Когда она смеялась, грудь её, втугую натянувшая дублёную чугу, колыхалась в такт дыханию и сотник, хоть и не впервой это видел, зачарованно смотрел на это движение. Словно ждал, что чуга треснет под таким напором и грудь обнажится…

– Ты не любишь меня, – тихо сказала девушка, садясь на скамью подле него и ставя в ногах корзинку со снедью. – Ну прости, я не хрупкая и нежная, я такая какая есть. Трудно у отца-воеводы, при трёх братьях, с младости бредящих подвигами, вырасти тихой и нежной рукодельницей. Как Умила. Да, веретену я предпочитаю сулицу а спицам – меч! Но разве плохо вяжу? Ты ведь сам носишь рубаху, моей рукой вышитую. И того не стесняешься. Разве нет?

– Так добрая рубаха, – пожал плечами смущённый Ярослав. – Отчего ж не носить?

– Вот! – жарким полушёпотом поддержала его Тилла, подсаживаясь ближе. Ярослава даже через кольчугу обжёг жар её крепкого тела.

– Тилла, – трудно сказал он, вставая. – Тилла, я на службе! Ты ж сама – дочь воеводы, понимать должна. На службе я, мне следить за порядком положено!

Тилла, похоже, поняла это по своему… правильно поняла.

– Ты меня брезгуешь, – спокойно сказала девушка, вставая так резко, что ушкуй опасно качнулся. – Что ж…

– Тилла! – Ярослав побоялся вскочить и удерживать её пришлось за подол расписной понёвы. – Тилла, не говори глупости! Я вовсе даже…

Он запнулся, не договорил. Девушка, стоявшая с задранным к звёздному небу лицом, чего-то явно ждавшая, резко рванулась из его рук. Гашник, поддерживавший понёву, треснул, не выдержав напора…

– Докажи! – внезапно потребовала Тилла.

Ну как ещё можно доказать девушке своё хорошее отношение?! Ярослав неловко привлёк её к себе… И дальше время надолго потеряло для них смысл. И ведь не сказать, что не понравилось, хотя после, уже откинувшись на днище и тяжело выдыхая раскалённый воздух из лёгких, он ощутил себя редкостным скотиной.

– А мне не жалко, – тихо сказала Тилла. – Любый мой… Хоть раз, а моим был!

Ярослав не успел ответить. По брёвнам пристани прогрохотали подбитые железом сапоги и Яросвет с совершенно издевательски звучащей тревогой вопросил:

– Сотник, ты живой?! – он запнулся, видимо узрев два тела на днище корабля. Голос из встревоженного стал ядовитым. – Ага!

– Что ага? – Ярослав резко встал во весь свой немалый рост, прикрыв собой девушку, пока она, не слишком торопясь, одевалась. – Что – ага, я тебя спрашиваю!

– Да ничего, ничего, – выставив ладони вперёд и часто моргая сказал друг. – Так просто… Смотрю я и нарадоваться на вас не могу. Лель над вами летает, друзья мои!

Ярослав тихонько скрипнул зубами. Всё ж таки иногда, и не так редко, Яросвета хотелось убить.

Тилла же не спешила не только уходить, но и даже отойти от сотника. Наоборот, тихонько привалилась сзади, устроив свою голову на плече Ярослава, а круглыми, не по девичьи сильными руками обхватив за пояс. Хотела за грудь, но такую бочку не обхватишь меньше чем вдвоём…

– Ну, ладно, – помолчав немного и не дождавшись внятного ответа, сказал Яросвет. – Вы тут воркуйте… голубки! Меня служба ждёт.

– Подожди, Яросвет, – быстро сказал Ярослав. – Я с тобой. Прости, Тилла… служба!

– Я понимаю, – тихо сказала, потупив взор, что с дерзкой Тиллой случалось крайне редко. – Ты только…

– Служба, – спокойно сказал сотник. – Иди домой. Мать, поди, заждалась!

– Мать и не узнает, – возвращаясь в обычное своё состояние, усмехнулась Тилла. – Я – воин и умею передвигаться незаметно!

– Ты – баба! – грубовато одёрнул её Ярослав. – И должна думать, прежде чем переть в Гавань через весь город. Или у нас уже ухорезы и шишиги перевелись?!

– И верно, бабой стала, – без особого сожаления в голосе согласилась Тилла. – Надо же, как оно получилось…

Она ушла, а Ярослав ещё долго стоял, прислонившись к мачте и пытаясь разобраться в себе. Разве не к Умиле лежало его сердце? Что же было тогда сейчас, здесь, с Тиллой? Ведь он не любит её!

Он пришёл в молодечную не раньше, чем через полчаса. Достаточно времени прошло, чтобы Яросвет успел поведать побратимам новую побасенку. Сотника, разумеется, встретили многоголосым восторженным рёвом и одобрительными выкриками.

– Ну, каково было?!

– А правда, что у поляниц там всё другое?!..

– Слава нашему сотнику! Такую кобылу обратал!

Ярослав, стиснув зубы до боли в челюстях, молча прошёл на своё место и вновь принялся за кощуник. Получалось плохо, гораздо хуже чем раньше. Но зато и крики умолкли сами собой. Раз сотник не реагирует, интереса в шутке уже нет…

– Яросвет! – сколько-нито спустя поднял Ярослав голову. – Ты гонца к князю послал?

– А зачем? – искренне изумился тот. – Разве что-то случилось?

– Не нравятся мне эти гости[6], – честно признался Ярослав. – Что-то очень не так с ними. И не нам, скудоумным, понимать – что. На то князь есть, а у князя совет.

– Сейчас пошлю! – немедленно озаботился Яросвет. И быстро вышел… Так-то оно и проще, чем обретаться в одном помещении с изобиженным сотником.

Ярослав вновь вернулся за написание кощуна. Не сразу, но дело наладилось…

Гостиный Двор в Холмграде – наверное, самый большой и богатый в Гардарике. Отгороженный от всего остального города высокой деревянной стеной, он и внутри был разгорожен на три больших подворья и множество малых. В самом большом – торингском, сегодня было шумно и многолюдно. Старый посол императорский, верный и преданный, но не блистающий умом магистр Николас, растерянно наблюдал за суетой. За тем, как дюжие торинские воины, в которых трудно было бы не признать именно воинов, причём отборных, с натугой сгружали огромные сундуки – круглые и массивные, следом несли сундуки поменьше а под конец самые доверенные – маленькие шкатулки. Что в такие может поместиться – вопрос, который вряд ли может задавать себе опытный дипломат. Потом некий торговец, назвавшийся Раданом, довольно бесцеремонно ввалился в покои посла, щипнул за толстый зад коровистую челядницу и прогнал её прочь… Непрерывно болтая всякую чушь – новости из Торгарда, победные реляции партизан Данарии и Фронтира, он довольно долго испытывал терпение Николаса. Невесть сколько времени прошло, а пожалуй что и час минул, прежде чем он вдруг резко остановился и развернулся. Тёмно-серые глаза, укрывшиеся глубоко в узких бойницах глазниц, в упор уставились на магистра.

– Позвольте мне представиться, мессир магистр, – негромко сказал Радан.

– Вы уже представились, мессир торговец, – холодно ответил Николас. В душе же стало холодно, словно… словно в ледяной пустыне далеко на Полночи.

Радан дерзко усмехнулся:

– Правильно представиться, мессир! Я – Радан, магистр и граф Стан. А ныне – чрезвычайный и полномочный посол его императорского величества Теодора Второго. Вот Императорская печатка, извольте удостовериться.

Молча взяв в руки небольшой клочок пергамента с оттиском серебряной Звезды Торвальда на чёрном миндалевидном фоне, и прочими атрибутами герба империи, посол несколько мгновений рассматривал его. Потом приложил ничем не примечательное кольцо. Оно осталось холодным.

– Правильно, – сказал пристально наблюдавший за ним Радан. – Доверять в таких вещах нельзя никому.

– Да, это подлинная Печатка! – склонил седую голову Николас. – Я весь ваш, мессир граф. Простите, я давно не бывал при дворе, но род Стан славен в Империи… Вы, видимо…

– О, не стоит извиняться! – рассмеялся Радан. – Я Стан, но при дворе тоже не был очень давно. Служба моя была… в иных местах. Да и не о том сейчас, мессир. В минуту скорби это ли важно? Особенно, когда на нас возлагается столь важное и нужное дело как привлечение к войне гардар. На нашей, разумеется, стороне!

– Гардар?… – протянул растерянный магистр. – Нет, попытаться, конечно, можно. Тем более – князь местный – брат нашей императрицы и, как мы знаем, очень любит свою сестру. Но вот остальные… Обида от той войны ещё велика. И я не уверен, что согласие возможно. Не уверен, мессир граф, что согласие, буде оно всё же случится, будет получено пристойной ценой. Что же, всё настолько плохо?