Вечером, как и намечалось, к девушкам пожаловали гости из мужской палаты. Конечно, не было ни музыки, ни выпивки, да и персонал попросил вести себя потише. Просто сидеть и смотреть друг на друга было как-то непривычно, и молодежь не знала, чем себя занять. Общаться друг с другом пациентам никто не запрещал, и рассказывание наркоманских баек в список табу не входило. Ребята попались общительные, и один за другим принялись вспоминать всякие курьезные случаи.
— А кто-нибудь лежит второй раз? — поинтересовался у собравшихся высокий блондин, которого звали Костя.
— Я, — тут же заявила Маша. Она радовалась возможности лишний раз привлечь к себе внимание понравившегося парня.
— Я вот тоже лежал, правда, не в такой навороченной, а в государственном наркологическом диспансере. Там приколы еще те! Хотите, пару солдатских историй расскажу? — Костя окинул взглядом слушателей.
Все, кто был в палате, навострили уши. Как известно, нет ничего приятнее для пациента больницы, чем послушать про тех, кому еще хуже, чем ему. Народ хором одобрил Костино предложение, девчонки пододвинулись поближе, и парень начал:
— Короче, лежал я в палате, нас там человек восемь было. На соседней койке гендос валялся просто конченый. Он в этом диспансере от армии косил и заодно кайф ловил. Его друзья медсестер подкупали и наркоту прямо в палату проносили. Так, ребята, прикиньте, этот типчик герыч шприцем прямо в баллон с физраствором вгонял, потом лежал под капельницей и делал вид, что, типа, организм очищает. А сам перся со страшной силой.
Ляля чуть не ойкнула. Она вспомнила седовласого доктора из токсикологического отделения. Она-то думала, что про героин в капельнице — это шутка просто или преувеличение.
— Это еще что! — подхватила Костину эстафету Маша. — Я когда первый раз лежала, познакомилась с одним крутышом. Он бывшим корешам денег должен был немерено и от них в клинике гасился. Как-то вечерком — а там от скуки помереть можно было — подходит ко мне и спрашивает: «Маш, ты на качелях каталась?» Я не врубилась сначала. «Нет», — говорю. А парень мне: «Пойдем, прокачу». Я уж было подумала, что гонит, но в подвальчик все равно спустилась. Так вот, достает он два мешочка, небольшие, бархатные такие, и крошечную ложечку. Раскрыл сверточек, а там в одном — героин, а в другом — кокаин. В общем, мы сначала с ним медленного нюхнули, а потом — быстрого. — Машка аж глаза прикрыла, вспоминая про свои ощущения. — Я вам скажу, ребята, что простой кайф по сравнению с этим рядом не валялся. Качели, они и в Африке качели.
Ляля порадовалась про себя, что у нее не имелось такого богатого наркоманского прошлого. Она лениво слушала рассказчиков. «Анекдоты» ее не забавляли, но портить удовольствие остальным не хотелось. Поэтому она исправно кивала, поддакивала и подхихикивала в нужный момент. Но уже через час дежурный набор страшилок был исчерпан, и кто-то предложил перекинуться в картишки. Сначала хотели играть на деньги, но потом решили, что интереснее будет на раздевание.
Лялю такая перспектива не пугала. Бабушка с дедушкой, к которым она каждое лето ненадолго приезжала в деревню, могли провести за карточной игрой весь вечер. Ляля поневоле стала профессиональным игроком в дурака и прочие игры, не требовавшие особых интеллектуальных усилий. Соперники у нее были неслабые, так что мама с папой, которых она дома обыгрывала постоянно, шутили, что из Ляли «сделали профессионального шулера». Ляля обижалась: она всегда играла честно.
Действительно, ей даже часы с руки снимать не пришлось. Зато Маша, горестно восклицая, что ей сегодня не везет, скидывала с себя одежду после каждой партии. Сначала стащила с головы резинку, распустив волосы, потом скинула кофточку, оставшись в одной маечке, потом стянула носки. После очередного проигрыша она сказала, что лосины, которые носила вместо больничных штанов, только закатает: мол, перед докторами неудобно. Но по блеску в ее глазах все собравшиеся понимали, что Маша в глубине души радовалась своим картежным неудачам так, как если бы ей раз за разом выпадал «роял флэш». Ее смех, наверное, слышен был по всей больнице. Еще бы! Почти не выходя за рамки приличий, она умудрилась продемонстрировать Косте и пышную копну волос, и роскошную грудь, и тонкую талию, и стройные бедра.
За беседой вечер пролетел незаметно. Под конец посиделок Маша с Костей ненадолго покинули палату. Усилия девушки не пропали даром: вернулась она, сияя улыбкой, на ходу стараясь пригладить взъерошенные волосы. Ляля только усмехнулась: отношение к подобным вещам у нее было «профессиональным», то есть никаким.
Через несколько дней Машку выписали, и Ляля заскучала. Ей пришлось провести в клинике аж две недели, и тянулись они невыносимо медленно. С Натальей им говорить было особенно не о чем. Монотонность лечения прерывали только визиты Андрея, который регулярно навещал Лялю. Он вел себя как настоящий друг: целыми пакетами носил соки, фрукты и разные вкусности, с авторитетным видом общался с врачами и никогда не забывал лишний раз сказать Ляле, что она молодец. Андрюшина забота подкупала ее. Ни один мужчина еще не относился к ней так трепетно и заботливо. Он вел себя как отец, как брат, как… почти как любящий супруг.
Но разве мог он влюбиться в Лялю? Вновь и вновь припоминая и анализируя подробности их знакомства, Ляля старалась найти ключ к разгадке. Что могло привлечь Андрея в грустной, отрешенной от всего мира, скатившейся на самое дно проститутке?
Отчасти ответ на этот вопрос Ляле дал сам Андрей. О своей жизни рассказывать он не очень любил. Но как-то вспомнил девушку-наркоманку, бывшую школьную подругу. У них намечался роман, потом она куда-то переехала. Снова Андрей ее встретил уже через много лет, случайно, в больнице. Понял, что все эти годы ее не забывал. Но от его помощи она отказалась, обещала звонить. Уговоры не помогали, просто не могли помочь. А через несколько месяцев он узнал, что его знакомая покончила с собой во время ломки: у нее просто не было возможности достать жизненно необходимую дозу. Ничего больше узнать о той девушке Ляля так и не смогла, да и не стремилась. Она вдруг поняла, что ревнует Андрея к его воспоминаниям. И сама себе удивилась: раньше она никогда никого не ревновала.
Наконец-то наступил день выписки. Андрей встречал Лялю у центрального входа с букетом цветов, словно супруг, ждущий жену из роддома. Что ж, возможно, она еще и не родила ребенка. Зато во второй раз родилась сама — для новой жизни. Ляля знала, что еще придет в Центр, но уже приняла твердое решение — к прежнему возврата нет. Надо забыть все дурное, случившееся за этот год, и начать жизнь с чистого листа. Она уже никогда не вернется в прежнее забвение. И в будущем не будет места для бед и печалей, для жалости к себе и для слабости. Ляля составила подробный план. Прежде всего надо всерьез заняться учебой, восстановить отношения с родителями. Как здорово, что они ничего так и не узнали! Но Ляля тут же отбросила эту мысль: она должна быть готова и им признаться в своей ошибке. Именно из-за лжи она так долго не могла вырваться из героинового плена. Больше лгать нельзя, даже ради мамы с папой.
Андрей… Ляля мечтала о его дружбе. На любовь надеяться было страшно. Он подарил ей надежду, когда она больше всего в ней нуждалась. Стал подарком, за который Ляля благодарна судьбе и Богу. Сейчас ей еще предстоял долгий путь. И именно на Андрея можно было опереться, ведь он всегда поддержит, не даст свернуть на прежнюю колею. Ляля знала, что ей еще учиться и учиться жить по-настоящему и сейчас ей предстоит встретиться лицом к лицу с реальностью, увидеть ее без прикрас. Это будет непросто. Но Ляля искренне считала себя готовой к этому нелегкому испытанию.
Андрей улыбнулся Ляле, обнял за плечи:
— Ну что? Поехали, будем праздновать твое возвращение.
— Праздновать?
— Ну да! Ты бы себя со стороны видела. Светишься вся! Вот и ладно. Мы теперь с тобой заживем! Я знал, Людка, что ты справишься!
