Богословская схема, предоставившая автору библейского текста ключ для реконструкции бывших при начале мира событий с помощью элементов, бытовавших ранее в восточной среде (божество, созидающее человека, божественный Сад, растение жизни, змей, угрожающий человеку, Херувимы, преграждающие доступ к жизни…), по мнению Лохфинка, которое разделяют сегодня многие экзегеты, является «традицией Союза» — исторической и богословской схемой. Она имеет следующий вид:

1) Ягве избрал Израиль в Египте и пустыне;

2) Он привел его в «землю», чтобы он там жил счастливо;

3) Он дал Своему народу условия Союза: соблюдать главную заповедь верности Ему одному и другие заповеди;

4) Стабильность в «земле» и процветание ставились в зависимость от верности Союзу: Израиль «будет жив», если будет послушным;

5) Неверность привлечет к Израилю всевозможные беды и приведет к изгнанию с «земли».

Эта схема, присутствующая в книге Исхода и со всей очевидностью проявляющаяся во Второзаконии, ко времени Давида и Соломона уже была реально пережита их предками. Именно к эпохе Давида и Соломона обычно относят составление этой части книги Бытия (ягвистская традиция). Любые беды израильского народа всегда были и не могли не быть лишь следствием нарушения Союза-Завета, следствием «греха» как разрыва личных отношений с Богом.

Автор 2–3 глав книги Бытия применяет эту схему к появлению и первым шагам человечества и обнаруживает первопричину зла:

1) Ягве создал человека из земной пыли на голой равнине без всяких средств к поддержанию жизни;

2) Он привел человека в «сад» для счастливой жизни;

3) Он дал ему «заповедь», средство выражения верности Богу;

4) Продолжение «жизни» в саду зависит от соблюдения этой заповеди;

5) Неверность, свободно выбранная человеком, приводит к всевозможным бедам и изгнанию из «сада».

Аналогия напрашивается, даже если здесь отсутствует слово «Союз», приберегаемое для Синайских событий. Эта аналогия, по-видимому, прямо выражена в словах Второзакония, которые можно отнести и к Адамовой альтернативе, и к Синайскому Союзу-Завету: «Вот я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло; ибо я заповедую тебе сегодня, любить Господа, Бога твоего, ходить по путям Его, и исполнять заповеди Его… Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое…; ибо в Нем жизнь твоя и долгота дней твоих, чтобы пребывать тебе на земле, которую Господь с клятвою обещал отцам твоим» (Втор. 30, 15–20)^{9}.

Мы полагаем, что вынесенное в заголовок утверждение придает завершенность тому, что было сказано в предыдущих параграфах.

Немало экзегетов выдвигало гипотезу, что Быт 2–3 есть писание мудрых. Израильский мыслитель (или мыслители), пытаясь изыскать причину безотрадного состояния, в коем пребывает человечество, нашли эту причину в первородном грехе, нарушившем устроение человеческих судеб, каким оно задумывалось Богом-Творцом в Его плане или замысле. Это давнее событие было восстановлено, «обретено» в «мудром» рассуждении, вызванном к жизни и направляемом верой. Боговдохновенность священнописателя (автора или редактора текста) служит нам порукой, что «мудрое» рассуждение попало в цель; первородный грех — реальное событие, которое привело к резкому ухудшению положения человечества и соответствующим печальным последствиям: потере дружеского общения с Богом и связанных с этим общением дарований [135]. Как видим, жанр писания мудрых не исключает исторического смысла (рассказ о событии, реально имевшем место).

Литературный жанр Быт 2–3, таким образом, можно определить как «историческое писание мудрых с использованием символических элементов».

В то же время, нельзя квалифицировать рассказ о сотворении мира и первородном грехе как «миф». Миф, даже в наиболее точном и позитивном смысле, которого придерживаются современные ученые [136], «не историчен», т. е. исключает намерение сообщить о событиях, имевших место в действительности. Можно говорить об использовании языка мифа, заимствованного из литературного обихода еврейского и древневосточного мира, но этот язык обозначает события, имевшие место в действительности и знаменующие собою начало истории спасения [137]. В ягвистском рассказе о грехопадении есть подлинное стремление пусть не создавать историографию в узком смысле слова, но провозгласить нечто, имеющее отношение к истории.

Еще раз мы хотели бы привлечь внимание к отчетливому контрасту между народной простотой рассказа, на стиль которого, возможно, повлияли элементы восточной среды, и великолепным богатством религиозных идей, не имеющим аналога в какой бы то ни было литературе и вне всяких сомнений, почерпнутым автором из божественного Откровения.

45. При чтении предшествующих страниц, посвященных толкованию первых трех глав книги Бытия, у кого-нибудь может появиться искушение обвинить современных экзегетов в измене традиционному учению Церкви, и даже может случиться так, что еще кто-нибудь злонамеренно предположит, что сама Церковь меняет свое учение из элементарного оппортунизма.

Чтобы устранить это затруднение, напомним, что в учении Отцов Церкви и вообще людей Церкви, следует различать то, что сообщается, как откровенная истина, которую можно пытаться понять глубже, но не изменять, и то, что сообщается, как общее мнение, которого никто не оспаривает, потому что нет повода оспаривать в нем что-либо, поскольку оно не считается обязательным с точки зрения веры.

В наше время все говорят, например, о трех волхвах, но никто не считает, что это число, которого нет в Евангелиях, является истиной веры.

Точно так же ничего удивительного не было бы, если бы все понимали буквально шесть дней творения в то время, когда не было никаких оснований думать иначе. А между тем этого толкования нет в официальных догматических документах (определения, исповедания веры, анафематствования), и никогда в писаниях Отцов Церкви оно не фигурировало в качестве обязательного с точки зрения веры. Тот, кто знаком с патриcтической литературой, легко может провести разграничительную линию между догматическим учением и общим мнением, обратив внимание на неодинаковое отношение Отцов Церкви к различным вопросам. Когда вопрос касается вероучения, мы видим большое единодушие и твердость позиции всякий раз, как возникает иное мнение. Когда же речь идет просто об общих мнениях, легко видеть, как свободно возникают различные точки зрения даже у величайших Учителей Церкви.

Конечно, по некоторым, сначала менее ясным, доктринальным вопросам единодушие было достигнуто позже, когда и пришли к соответствующим определениям, но этого нельзя отнести к толкованию первых трех глав книги Бытия уже потому, что в них нет догматического содержания.

В подтверждение нашей точки зрения приведем несколько примеров.

46.1) Сотворение мира в шесть дней толкуется аллегорически уже в Послании Варнавы (15, 4), древнейшем памятнике (96–98 или 117 г.), очень чтимом в ранней Церкви: «Рассмотрите со вниманием, что означают слова окончил в шесть дней. Это значит, что через шесть тысяч лет Господь приведет к окончанию всякую вещь… и почил в седьмой день; это значит: когда Сын Его придет положить конец временам нечестия, судить нечестивых… тогда со славою почиет в седьмой день» [138]. Климент Александрийский (ум. около 215 г.) вводит идею об одновременном творении, в Библии описанном как последовательное, с целью показать, в каком отношении находятся друг к другу все вещи [139]. Это мнение поддержал, в числе других, бл. Августин [140], толкующий аллегорически последовательность и расположение дел шести дней. Ориген (ум. 254), указывая на невозможность существования шести дней в астрономическом смысле прежде сотворения солнца и луны, которые появились только на четвертый день, дает аллегорическое толкование всего рассказа: он устанавливает для отдельных материальных созданий соответствующее число духовных сущностей [141]. Латинскому средневековью было известно толкование бл. Августина, и св. Фома Аквинский [142] признает его законность: «Первое из этих объяснений, принадлежащее Августину, более тонкое, оно более пригодно для апологии Писания; второе, принадлежащее другим святым, более доступное и больше соответствует поверхностному буквальному смыслу. Впрочем, так как ни одно, ни другое не противоречит истине веры, и контекст согласуется с тем и другим смыслом, чтобы не наносить ущерба ни тому, ни другому, мы поддерживаем оба и приводим доказательства».