, поминутно вскакивая и толкая нарту вперед.

Собаки Меньшикова стали заметно отставать. Наконец Меньшиков остановил нарту, перестегнул передовых, а также поменял местами задних собак. Поехали дальше. Вспугнутые передней нартой, куропатки, как комочки снега, пронеслись над головой. Собаки рванулись вперед. Меньшиков, слегка притормаживая, чтобы не давать собакам итти вскачь, стал быстро нагонять своих спутников. Стало уже видно, как Автоном, понукая своих собак, то и дело «стрелял» остолом вперед, ловко ударяя им отстающих. На пути стали попадаться следы лыж охотников, ставящих в стороне от дороги капканы на лисиц и песцов. Камчадал далеко от дома пешком не пойдет. Раз появились следы, значит близко должно быть жилье.

Действительно, на противоположном берегу реки показались чуть приметные избушки. Струйки белого дыма столбом висели в неподвижном воздухе. Оглядываясь по сторонам, точно не зная, к какому дому направиться, собаки неслись между амбарами, домиками и вешалами. Путники направили упряжки в кустарник, где закрепили нарты остолом, подвязав конец потяга к замороженным в снегу кольям. Собаки жадно потянулись к нарте, но, так как кормить их было еще рано, они, поскулив, улеглись, обкусывая намерзший на лапах снег.

Грузы перенесли в избу. Выбили от снега меховую одежду и обувь и развесили ее над камельком. Во время езды холод не чувствовался, теперь же казалось, что он наполнил все внутренности, и легкий озноб заставлял поеживаться и подвигаться ближе к огню. Однако и он мало помогал, и только кружка горячего чая окончательно победила холод. Нестерпимо захотелось забраться в кукуль и уснуть.