В то же время я хотел бы отметить, что те, кто так резво ринулись в бой, ощутив угрозу для мифов, никак не среагировали на бесчисленные антисемитские интерпретации украинской истории XX в., которые звучали в ходе последующих обсуждений. Например, Аскольд Лозинский в статье, которая появилась в Kyiv Post, широко распространялась по разным электронным каналам диаспоры и содержала осуждение наших с Марпсом взглядов на ОУН-УПА и Холокост, пишет: «Даже те лица, которые сами на протяжении многих лет были лицами без гражданства и часто угнетенными, продолжают искать новых демонов, чтобы избежать ответственности за не столь уж безупречное прошлое и сохранить огонь памяти для своих собственных — еврейских — трагедий»[48]. И далее: «Хотя есть расхождения в отношении трактовок того, что случилось во Львове, и личностей виновных, не вызывает сомнений, что Советы оставили после себя кровавую картину — тюрьмы, переполненные трупами украинских заключенных, скопившихся на протяжении почти двух лет между заключением Пакта Молотова — Риббентропа и вторжением нацистов в Западную Украину. Не вызывает сомнений и то, что в этот период правления Советов в Западной Украине многие евреи служили в советской тайной полиции. Естественно, г-н Химка не упоминает об участии евреев [в этих преступлениях], что, возможно, прояснило бы мотивы поведения некоторых их притеснителей»[49]. Марко Левицкий, редактор Ukrainian News, опубликовал в Edmonton Journal письмо с опровержением взглядов Марплса, в котором говорилось: «До вторжения Германии сотрудники советского НКВД, в котором евреи составляли непропорционально большую долю, участвовали в убийстве от 4 000 до 8 000 гражданских заключенных — это факт, который, как надеялись нацисты, подвигнет украинцев на возмездие»[50]. Пер Рудлинг возразил ему в той же газете, сказав, что он вызывает «призрак иудео-коммунизма». Левицкий «подтвердил» свою точку зрения, отметив, что, хотя евреи составляли лишь 1,78 % населения СССР, среди руководящего состава НКВД их было 3,92 %[51]. Аргументация Лозинского и Левицкого, да и других защитников националистов, равнозначна утверждению, что, убивая евреев, ОУН и УПА ссылались в первую очередь на то, что евреи были коммунистическими преступниками. Ни один из участников спора из CIUS не чувствовал необходимости скорректировать иудейско-большевистскую интерпретацию современной украинской истории. На мой взгляд, это свидетельствует о серьезном смещении приоритетов.

Но руководство CIUS не ограничивает свою деятельность письменной полемикой. Против меня была также организована кампания по распространению слухов «шепотом», причем очень громким шепотом. Мой друг- историк, чье имя я предпочту сохранить в тайне, написал мне 15 декабря 2009 г.: «Я также хочу, чтобы ты узнал кое-что конфиденциально[52]: в первый раз я не хотел ничего говорить, но теперь я услышал это снова. Я думаю, ты, наверное, погладил кое-кого против шерсти (с чем и поздравляю), потому что два видных специалиста по истории Украины из Канады говорили довольно неприятные вещи о тебе и твоей мотивации в исследованиях еврейско-украинских отношений и Голодомора. В сущности, было сказано, что твоя мотивация — это твой “христианский марксизм”. Они порочат твою работу, прежде всего утверждая, что ты руководствуешься тайными мотивами». Позже, 30 сентября 2010 г., тот же человек, напомнив мне об этом электронном сообщении, написал: «Я не упомянул об этом тогда, но один из этих людей принадлежит к светилам СШБ». От нескольких общих знакомых мне известно, что один человек из СШБ, который плохо отзывается обо мне, это Фрэнк Сысын, директор Центра Яцыка и руководитель филиала СШБ в Торонто. Мой близкий друг Алан Рутковский писал мне 29 апреля 2010 г.: «Фрэнк по электронной почте сообщил мне, что наша с ним дружба прервана из-за моей дружбы с тобой. Видимо, страсти разыгрались не на шутку, если ваш скандал имеет такие далекие последствия».

Я объясняю этот переход на личности самой природой мифологического мышления. Элементы, составляющие миф, не должны подвергаться проверке разумом, и, следовательно, того, кто делает это, необходимо демонизировать, поскольку он посягает на сакральные тайны. Но независимо от источника этих нападок мне очень горько. Я знаю Зенона Когута с 1974 г., и мы были друзьями. С Фрэнком Сысыном мы знакомы еще дольше, и в былые времена я иногда останавливался в его квартире в Кембридже. Богдан Клид писал свою диссертацию под моим руководством. С Ярсом Баланом мы много лет работали в тесном контакте в украинско-канадском издании. Мне жаль, что все эти дружеские отношения разрушены.

Я смог все это пережить, как многие в подобных обстоятельствах, благодаря помощи друзей, других друзей. Я очень благодарен Марко Цариннику, Дэвиду Марплсу и Перу Рудлингу. Мои коллеги со всего мира, занимающиеся исследованиями Холокоста и историей Восточной Европы, присылали мне ободряющие письма или отводили меня в сторону, чтобы выразить свою поддержку. Я был счастлив, получив моральную поддержку видных канадских писателей украинского происхождения, и не только Мирны Косташ, но и Янис Кулик Кифер и Эрин Мур. Я вдвойне благодарен моей жене Христе Хомяк. Ее собственные первоначальные колебания, когда из моих слов ей открылась совсем иная картина и иной взгляд на историю, помогли мне понять, как трудно многим украинцам из диаспоры пересмотреть сложившиеся представления. Но затем она стала моей твердой единомышленницей и надежной опорой. Я пережил много бессонных ночей, но нашлись люди, которые помогли мне пройти через все это.

В компании невзгоды преодолевать легче — за это я могу поручиться. Я почувствовал себя гораздо лучше, когда понял, что не я один сражаюсь с националистическими мифами: те, кто этим занимается, как и я, сталкиваются с шельмованием и остракизмом. Джуди и Ларри Хейвен, которые были нашими соседями около двадцати лет назад, недавно вернулись в Эдмонтон с лекцией о бедственном положении палестинцев в Израиле. Они уже давно публично осуждают политику Израиля в отношении палестинцев[53]. Родственники Ларри перестали с ним разговаривать. В семье Джуди с ней поддерживает отношения только мать, но и она не желает разговаривать с ней о политике. Только приобретя собственный опыт, я до конца понял (хотя знал об этом раньше), что Серджа Павлович, черногорец, который тоже писал диссертацию под моим руководством, был изгоем в сербской общине потому, что он слишком громко осуждал военные преступления, совершенные во время войны при развале Югославии. Он часто утешал меня, когда я падал духом. Моя нынешняя аспирантка Нина Павлович пишет блестящую работу о Холокосте в Словакии. Она тоже чувствует холодок, который возникает при обращении к темным сторонам национальной истории. Утешительно знать, что ты не один, а являешься частью более широкого движения.

Споры еще не закончились, и главные ревизионистские работы еще не написаны. Я пишу книгу «Украинские националисты и Холокост: погромы, полиция и национальное восстание, 1941–1945 гг.». У Пера Андерса Радлинга почти готов черновой вариант книги о шуцманах, в которой говорится о соучастии обеих фракций ОУН в преступлениях во время войны. Талантливый писатель Марко Царинник пишет книгу об убийствах и погромах НКВД. Гжегож Россолинский-Либе заканчивает диссертацию (которую он собирается превратить в книгу) о легенде Бандеры. Джеффри Берде работает над книгой о насилии и жестокости украинских националистов. Когда все эти труды, основанные на архивных данных на различных языках, увидят свет, защищать старые мифы будут только «истинно верующие».